– Зубы Пасти! – Мия развязала узелок на рубашке. – Значит, ты все-таки не ошиблась девушкой.
У подножия каменной богини собрались темные фигуры, окутанные бесцветным сиянием.
С их прибытия в Тихую гору прошло двенадцать часов. Четыре с тех пор, как Мия проснулась. Двадцать семь минут с тех пор, как она заставила себя вылезти из ванны и прийти в Зал Надгробных Речей, оставив в воде слой крови и грязи, который, если бы ему дали еще несколько перемен на созревание, и сам смог бы оттуда уйти.
На ней была мантия из приятной на ощупь ткани, влажные волосы она собрала в косу, тело девушки источало аромат душистого мыла. Повернув за угол, Мия увидела других аколитов – двадцать восемь человек, одетых в безжизненно-серый. Увидела итрейского верзилу с кулаками размером с кувалду. Жилистую девицу с короткими рыжими волосами и волчьим коварством в глазах. Рослого двеймерца с живописными татуировками на лице и такими широкими плечами, что на них можно было возложить весь мир. Двух светловолосых и веснушчатых ваанианцев – судя по виду, брат и сестра. Худощавого паренька с голубыми, как лед, глазами, стоявшего в конце ряда за Триком. Он был таким неподвижным, что Мия не сразу его заметила. Все примерно ее возраста. Все стойкие, голодные и молчаливые.
Наив, объятая тенями, держалась поблизости. Другие тихие люди в черных робах стояли на краю тьмы, сложив руки, как кающиеся в соборе.
– Десницы, – прошептала Наив. – В Красной Церкви есть два типа людей. Те, кто следует призванию, делают подношения… те, кого в народе зовут ассасинами, да? Мы зовем их Клинками.
Мия кивнула.
– Меркурио рассказывал мне об этом.
– А вторые – Десницы, – продолжила Наив. – К каждому Клинку приставляется по двадцать Десниц. Они содержат его Дом в порядке. Помогают с делами. Ходят в продовольственные рейсы, как Наив. Из каждой паствы выбирают не более четырех Клинков. Те, кто пережил учебный год, но не прошел экзамен, станут Десницами. Остальные же просто приходят, чтобы служить богине, чем могут. Не все созданы для того, чтобы убивать во имя нее.
«Значит, отбор пройдут лишь четверо из нас».
Мия кивнула, наблюдая за мужчинами и женщинами в черных робах. Если вглядеться, на щеках некоторых можно было рассмотреть аркимические шрамы рабов. Когда все аколиты собрались возле статуи, Наив с Десницами наизусть зачитали отрывок из святого писания:
Та, кто все и ничего,
Первая, последняя и вечная,
Кромешная тьма, Голодный Мрак,
Дева, Мать и Матриарх,
Сейчас и в миг нашей гибели,
Помолись за нас.
Где-то в сумраке тихо прозвенел колокольчик. Мия почувствовала, как Мистер Добряк сворачивается вокруг ее ног и щедро упивается страхом. Услышала шаги; из теней возник чей-то силуэт. Десницы хором повысили голос:
– Маузер, шахид карманов, помолись за нас.
На постамент у основания статуи вышел знакомый мужчина. Благолепное лицо и древние глаза – тот, кто встретил у горы Мию с Триком. Он был в серой мантии, единственное украшение – сабля из черностали. Мужчина занял свое место, повернулся к аколитам и с улыбкой, которая легко могла бы стащить столовое серебро и канделябры, произнес:
– Двадцать шесть.
Мия снова услышала шаги, и Десницы продолжили:
– Паукогубица, шахид истин, помолись за нас.
Из сумрака решительно вышла высокая и статная двеймерка. Вдоль ее прямой, подобно колоннам вокруг, спины струились тугие, как веревка, дреды. Ее кожа была такой же смуглой, как и у всего двеймерского народа, но на лице отсутствовали татуировки. Она выглядела как живая статуя, вытесанная из красного дерева. Сцепленные руки были испачканы чем-то, что напоминало чернила. Губы накрашены черной помадой. На поясе висела целая коллекция стеклянных флаконов и три изогнутых кинжала.
Женщина заняла свое место на постаменте и гордо объявила сильным голосом:
– Двадцать девять.
Мия молча наблюдала, закусив губу. И хоть Меркурио хорошо ее обучил тонкому искусству терпения, любопытство наконец взяло над ней верх[54 - На раннем этапе ученичества Мии любимым испытанием старика была игра, которую он назвал «Железный священник» – в ней побеждал тот, кто молчал дольше всех. Поначалу Мия думала, что игра должна испытывать на прочность ее терпение и выдержку, но через пару лет Меркурио признался, что придумал ее, чтобы в лавке хоть ненадолго воцарялась тишина.Как бы там ни было, через самое тяжелое испытание Мия прошла, когда ей было двенадцать. Во время особенно холодной зимы старик приказал ей залечь на крыше напротив Большой часовни Цаны и ждать посланника в красных перчатках, а затем последовать за ним, куда бы тот ни пошел. По его словам, это было дело «смертельной важности».«Посланником», разумеется, был один из многочисленных городских агентов Меркурио. Ни по каким важным – или смертельным – делам он не шел, просто ему было велено отправить Мию в веселую погоню по лютому морозу и под конец вывести ее обратно к сувенирной лавке. Однако когда юноша направлялся в храмовый район, его сбила беглая лошадь, и посему он так никуда и не прибыл. Меркурио об этом не знал.Несмотря на жуткий холод (в зимний долгий и горький период в Годсгрейве светит лишь одно солнце), Мия осталась на крыше. Даже когда пошел снег, она решила не двигаться с места, чтобы не упустить цель. Когда на следующее утро девочка так и не пришла, Меркурио забеспокоился и пошел по намеченному маршруту «посланника», пока, наконец, не достиг крыши храмового района. Там он нашел свою страдающую от гипотермии ученицу, которая безудержно дрожала, но упорно не сводила глаз с часовни Цаны. Старик спросил, почему, ради Матери, Мия осталась на крыше, ведь она могла замерзнуть насмерть, и тогда двенадцатилетняя девочка просто ответила: «Ты сказал, это важно».Как я и говорил, не без обаяния.].
– Что они делают? – шепотом поинтересовалась она у Наив. – Что значат эти числа?
– Это счет для богини. Число подношений, которые они принесли в ее честь.
– Солис, шахид песен, помолись за нас.
Мия наблюдала, как из теней выходит еще один одетый в серое мужчина. Настоящий громила, бицепсы толщиной с ее бедро! Голова обрита, один только очень короткий ежик почти белых волос на макушке, кожу черепа испещряют шрамы. Борода уложена в форме четырех игл дикобраза. Он носил ремень для меча, но ножны пустовали. Когда он встал на свое место, Мия посмотрела ему в глаза и поняла, что он слеп.
– Тридцать шесть, – заявил мужчина.
«Тридцать шесть убитых? Рукой слепца?!»
– Аалея, шахид масок, помолись за нас.
Мягкой поступью, покачивая бедрами, на свет вышла еще одна женщина – с алебастровой кожей, будто состоявшая из изгибов. У Мии отвалилась челюсть – новоприбывшую можно было с легкостью назвать самой прекрасной женщиной, которую она когда-либо видела. Густые черные волосы каскадом спускались к талии, темные глаза были подведены сурьмой, губы накрашены кроваво-алым. Она была безоружной. По крайней мере, с виду.
– Тридцать девять, – произнесла она голосом таким же сладким, как дым.
– Достопочтенная Матерь Друзилла, помолись за нас.
Из тьмы совершенно бесшумно, как внезапная смерть, выскользнула женщина. Пожилая, с вьющимися седыми волосами, заплетенными в косички. На ее шее висела серебряная цепочка с обсидиановым ключом. Она выглядела как добрая старушка, блестящие живые глаза внимательно осматривали группу собравшихся аколитов. Мия не удивилась бы, застав ее в кресле-качалке у счастливого домашнего очага, с внуками, расположившимися возле ее ног, и с чашкой чая в руке. Она никак не могла быть главным священником самой смертоносной группы…
– Восемьдесят три, – объявила старушка, занимая свое место на постаменте.
«Пасть меня побери, восемьдесят три!..»
Достопочтенная Матерь посмотрела на новеньких, ласково улыбнулась.
– Приветствую вас в Красной Церкви, дети! – сказала она. – Чтобы оказаться здесь, вы прошли через мили и годы. И впереди вас ждут мили и годы. Но в конце пути вы станете Клинками, рассекающими на славу богине, и будете посвящены в самые сокровенные таинства. Те из вас, кто выживет, разумеется.
Женщина показала на четверых шахидов рядом с ней.
– Прислушивайтесь к наставлениям своих шахидов. И учтите: все, чем вы были до этого момента, умерло. Как только вы поклянетесь служить Пасти, вы станете принадлежать ей и только ей. – Человек в робе и с серебряным кубком подошел к Достопочтенной Матери, и она подозвала Мию. – Принеси свое подношение. Останки убийцы, убитого в ответ и отданного Матери Священного Убийства в час твоего крещения.
Мия вышла вперед с мешочком в руке. Живот скрутило, но ее руки оставались твердыми, как камень. Она заняла место перед старушкой с ласковой улыбкой, всмотрелась в ее светло-голубые глаза. Почувствовала, как ее оценивают. Задумалась, прошла ли она отбор.
– Мое подношение, – выдавила девушка. – Для Пасти.
– От ее имени я принимаю его с благодарностями на устах.
Услышав ответ, Мия вздохнула и чуть не упала на колени. Достопочтенная Матерь обняла ее, поцеловала в щеки ледяными губами и крепко прижала к себе, пока девушка пыталась дышать глубже и подавить горячие слезы. Затем, повернувшись к серебряному кубку, церковница окунула в него костлявую кисть. Когда она вытащила руку, с пальцев капало алым.
Кровь.
– Назовись.
– Мия Корвере.
– Клянешься ли ты служить Матери Ночи? Клянешься ли выучить смерть во всей красе, навлекать ее на тех, кто этого заслуживает и не заслуживает, во имя Ее? Станешь ли ты аколитом Наи и мирским инструментом тьмы между звездами?
От волнения у Мии перехватило дыхание, слова не шли с губ.
