– Про какие еще часы ты говоришь? – вопросил он, озираясь кругом. – Не вижу никаких часов.
Она взвизгнула от удовольствия.
– Так-то лучше. Долой часы с календарями! Время ничего не значит, когда мы вместе.
Он потянулся к ней, и она снова его отстранила.
– Ну что опять?
– Будем есть. Ты же умираешь с голоду.
– Уже нет.
– Тебе нужно поддерживать силы.
Он сделал вид, что сильно удивлен.
– Господи, ты это о чем?
Она швырнула в него подушку, и он крепко обхватил ее руками.
– Ах, дорогуша Мертл, моя женушка соединила нас – бросила тебя прямо в мои объятия.
Она расхохоталась, выхватила у него подушку и швырнула через всю комнату.
– Она и мне лучшая подружка, – воскликнула Карен. – И ближайшая притом… уж на нее-то можно положиться.
Он обнял ее – и на душе у нее отлегло.
– О, Барни, ради тебя я постараюсь стать другой, – прошептала она. – Правда, постараюсь. И буду такой, как ты хочешь. Я люблю тебя.
Он страстно поцеловал ее и попробовал овладеть ею, но она понимала, что это происходит через силу. Он думал о чем-то другом. Она сердцем чувствовала. Как бы там ни было, ее терзало неприятное ощущение, что между ними вбился новый клин и он разъединил их еще больше.
4
На следующее утро Карен крикнула, что по телевизору показывают сводку последних известий по поводу аварии в Центре. Он подбежал к телевизору как раз вовремя – и увидел, как президент «Нэшнл-Моторс» пожимает руку Максу Прагеру.
«…и благодаря смекалке и расторопности мистера Прагера последствия аварии удалось взять под контроль до того, как они разрослись бы до более крупных масштабов. Хочу заверить жителей Элджина и наших соседей в Детройте, что из лаборатории не произошло никакой утечки радиоактивных веществ. Мистер Прагер позаботился о безопасности других раньше, чем о своей собственной. Получив повышенную дозу радиации ради того, чтобы предотвратить дальнейшее распространение радиоактивных веществ, он предотвратил катастрофу. Повторяем: ни единой частицы радиоактивной пыли не было вынесено за пределы лаборатории. Утечка была незамедлительно и полностью ликвидирована усилиями специалистов Центра. Так что никакой опасности в этой связи не существует…»
– Надеюсь, они воздадут старику по заслугам, – сказал Барни. – А то он уж больно огорчился, когда его обошли с повышением какие-то кандидаты-технари.
– Так вот, значит, чье геройство вы обсуждали по телефону. А про радиоактивность ты не сказал ни слова. Всегда что-то от меня скрываешь.
– Да ничего я не скрываю. Дело-то пустячное. Да и пугать тебя не хотелось.
– А не опасно ли теперь с ним общаться? Он ведь радиоактивный?
– Думаешь, стал бы президент «Нэшнл-Моторс» жать ему руку, если б так оно и было?
– Барни, а тебе обязательно с ним ездить?
– Ну конечно. Смотри! Тут дело вот в чем. Ты же не имеешь ни малейшего представления о том, что происходит вокруг. Такие вещи определяются. Эту заразу легко выявить и измерить; у них там полно всяких приборов, и они знают обо всех уровнях безопасности. Он никогда не стал бы подвозить меня на работу как обычно, будь это хоть сколько-нибудь опасно.
– Ну, не знаю. Они не все тебе говорят. Раньше я и понятия не имела, что здесь творится. Думала, такое бывает только на атомных станциях, но ведь там все загерметизировано и защищено.
– Да точно тебе говорю, нет теперь никакой опасности. Уж такие бывалые технологи, как Макс Прагер, знают, что делают и когда нужно принимать должные меры предосторожности.
– Да, но, несмотря на все их меры, произошла беда, – заметила она. И тут же съязвила: – Вы, мужики, уж точно знаете, когда нужно принимать должные меры предосторожности, так ведь?
– И что ты хочешь этим сказать?
Она отвернулась.
– Да ничего я не хочу, и хватит об этом.
– О господи, могу я хоть раз уехать утром из этого дома без скандала? Послушай, я не понимаю, что сделал не так, а времени разбираться нет. Он вот-вот заедет за мной. Если я дал маху, извини.
Она неохотно позволила ему себя поцеловать в щеку – он кивнул.
– Премного благодарен, хотя увидимся не скоро, ведь еще целый день впереди.
Прагер остановился у обочины, как раз когда Барни выходил из дома, и по выражению его лица Барни понял, что он видел себя по телевизору.
– Ну как тебе в обличье героя?
– Ой, ты же знаешь эти телевизионные штучки.
Впрочем, ему явно хотелось поговорить об этом.
– Ты обещал рассказать, что там у вас стряслось.
– Тебе и правда хочется это послушать?
Когда Барни кивнул, Прагер, похоже, обрадовался. Ему нравилось болтать, когда он был за рулем.
– Ох уж мне эта чертова авария. Ничего такого раньше со мной не случалось.
– Прости, пока ты еще не начал… Я одно не пойму. С каких это пор в «Нэшнл-Моторс» стали использовать радиоактивные вещества?
– Это изотопы. Служат индикаторами. Мягкое гамма-излучение используется в самых разных вещах: от слежения за расходом краски и ее консистенции на кузове до проверки на наличие трещин на отливках – радиография.
– Никогда не знал этого раньше. Валяй дальше.
– Так вот, я прихватил с собой нашего новенького лаборанта в «горячую» лабораторию. Это своего рода двойное помещение – горячая камера и две освинцованные перегородки, а между ними органы управления, с которыми мы и работаем. Таким образом, мы оказываемся как бы внутри сандвича: от горячей камеры нас отделяет одна перегородка, а от аварийного выхода другая, так что выбраться оттуда можно только по лестнице.
– Но как же вы оказались в «горячей» камере?
– Да мы туда, черт возьми, и не заходим. Манипулируем изотопами с помощью удаленных узлов – так называемых «ведомых рук», наподобие пары огромных стоматологических буров с захватами на концах. Так вот, завожу я того парня внутрь, и тут мы видим, как один из наших замечательных кандидатов достает капсулу из экранированного контейнера. Капсула, заметь, диной всего-то пару дюймов, а в ней три гранулы иридия-192. Три радиоактивные горошины в алюминиевом стручке, мило так и аккуратно проложенные алюминиевым порошком.
