– Судя по приметам, хорошая погода установилась надолго. Одно плохо: несколько дней мы, конечно, потеряли. Если бы не Пойраз…
Ирис вздрогнула.
– … Ты, наверное, знаешь: так моряки кличут здешний злой ветер. Говорю, если бы не он, мы уже входили бы в Марсельский порт и ждали таможенников. А теперь нас порядком снесло назад. Смотри, мимо этого островка мы проплывали как раз перед самым штормом! Что ж; как говаривают у нас на Востоке – будем считать, что это «Кисмет», судьба… Кому-то там, на небесах, угодно было помотать нас по морю, дабы высадить во Франкии именно в предназначенный провидению день, а не тогда, когда нам будет угодно. Кстати, Ирис-ханум…
Сняв плащ с меховым подбоем, накинул его на плечи девушки.
– Привыкай, начинает холодать. Не хватало тебе, южному цветочку, простудиться перед торжественной встречей с герцогом Эстрейским… Да, хотел спросить: тебе не тесновато в каюте? Капитан беспокоится: ты же его почётная гостья, а вынуждена страдать в тесноте. Для него это просто позор. Поэтому мы договорились, что я отдаю госпоже де Клематис с сыном свою каюту, а сам подселюсь к помощнику Джафара-аги. Ничего. Несколько дней как-нибудь потерпим друг друга.
– О, нам нисколько не тесно! – живо возразила Ирис. – Госпожа Аннет такая приятная особа, и нисколько не утомляет! К тому же, она пока слаба, и хорошо бы приглядеть за ней эти несколько дней, что нам остались в пути. Если только…
Даже сквозь вуаль видно было, как она побледнела.
– Август, с ней ведь не будет ничего… нехорошего? Аннет и впрямь никак не связана с этими отвратительными пиратами?
– Ну, что ты, Ирис-ханум! – как-то чересчур торопливо возразил консул. – Аннет де Клематис – несчастная жертва! Открою тебе по секрету: за неё с сыном обещали богатый выкуп. Но… не могу раскрыть пока всех обстоятельств, скажу одно: этим «джентльменам удачи» поступил срочный приказ: срочно пойти с каким-то поручением к османским берегам, а там, волею хитрюги-судьбы, они угодили в самый шквал, да под таранный удар нашей шебеки. Спасение, порой, приходит к узникам с той стороны, откуда и не ждёшь.
– Постой, а ты-то откуда всё это знаешь?
Дипломат отвёл глаза.
– Думаешь, всё это время выловленные христиане скучали в судовом карцере? Конечно, капитан их допросил – о том, кто они, куда и с какой целью направлялись. Поначалу они представились испанцами, но, сразу видно, соврали не подумавши: бриттский акцент никуда не денешь. Да ещё сплели достоверную сказочку о богатой купчихе, которая их наняла, чтобы доехать к мужу в Эдирне… Но в самом разгаре их вранья случилось некое обстоятельство, на которое наши актёры не рассчитывали. Наш судовой лекарь, что вместе со мной присутствовал на допросе в качестве переводчика, узнал главаря, Дика Дрейка, братца небезызвестного Френсиса Дрейка. Лет пять тому назад дражайший Серхим служил на флагмане под командованием самого Барбароссы Хайреддина-паши. Тогда захватили и повесили весь экипаж Дрейка-младшего, а его самого били плетьми – и хотели отвезти на суд султана: у того имелся изрядный счёт к обоим братьям. Но каким-то образом негодяй сбежал в открытом море, где ни одного клочка земли, и скрылся от наказания. Хвала Всевышнему, острый глаз не подвёл уважаемого Серхима; пирата он опознал почти сразу. Да и на груди у того дурака татуировка дюймовыми буквами: «Дикки Дрейк». Даже свести не догадался, болван. А на спине метки от плетей…
Перехватив ошеломлённый взгляд, Бомарше понял, что сболтнул лишнего.
Глаза девушки округлились.
– Как – на спине? – шёпотом переспросила. – Его что, разде… раздевали? Их пытали?
Дипломат вздохнул.
– Ох, крестница… Не забудь: на военном корабле мы сами как на войне. Если есть подозрение, что выловленные из воды – каперы… Никто не любит пиратов. А человек военный, такой, как Джафар-ага, привык добывать сведения быстро и эффективно, потому что от его оперативности зависит жизнь тех, за кого он отвечает. Конечно, пленных не особо… пытали, но и не церемонились. Тем более, после опознания. Обыскали, нашли несколько интересных бумаг, почти не попорченных водой, и тогда допросили уже всерьёз.
Он умолк.
Ирис сглотнула. И невольно оглянулась. Показалось, что среди розовеющих парусов закачались грязные силуэты повешенных.
– Да на вёслах они сейчас, – с досадой бросил Бомарше. – Что ты, в самом деле, считаешь капитана таким извергом? В наш просвещённый век никто не вздёрнет человека без суда и следствия. Особенно, когда…
«… восемь гребцов захлебнулись во время шторма», – едва не проговорился он. Поспешно довершил:
– … каждая пара рук дорога. Пусть помашут вёслами, и до Марселя, и обратно, до Константинополя. Глядишь, тем, кого приговорят к каторге, зачтётся часть отработанного времени… Ирис, не стоит жалеть убийц и грабителей.
Девушка опустила голову.
– Да, знаю.
Рассвет вдруг показался тусклым, растеряв половину красок.
– Эфенди не прятал меня от жизни, напротив: хотел, чтобы я знала, что творится за пределами нашей садовой ограды. «Нельзя всю жизнь отсидеться в раковине, как рак-отшельник», – говорил он. – «Мир надо принимать, каков он есть». Но одно дело – услышать, что где-то там, не на твоих глазах кого-то лишили жизни, и другое – знать, что, возможно, прямо над твоей головой, прямо сейчас…
Невольно они оба посмотрели вверх, на реи, несущие тяжёлые, надутые ветром полотнища.
Бомарше потёр запястье. Шрам, оставшийся после отращивания кисти, при перемене погоды и климата напоминал о себе нытьём.
– Рассказать тебе, как пираты обращаются с пленными? Какие пытки применяют? Что делают с женщинами? Как высаживают своих же, осуждённых за любой проступок, на крошечный остров, без клочка зелени, затапливаемый дважды в сутки приливом? Как закапывают на берегу по шею в мокром песке и оставляют, пока их не объедят крабы или не накроет волной?
Ирис сглотнула.
– Не надо. Мне… успела кое-что рассказать Аннет. Её они не трогали, но замучили двоих заложников, просто так, для острастки, чтобы она не вздумала бежать. Иначе догонят и сделают то же самое с сыном… Послушай, Август, – Ирис тронула франка за руку. – Кто она такая? Она лишь назвала себя – и тотчас разрыдалась. Потом мы говорили только о её пленении и о спасении, но ничего – о прошлой жизни. Но ты говоришь о ней, как о знакомой; ты узнал её, да? Почему ты так быстро ушёл, когда её увидел, и даже не заговорил с ней?
Бомарше так и зарделся.
– Ирис-ханум! Неужели ты не понимаешь: дама была практически… не одета, я не хотел её смущать. Да, я её узнал, скрывать не стану. Мне приходилось несколько раз встречаться с… маркизой де Клематис, но в то время я знал её под другим именем, и встретились мы очень далеко отсюда, в Эстре. Потом она таинственным образом исчезла. Несколько лет все считали её погибшей; и вдруг я вижу её здесь, посреди Средиземного моря, живой и почти невредимой, и с чудесным сыном! Я просто глазам своим не поверил. К тому же, она маркиза, значит, за это время вышла замуж, а разыскивали-то незамужнюю девушку! И у неё, к тому же, сын… Бог мой, как он похож на отца! А тот ни сном, ни духом не ведает…
Батистовым платочком Бомарше поспешно промокнул испарину на лбу. Пробормотал:
– Это просто невообразимо. Если бы ты знала, Ирис-ханум, как в своё время её разыскивал…э-э… супруг, как горевал… Впрочем, трудно было что-то тогда прочесть по его мужественному суровому лицу, но я-то догадывался…
– Так он действительно не знает? – едва ли не в ужасе вскричала Ирис. – Не знает о сыне? О том, что жена жива? Надо известить его немедленно!
– Тс-с… – Бомарше на всякий случай оглянулся. – Скажу тебе по секрету: дело это тонкое и политически чрезвычайно важное. Замешаны такие лица, что как бы… не оказать нашей гостье медвежью услугу. Есть у меня подозрение, что она и в переплёт-то угодила из-за того, что столкнулись интересы высокой политики. Тут надо действовать тонко. Дипломатия, душа моя, руководствуется порой одним принципом с медициной: «Не навреди!» А посему – доверься мне и молчи, молчи, заклинаю всеми святыми, мусульманскими и своими! Хорошо?
Его «крестница» растеряно кивнула:
– Не совсем поняла, но… хорошо. Но ты потом расскажешь, встретятся ли они?
– Непременно. Однако ради этой встречи я сперва должен узнать в подробностях, что же случилось с… маркизой, и от кого ещё, возможно, нам придётся её скрывать, дабы это семейство, наконец, воссоединилось. Но тебя она не знает, поэтому и помалкивает о своём прошлом, а со мной, надеюсь, будет более откровенна, как со старым знакомым, неплохо себя зарекомендовавшим. Бедняжке нужно время, чтобы прийти в себя, осознать, что она, наконец, у друзей. Вот тогда-то я её разговорю – и вместе мы решим, как поступать дальше.
– Политика… – пробормотала Ирис. – Что это за штука такая, если из-за неё супруги вынуждены расстаться, и целую вечность не знать друг о друге?
– О-о, душа моя, Политика – это такая нечистоплотная дама, и допускает такие грязные игры… Лучше тебе не знать и не вмешиваться. Но не бойся: пока я рядом – скажу, в какую сторону лучше не смотреть и куда не соваться. Понятно?
Она покивала.
– Август, ты не поверишь, но ещё как понятно. А смена династии – это тоже политика?
– Безусловно.
Бомарше запнулся. Задержал на ней взгляд и… промолчал. Имелись у него кое-какие догадки относительно происхождения своей «крестницы», но о них он предпочитал не заговаривать. В соответствии с теми же причинами, о которых только что упоминал.
– А вот дальше… – Покачал головой. – Дальше, Ирис-ханум, нам с тобой придётся на время расстаться. Независимо от степени откровенности Аннет де Клематис, я обязан – да, просто обязан! – сообщить госу… любящему супругу о чудесном обретении потерянной жены и сына. Сразу по прибытии в Марсель я должен буду отбыть в Лютецию. Придётся нам с тобой нарушить протокол. Мои обязанности, как сопровождающего по Эстре, возьмёт на себя де Камилле. Ты доверяешь ему? Он не вызывает у тебя отвращения?
Ирис улыбнулась.
– С тобой, конечно, было бы интереснее, ведь Филипп вечно угрюм и неразговорчив. Но не станет же он ходить за мной, как привязанный, день и ночь! К тому же, у него свои обязанности, к которым ему наверняка придётся вернуться. А я…
– А ты будешь, как и прописано в протоколе пребывания, гостьей герцога Эстрейского, и у него найдётся достойный кандидат на роль твоего спутника. Уверена, что и герцогиня уже подобрала тебе свиту. Я хотел сказать, одну-двух подруг-компаньонок, дабы ты могла появляться на людях, не нарушая приличий. Да и я долго не задержусь в Лютеции… надеюсь. Эстре – прекрасный город, тебе не придётся скучать.
