Она подняла взгляд, озарение смело неверие.
– Если я отвечу на твой вопрос, обещай ответить на мой.
София закатила глаза:
– Если тебе так хочется поиграть…
– Я не знаю своего отца, – сказала Этта. – Никогда не знала. По маминым словам, она встречалась с ним лишь раз. Мимолетное увлечение. А теперь скажи мне, почему это так важно?
– Я не имела в виду твоего отца. – София приподняла обе брови. – Способность может передаваться от любого родителя.
Тогда…
Мама. О боже… Чтобы не упасть, Этта оперлась о стол, навалившись на него всем весом, ноги словно бы обратились в пыль. Мама.
Ты не можешь просто взять и сбить ее с пути без последствий!
Она не готова. Не прошла соответствующую подготовку, и нет никакой гарантии, что этот путь ей подходит!..
Они говорили не о дебюте.
Недоумение терзало мысли девушки, даже когда чувство вины сомкнуло на ней свою пасть. Она поругалась с Элис – столько всего наговорила, – думая, что наставница хочет удержать ее от выступления.
Она пыталась меня защитить. Мама хотела, чтобы Этта путешествовала, а Элис – нет. Так она тоже одна из них – путешественница? Роуз явно посвятила Элис в тайну, а Этту держала в неведении. Да как они могли обо всем знать и словом не обмолвиться? Зачем поставили в такое положение?
…Ты явно не знаешь Этту, если недооцениваешь ее. Она справится.
Справится с чем?
Заставив себя сжать челюсти, охваченная новым подозрением, Этта повернулась к Софии. Если бы мама хотела, чтобы это произошло, она бы просто попросила ее пойти с Софией. Оглушительный резонанс, смерть Элис – ничего этого не должно было случиться.
Пришло ее время.
Над заполняющим голову хаосом расцвела мысль. Роуз и Элис точно знали, что однажды Этта отправится в путешествие, и, может быть, всегда спорили, пытаясь это как-то предотвратить, защитить ее. Вот почему не рассказали, на что она способна, – спорили о том, как, наконец, намекнуть ей.
Не слишком-то торопились, подумала Этта, пытаясь унять дыхание. Совсем даже не торопились.
Ей внезапно стало страшно за маму. Ведь если один из путешественников во времени – один из наблюдавших за ними Айронвудов – без колебаний убил Элис, чтобы добраться до Этты, именно Этты, то кто сказал, что они не сделали того же с ее мамой, если и она попыталась их остановить?
Почему они пришли за ней? Зачем она им нужна?
– Ты достаточно умна, чтобы это понять, – продолжила София. – Способность передается по наследству от одного или обоих родителей – теперь, как правило, от одного, так как нас стало меньше и мы вынуждены вступать в браки вне рода. Шансов унаследовать способность все меньше и меньше, но ты явно получила ее от матери. Роуз Линден.
Линден. Не Спенсер. Но почему мама взяла другую фамилию – просто придумала, или ее носил отец Этты? Как он во все это вписывается, если вписывается?
– Довольно известная в наших кругах, надо сказать. В один прекрасный день она исчезла, вызвав изрядную суматоху.
София, казалось, наслаждалась, наблюдая, как Эттин мир неспешно разворачивается перед нею. Этту приводило в бешенство, что эта девушка не спешила рассказывать ей все, явно надеясь, что она будет ее умолять.
А она не будет.
– Разве ты не хочешь задать мне еще один вопрос?
Уголок рта Софии пополз вверх, когда Этта расправила плечи.
– Сайрус Айронвуд. Тебе знакомо это имя? – наконец поинтересовалась София. – Оно тебе о чем-нибудь говорит?
– Это два вопроса, – заметила Этта. – И на оба ответ «нет». Как мы путешествуем, как это вообще работает?
София застонала:
– Господи! Мы потратили годы, чтобы этому научиться, а теперь я должна рассказать за две минуты?
– Да, – твердо ответила Этта.
– Это… особые отношения, в течение тысяч лет складывающиеся у некоторых людей со шкалой времени. Никакой машины, если ты об этом подумала. Нечто… более натуральное. Деду слово не нравится, но путешествия в чем-то сродни магии. Наши предки получили уникальную возможность воспользоваться преимуществом прорех во временной ткани, пройти через дыры и выйти в другой эпохе.
Что из этого показалось самым невероятным? Что время может оказаться «дырявым» или что София с бесстрастным лицом произнесла слово «магия»?
– Они похожи на естественные трещины – изломы, – которые можно найти по всему миру. Проходы существовали всегда, и наши семьи всегда умудрялись находить и использовать их. Все довольно просто, но постарайся не терять ход мыслей. – София поерзала, пытаясь устроиться поудобнее. – Проход в средневековом Париже может вести, скажем, в Египет времен фараонов. Ты входишь внутрь, как вошла бы в любой туннель, и проходишь назад или вперед между выходами.
Этта кивнула, растирая закоченевшие руки, пытаясь вернуть им чувствительность. От следующего вопроса ее отвлекла шальная мысль. София сказала наши предки. Этта подумала было, что речь идет о Софии и ее деде, Айронвудах, – но среди этих безликих «предков» были и ее? Линдены?
Мысль заполнила темный пыльный уголок ее сердца, который она закрыла еще ребенком жгучей, почти невыносимой надеждой. Она никогда не позволяла себе хотеть большего, чем у нее уже было; это было ужасно неблагодарно при той любви, которой окутывали ее мама с Элис. Но… семья. С корнями и десятками, судя по всему, ветвей, с одной из которых она упала.
– В сундуке в соседней каюте найдется еще одно платье тебе по размеру, – махнула рукой София. – Бог знает, может, ты влезешь в него лучше, чем в то, которое я на тебя нацепила.
Обида померкла на фоне внезапного осознания.
– Где мои вещи? – спросила Этта. Ее одежда, мамины сережки…
– Твое уродливое платье я сожгла, как только мы пришли, – ответила София. – Все равно оно было испорчено. Серьги в мешочке в… кое-где.
Паника ослабила хватку.
– Клянешься, что не выбросила серьги?
– Хотела, – призналась София. – В жизни не видала такой отвратительной пары сережек. Но… жемчужины оказались настоящими. Вот я и подумала, что, возможно, однажды они тебе пригодятся. Продать.
Этта вздрогнула от удивления. Продать?
– Просто сходи за этим чертовым платьем… а заодно и за исподним. Все, что тебе нужно, завернуто в коричневую бумагу, – объяснила София. – И поторопись, хорошо? У меня назрел следующий вопрос.
Этта встала на негнущихся ногах, но остановилась у двери, прислушиваясь. Убедившись, что поблизости никого нет, вышла, нырнув в соседнюю каюту. В ней почти ничего не было – даже стола, – так что девушка тут же нашла сундук и присела возле него. Тяжелая крышка застонала, когда она потянула ее вверх, уловив приятную волну лаванды.
Мешочки с лавандой обнаруживались то тут, то там: прятались среди лежащих сверху одеял и даже в кожаных ботинках, которые она отставила в сторону. Коричневый сверток, перевязанный бечевкой, лежал внизу, под очередным слоем одеял. В сундуке нашлось кое-что еще: бутылочка, пахнущая розовой водой, расческа, и… выдохнув обжигающий легкие воздух, девушка схватила бархатный мешочек.
Серьги вывалились на ладонь, и Этта выронила бархат. Всхлип вырвался из глубин ее души, да такой бурный, что она вздрогнула. Девушка прижала кулак ко лбу, почувствовав укол впившихся в кожу замочков.
