Дать ей предположение, что я не отлыниваю от данного мне дела в комнате, я просто передвигаюсь по надобности: на кухню, в туалет.
Всё, больше ходить было некуда. Ходила по кругу.
А в туалете у нас было маленькое под самым потолком окно, которое на три четверти было застеклено. То есть можно было залезть на ванну, схватиться за стекло на окне, подтянуться и, о чудо, увидеть, как играют во дворе девчонки, как им весело. То есть тоже немного с ними погулять, только со стороны.
Делать это можно было недолго, чтобы, мама ни в коем случае не заподозрила и не раскрыла причину, почему меня нет на «моем рабочем месте».
Что могу сказать: раза три мне точно удалось «погулять с девочками». И я уже собиралась «домой» со своей нестандартной прогулки.
И вдруг случилось страшное: стекло не выдержало моего веса и треснуло.
Сказать по-правде, я сама не сразу поняла, что случилось. Видимо, мой детский мозг еще не умел так быстро перестраиваться и включаться в реальные события.
Может, вся деятельность моего мозга была направлена на то, чтобы подтягиваться на руках. Может, я была всецело поглощена действием детей на улице и совершенно отвлечена от своей настоящей реальности.
Как бы то ни было: я летела вниз.
Как я сейчас понимаю, летела я довольно долго.
Знаешь, есть такой прием в современном кинематографе: замедленная съемка. То есть съемка нормальная, только потом при монтаже замедляют скорость.
Всё происходило одновременно: стекло размножилось на неопределенное количество деталей и перестало «держать» мои руки, руки без дела внезапно взлетели вверх, окно стало быстро «отъезжать» от меня и стал «приезжать» потолок.
При этом мысли внезапно разом и начисто вылетели из головы. Я так думаю, они продолжили «гулять с девочками»
Всё прервалось моим входом в воду, которая была на четверть набрана в ванну: вот вопрос, зачем там была набрана вода? Воду, наверное, отключали, поэтому и был сделан неприкосновенный запас воды в ванной.
В общем, три четверти воды в ванне вышли из берегов, подтвердили закон Архимеда, закон притяжения и скорость свободного падения, и смягчили мое приземление.
Страшно даже подумать, что со мной было бы, если бы не эти три четверти ванны воды.
Позвоночника бы точно не было.
И головы бы точно не было.
И меня бы точно не было.
Но я осталась, потому что кому-то надо было встретиться с моей мамой, которая прибежала на грохот в ванной комнате.
Когда вернулись с прогулки мои мысли, они были все об одном: «что делать вообще? Она меня сейчас убьет».
На ее вопрос: что ты тут делаешь? Почему ты в ванне?
Я пыталась как-то вяло ответить, что нечего не делаю, оно всё само.
Не могла же я ей открыто рассказать, что на самом деле я жестко нарушаю ее запрет на прогулки с девочками из окна в туалете.
Но мама сразу поняла, что я висела на окне и подсматривала за детьми на улице.
Почему-то она не стала педалировать ситуацию и усугублять разбор полетов.
Возможно, где-то в тайных уголках своей души она поняла, что переборщила с воспитанием и запретами.
А мне не было страшно от ее ругани и криков. Я сама до чертиков испугалась. Мне было очень страшно и очень больно: видимо, не все удары моего детского и не тяжелого тела погасила вода.
А ведь всего этого можно было избежать, просто отпустив ребенка гулять. Пусть ненадолго. Пусть с условием, не уходить со двора. Пусть еще с какими-то ограничениями. Но услышать и отпустить. УСЛЫШАТЬ СВОЕГО РЕБЕНКА.
Услышать меня в ее планы никогда не входило и входить не будет.
Но именно в тот день я впервые поняла, что все-таки я не одна.
У меня есть защитник.
Возможно, он не будет защищать меня от «входа в проблему», но он точно будет защищать меня от последствий «выхода из проблемы».
Возможно, это и был мой далекий луч.
Он остался со мной. Как и мой незаросший родничок.
Я точно знала, что там, за окном, далеко есть тот, кто за мной наблюдает и помогает.
Скажешь, что это мои детские придумки и фантазии?
А кто тогда меня спас?
ПИСЬМО
Меня надо было занять. Девочка из интеллигентной, хоть и рабочей семьи должна быть разносторонне образованной. А лучше показательно образованной. Вот прям в точку. Лучше и не скажешь.
Снова состоялся ИХ семейный совет, куда меня следует отдать для развития. Именно отдать, а не спросить, чем хочет заниматься ребенок.
На спорт, танцы и хореографию меня отдавать было нельзя – плохая наследственность, об этом я напишу потом для сохранения временной последовательности событий.
Было принято решение отдать меня в музыкальную школу на класс аккордеона.
Почему аккордеона? Вот вообще не знаю. Помню, меня вызвали из комнаты, и мама сказала, что ей очень нравится аккордеон, он так красиво звучит, так мелодично. Я буду играть гостям на их вечеринках и праздниках.
Судя по маминым словам, именно я об этом очень мечтала. Или должна была мечтать.
О том, что шестилетнего ребенка посадят в нарушение всех норм и правил за тяжелый инструмент, что осанка будет испорчена, что ноги и спина будут болеть еще со средней школы, это никого не интересовало. У табуретки иногда раскачиваются и ломаются ножки, это не страшно. Она же табуретка. Ее не жалко.
Но решение было принято, меня повезли в музыкальную школу.
С этой музыкальной школой я буду связана долгие 9 лет: с этим педагогическим коллективом, с этим директором, учителями и многими родителями.
Я буду хорошей ученицей: мне настолько легко давалась музыкальная грамота, что даже спустя много-много лет я продолжаю слышать интервалы и гармонии, записывать мелодии на слух.
Как-то недавно (то есть спустя 30 лет) обсуждали с моими одноклассницами годы, проведенные в музыкальной школе: они наперебой продолжали утверждать, что музыка, это самое непреодолимое, что им встречалось в жизни.
