Князь журил своего собеседника за преклонение перед пруссаками, коих искренне недолюбливал. В свою очередь граф намекал на излишний консерватизм Щербатова, переходящий в мракобесие. Мол, зачем исступлённо ратовать за прежние порядки, свойственные русскому обществу, разрушенные при Петре Великом? Ведь никто не отрицает положительного влияние реформ брата моего прадеда. При нём Россия не только добилась весомых успехов на полях сражений, но и стала полноценной европейской державой. Михаил Михайлович с последним утверждением вроде соглашался, но в его поведении была толика неискренности.
Ещё оба вельможи ратовали за постепенное ограничение самодержавия. Панин больше напирал на обуздание чиновничьего произвола, способного похоронить любые благие начинания императрицы. По его мнению, нужно постепенно вводить парламентскую систему, но при этом сохранить весьма жёсткое государственное устройство. А в это самое собрание необходимо избирать представителей всех сословий. Также Никита Иванович попрекал Щербатова, являющего поклонником английского строя. По его мнению, нельзя допускать дополнительных вольностей для дворянства, передав им право определять политику. Всё может закончиться плохо и Россия быстро превратиться в одряхлевшую Польшу, которую сейчас не бьёт только ленивый. Михаил Михайлович в данном вопросе быстро терял свойственное ему спокойствие и ироничность, начиная с жаром отстаивать своё мнение. Мол, именно русское дворянство способно привести империю к подлинному величию и сразу пенял оппоненту за благоговение перед немцами.
Я тогда слушал обоих наставников внимательно и с удивлением. Весомая часть споров была мне непонятна, и приходилось переспрашивать. И оба вельможи с радостью посвящали неразумного в тонкости настроений русского общества. Заодно, оба вельможи часто обращались к историческим фактам, разъясняя мне события, происходившие много лет назад. Наверное, это были самые интересные уроки в моей жизни, после шутливых задачек Майора.
Одновременно с историей, я изучал личности современных правителей Европы, их ближайшее окружение и наиболее ярких представителей разных стран. Наставники любили философию и уделяли немало времени этому предмету. Особенно часто звучали имена Вольтера, Руссо, Монтескьё, де Мандевиля и Юма. Были ещё упоминания других англичан, французов и немцев. На мой вопрос, а есть ли известные и уважаемые философы русского происхождения, собеседники сразу ответить не смогли. Затем Щербатов упомянул Ломоносова, обозвав его мужиком. При этом, будучи русским державником, он отчего-то больше возмущался критике религии со стороны француза Вольтера. Подобные странности изрядно меня смущали. Мне казалось, что российские государственные мужи должны в первую очередь заботиться о внутренних делах, нежели словах какого-то иностранца. Но тогда я больше слушал и точно не был готов вступать в споры.
Через два дня после начала подобных бесед, мне стало понятно, что оба учителя старательно обходят стороной некоторые персоналии и даже целые временные отрезки. Они почти не упоминали правление моей бабушки и про прадеда с двоюродной прабабкой Софьей тоже молчали. Получались какие-то избирательные уроки. По их мнению, именно гений юного Петра перевернул Россию. А до него почитай ничего и не было. Но тогда я впитывал любые знания, будто губка, коей так удобно намыливать тело в бане. Это уже позже, изучив записки современников и исторические работы, я начал немного иначе оценивать деятельность великого реформатора.
Через несколько достаточно спокойных дней началась жуткая суета. Портные и слуги бегали, как ошпаренные. Занятия по арифметике и языкам изрядно сократили, зато увеличили изучение этикета и хороших манер. Даже обычно спокойный месье Поль, начал проявлять лёгкое нетерпение, переходящее в раздражение. Я же им не чурбан. И тоже стал понемногу дёргаться, в ожидании знаменательного события. О чём речь Панин не объяснял, только сказал, что на приёме будут присутствовать все знатные люди державы и иностранные послы.
Вместо того, чтобы следить за правильной осанкой или изучать, как верно обращаться к князю или простому дворянину, я бы лучше окунулся в свою любимую математику. Мы с Румовским как раз осторожно подобрались к евклидовой геометрии. По словам профессора, я неплохо разбираюсь в арифметике, что стало для него настоящим открытием. Вот он и решил проверить мои знания в более сложной области. Я не стал объяснять, что знаю гораздо больше и знаком с именем Декарта и не только. Но теперь придётся вести себя более осторожно. Степан Яковлевич – прекрасный человек и поглощён любимы делом. Но есть глава Тайной экспедиции, который может задать вполне разумный вопрос. А откуда наш арестант обладает познаниями в столь сложном предмете? Может, сволочь его на дыбу и хорошенько расспросить? Поэтому я лучше пройду заново основы, нежели вызову ненужные подозрения.
Благо испанца не касались никакие волнения, и даже моё настроение. Раз уж занятия должны состояться в шесть утра, то только тяжёлая травма или болезнь могут стать поводом для их отмены. Не удивлюсь, если дон Алонсо погонит меня бегать трусцой по зале даже с горячкой или несварением желудка. Второе для него даже предпочтительнее. Иногда мне кажется, что учитель фехтования получает удовольствие, мучая подопечного. Зато едкие замечания насчёт моей физической несостоятельности, перемежаемые непонятными испанскими выражениями, служили хорошим раздражителем. После очередной порции явно обидных слов у меня появлялись дополнительные силы. Стиснув зубы, я продолжал истязать своё тело, выполняя очередные приёмы. Зато в голове не оставалось никаких мыслей, кроме страха сломаться и упасть на пол без сил. Нет, подобного удовольствия я никому не предоставлю!
* * *
Наконец длинные и часто тёмные переходы закончились. Слуга, показывающий дорогу, отошёл в сторону, и я предстал перед Шешковским. Тот был одет в парадный мундир, но сохранял обычное выражение лица. То есть не проявлял никаких чувств и поглядывал на окружающих с едва заметной насмешкой. Придирчиво осмотрев мой наряд, Степан Иванович подал знак, двум лакеям. Оба мертвоглазых детины быстро испарились, хотя недавно дышали мне в спину. Я даже не успел испугаться, ибо подумал, что глава экспедиции дал приказ о новом аресте и заточении.
Но всё оказалось проще. Тайному советнику надо было провести генеральную беседу. Почему это нельзя было сделать вчера, вопрос не ко мне.
– Вы показали себя разумным человеком, Иван Антонович, – прошелестел, вызывающий дрожь голос, – Поэтому настоятельно рекомендую не делать глупостей. Сегодня знаменательный день не только для вас, но и для империи. Ведите себя, как учили наставники, внимательно выслушайте указ и упаси вас боже от истерик. Поверьте, не стоит искушать судьбу, ведь она может совершить неожиданный поворот в любой момент. Насчёт вашей персоны до сих пор существует немало сомнений. Не усугубляйте ситуацию, пожалуйста.
Последняя просьба прозвучала, будто угроза. Я же почувствовал, как тонкая струя пота потекла по спине. Умеет Степан Иванович внушать, здесь спорить глупо. Только никто не собирается совершать неразумных поступков. Ведь я так долго ждал этого дня и вообще решения о своей дальнейшей судьбе. Панин старательно обходил этот вопрос, попросив более его не задавать. Так смысл чудить? Мы будем ждать, изучать и думать. А ещё мне очень хочется увидеть одну особу, аж тело потряхивает от нетерпения. Но и здесь лучше проявить разумную осторожность. Вдруг мои ожидания окажутся напрасными надеждами? Или хуже того, как-то смогут навредить графине, что просто недопустимо.
– Я готов выполнить все указания наставников. Вы зря беспокоитесь, господин Шешковский, – мне, наконец, удалось привести внутреннее состояние в равновесие, хотя сердце учащённо билось.
Опричник усмехнулся, неприятно скривив губы, но промолчал. По мановению его руки появилось новое действующее лицо. Разодетый в вычурный камзол человек, указал мне на дверь.
– Сейчас будет объявлен ваш выход.
Спустя минуту высокие створки отворились, и в коридор хлынул яркий свет вперемешку с тёплым воздухом и шумом голосов, издаваемых немалым количеством людей.
– Его Императорское Высочество, Иоанн Антонович! – громко гаркнул слуга, стоявший немного впереди, слегка меня напугав. Уж очень зычным голосом он обладал.
Глава 5
Октябрь-Ноябрь, 1764 года, Санкт-Петербург, Российская империя.
– Признаюсь, не ожидал с вашей стороны столь сдержанного поведения, Ваше Высочество, – произнёс неожиданно сосредоточенный Панин.
Вон оно как! Благодетели вернули мне право именоваться, как положено особе императорских кровей. Не будем уточнять, что этот титул неверен. Но пока не время показывать зубы. Поэтому буду молчать, старательно показывая своё удовлетворение от произошедшего. А ещё глуповато улыбаться, делая вид, что польщён столь высоким званием.
Сегодня день, полный открытий. Не успел я закончить занятия с испанцем, как в гостиной объявился Никита Иванович. Сначала мне подумалось, что граф ещё не ложился. Но, несмотря на немного помятое лицо, выглядел он вполне бодро и обрядился в более простой мундир, нежели вчера. А ещё наставник неожиданно не стал воротить нос от моего завтрака, и вполне спокойно съел порцию омлета с булочкой. Я же налегал на всё, до чего мог дотянуться. Вчера после приёма, кусок не лез в горло из-за чрезмерно возбуждённого состояния. Что не позволило спокойно уснуть. Зато после хорошей тренировки я готов съесть хоть слона.
Уже во время чаепития, Панин не выдержал и заговорил, снова нарушив установленные им же правила. Обычно, за трапезой он говорит исключительно о блюдах.
Знал бы наставник, как тяжело мне далось нахождение на приёме. Мысленно возвращаюсь ко вчерашнему дню.
* * *
Огромный «Тронный зал» впечатлял и одновременно подавлял. Напряжения добавляла замолчавшая при моём появлении публика. А тёплый воздух буквально раскалился от сотен любопытных глаз, внимательно сопровождавших мой путь к трону. Взгляды буквально обволакивали и ощущались физически. Я будто шёл между незримых стен, при этом живых и буквально бурлящих от различных чувств. Иначе мне сложно описать ощущения исходящие от двух рядов разряженных господ.
Стараюсь держать спину, как требует месье Поль, и не обращаю внимания на присутствующих. Моя цель – это медленно приближающийся постамент, с восседающей на троне Екатериной. Она одета в тёмное платье без особых украшений и взирает на происходящее с мрачным выражением лица. По её правую руку расположились вернейшие соратники и самые высокопоставленные вельможи империи. Мне так показалось, ибо среди группы напыщенных господ выделялись знакомые лица Орловых и Вяземского. Слева стояли те самые послы, о которых предупреждал Панин. Иностранцы тоже окружены немалым количеством людей, блиставших драгоценностями и золотым шитьём.
Но для меня почти все лица были похожи на маски. Уж больно присутствующие переусердствовали с пудрой и однообразными париками. Была ещё одна трудность, отнимающая массу сил. Никто не поймёт, чего мне стоило не начать искать изумрудные глаза одной обворожительной особы. Загнав поглубже все желания и лишние мысли, я приблизился к трону и сделал лёгкий поклон. Едва заметный шелест пробежался по залу, напоминавший шум листьев во время лёгкого ветерка. Оказывается, я помню этот звук! Придворные молчали, но начали приближаться к трону, дабы лучше услышать происходящее.
Тем временем Екатерина кивнула Вяземскому, и князь тут же взял лист бумаги, поднесённый лакеем. Громким, но немного срывающимся голосом, он зачитал указ, которым императрица осчастливила подданных и одного арестанта. Если убрать всю витиеватость и упоминание титулов правительницы, то документ сообщал о признании меня наследником русского престола. После того как прокурор Сената огласил содержание документа, придворные не выдержали и тихо зашептались.
Я же с трудом сдерживал бушующие чувства и не мог привести в порядок скачущие мысли. Не сказать, что озвученное стало для меня откровением. Всё к тому и шло. Если бы меня просто хотели выслать из страны, то не стали тратить время на учителей. А значит, я нужен императрице. Что позволяет надеяться на улучшение условий содержания и даже некую свободу. Вроде надо радоваться? Только уж больно смутил, а скорее резанул, взгляд Григория Орлова. Было в нём, что-то кроме привычного превосходства и даже презрения. Нечто похожее на сожаление. Впрочем, граф быстро отвёл взгляд и перевёл его на свою повелительницу.
Екатерина некоторое время молчала и в зале постепенно повисла тишина.
– Поздравляю вас с утверждением! Надеюсь, своим поведением вы докажите верность нашего выбора, – с немецким акцентом произнесла императрица.
Забавно, но именно в этот момент мне жутко захотелось почесать одно место. Вот хоть ты тресни, только зуд был непереносимым. Надо чего-то делать с этой неудобной одеждой или однажды я точно оконфужусь. Мысленно усмехаюсь, представив, как на это могла отреагировать блистательная публика, особенно после слов о хорошем поведении.
К сожалению, приём на этом не закончился. Благо мне удалось сдержать свои позывы и не начать веселить честной народ.
Тем временем один из напыщенных дворян, начал церемонию представления высших сановников и иностранных послов. Оказывается, наследник обязан знать сих уважаемых господ. Всё проходило чинно и жутко медленно. За это время у меня успела начать чесаться голова под ненавистным париком. А ещё я не знал, куда спрятать свои руки. Нет, цыпки давно прошли. Просто мне с трудом удавалось не шевелить конечностями и расслабить спину. Приходилось стоять, держа руки по швам, вежливо улыбаться и лёгким поклоном приветствовать очередного господина. Десятки лиц, большую часть которых я не запомнил и они превратились просто в череду ряженых людей. Даже наряды некоторых дам перестали вызывать у меня какие-либо ощущения.
Чуть позже придворные оставили меня в покое, но продолжали рассматривать издалека, делясь впечатлениями. Обсуждают, будто диковинную зверушку пронеслось в голове, погасив даже намёк на боязнь и смущение. Внутри начало просыпаться забытое чувство всепоглощающей злобы, которое я ранее испытывал только к своим мучителям. Дабы не выдать себя делаю несколько шагов в сторону и останавливаюсь у высокой портьеры и слышу продолжение чьей-то беседы.
– Вы бы Сергей Владимирович поумерили задор, более свойственный юнцам. А то ведёте себя совершенно необдуманно, аки мотылек, бросающийся на свет. Только не забывайте, что свеча – это ещё и огонь, который губителен для излишне восторженных особ, – произнёсла явно молодая женщина.
– Аграфена Сергеевна, меня всегда восхищал ваш слог. Это надо же так изящно обозвать меня молокососом и насекомым, – хохотнул в ответ собеседник, – И что же вас смутило?
– Кузен, мне хватило обрывков разговоров, чтобы догадаться о создании партии наследника. И вы явно среди этих наивных мечтателей. А мне будет больно осознавать, что я не предупредила вас об опасности данного прожекта, – ответила незнакомка и сейчас её голос бы далёк от шутливого тона, – Серёжа, ты офицер гвардии и для своих лет взлетел на невероятную высоту. Поверь, недоброжелателей у нас хватает. А твой тёзка давно растерял былое влияние. Любой нашей ошибкой тут же воспользуются, особенно когда речь идёт о подобной интриге. И падать с нынешней вершины, будет очень больно. А ещё ты навредишь всему роду, о чём просто обязан думать прежде, чем лезть в сомнительные дела. Лучше бери пример с дядюшки Петра Семёновича, снискавшего славу на полях сражений, а не дворцовых паркетах. Ты алчешь воинской славы, вот и отправляйся в действующую армию.
– Но Россия сейчас ни с кем не воюет, – растерянно ответил молодой человек, – И почему ты считаешь опасным наше невинное сборище?
– Россия всегда с кем-то воюет, братец. А мирное время для нас – это возможность подготовиться к новой войне. На юге всегда неспокойно и новое столкновение с турком неизбежно. Поэтому получай назначение и езжай в Малороссию. Там будет немало возможностей совершить ратный подвиг. Что касается вашего якобы развлечения, то ты не пробовал задать вопрос, отчего Иоанну выбрали столь неоднозначных учителей?
– Нет. Ты сейчас про Панина и Щербатова? – тон гвардейца окончательно растерял шутливые нотки.
– Совершенно верно. Один в данный момент должен находиться в опале, так как невнимательно смотрел за сыном императрицы. Да и к его идеям, коими он потчевал юного Павла, много претензий со стороны влиятельных вельмож. Это не считая увлечённости графа излишне прогрессивными прожектами, абсолютно чуждыми русскому обществу. Никиту Ивановича считают скорее немцем по духу, что не добавляет ему любви со стороны знати. А вот Щербатов полная его противоположность с уклоном в русскую старину. Но обоих объединяет желание ограничить самодержавие. Вот у меня и возникает вопрос. Кто и зачем доверил таким необычным наставникам обучать столь несмышлёного человека, коим является Иоанн Антонович? И кого они из него воспитают?
– Аграфена, я тебя всё равно не понимаю. Оба вельможи, весьма знающие и образованные мужи.
– Сергей, просто поверь, что наследнику долго не жить. Не надо морщиться, я просто неверно выразилась, – произнесла женщина, – Скорее всего, его снова запрут в тюрьму или сошлют куда-нибудь под благовидным предлогом, где поместят под строжайший надзор. Странно, что Ивана вообще вытащили на божий свет. Ведь есть его братья, кои более удобны в качестве наследников. Но это неважно. Плохо, что после пострадают мотыльки, вроде тебя с друзьями. Или ты думаешь, что окружение Екатерины позволит плести интриги и оставит их без внимания? Если да, то это крайне опрометчивое мнение. А ещё вспомни, как часть нашего рода легко подвергли наказанию. Да и дядя Пётр сейчас в опале, несмотря на все заслуги. И поверь, кому надо помнят фамилию матери Анны Иоанновны. Потому именно нам надо держаться подальше от любых интриг. Не удивлюсь, если Шешковский уже радостно потирает ладошки, готовясь раскрыть заговор и прикрепить себе на кафтан новый орден.
– Аграфена, ты бы сама поменьше рассуждала о подобном! – уже взволнованно и почти шепотом ответил мужчина, – Я всё понял и обещаю держаться подальше от этого дела. Теперь идём чего-нибудь выпьем, а то горло пересохло от духоты и переживаний. Умеешь ты испортить человеку праздничное настроение.
– Ничего страшного. Немного взбодришься и выкинешь из головы разные глупости. И вообще, начинай взрослеть и делать карьеру. Вы там в своей гвардии только пьёте аки кони, да волочитесь за юбками легкомысленных особ, – едко произнесла девушка, – Затем ближе к сорока окончательно разорившись и растеряв здоровье, ищите себе партию побогаче. А думать о будущем надо с юности и не забывать о семье.
Какая продуманная особа промелькнула в голове! Но сильнее всего меня одолевали иные чувства. Слова незнакомки били будто обухом, не давая вздохнуть и навевая безграничное отчаяние. Даже не знаю, как верно описать моё состояние в тот момент. Я встал столбом и не мог пошевелиться, ещё и дыхание спёрло. Неожиданно на помощь пришёл Панин, чей голос вывел меня из оцепенения.
– Вот вы где? А я уж обыскался, – произнёс граф, внимательно меня разглядывая, – Не переживайте так сильно. Помнится, кода меня первый раз вывели в свет, так я чуть не лишился чувств. Думаю, на сегодня впечатлений достаточно и можно покинуть приём.
