Что за силы проявляют личность в истории?

Сама по себе цивилизация homo sapiens конечна, раз она имеет начало. И это начало было положено в эпоху преобразования первобытнообщинных образований в более крупные структуры разного типа, но с одной общей особенностью – правом частной собственности. Эти, поначалу племенные сообщества, объединяясь, постепенно преобразовывались в государства, структура и функции которых затем изменялись в сторону усложнения.

Основные задачи государства, раз в их основе лежало право частной собственности, заключались в защите собственников от обделенных ею, а также в собственном развитии, без которого в условиях конкуренции государство могло быть поглощено более сильными соседями.

Как нам уже известно, большая часть государств нынешней цивилизации прошла этапы рабовладения, феодализма и капитализма.

Кто же или что тянуло эти государства вперед – от варварства к высотам технологии и культуры?

Если обратиться к самому началу нынешней цивилизации, то в умах людей перед таинственными и превосходящими их силы возможностями природы царило сознание того, что ими управляют некие силы через собственных представителей в лице правителей, жрецов или героев.

На стадии рабовладения эти мифологические представления о потусторонних вершителях судеб людей дополнились соображениями о возможности существенного влияния отдельных представителей человеческого рода на изменения жизни сообществ, к которым уже остальные граждане относили наиболее энергичных и самодеятельных персон, хорошо знакомых им.

Однако в эпоху средневековья место этих граждан-личностей заняли в основном монархи и приближенные к ним, которые, якобы, движимые божественным промыслом, знали, куда надо идти обществу.

В дальнейшем именно это представление трансформировалось в атеистическом обществе в свою противоположность – признание ведущей роли в истории личностей.

С приходом капитализма с его формальным уравниванием прав личностей, уничтожением сословий ведущая роль личности в истории вполне естественно сместилась с властителей на простых смертных, отличавшихся, тем не менее, героическим складом духа, который позволял им активно и эффективно противодействовать захватчикам и защищать народ от угнетателей.

Этот героический склад духа британский писатель, историк и философ Томас Карлейль отнес к интеллектуальности. На этом основании он стал проповедовать культ героев: «… всемирная история, история того, что человек совершил в этом мире, есть, по моему разумению, в сущности, история великих людей, потрудившихся здесь, на земле. Они, эти великие люди, были вождями человечества, воспитателями, образцами и, в широком смысле, творцами всего того, что вся масса людей вообще стремилась осуществить то, чего она хотела достигнуть. Всё, содеянное в этом мире, представляет, в сущности, внешний материальный результат, практическую реализацию и воплощение мыслей, принадлежавших великим людям, посланным в наш мир» [1, с. 7].

Развивая свои идеи о роли героев в изменении мира в историческом плане на основе интеллектуализма, Карлейль, опять же, вполне естественно для себя, утверждает, что повышением интеллектуального уровня, то есть воспитанием и образованием на примерах великих людей, можно любого человека сделать героем: «Полный мир героев вместо целого мира глупцов… – вот чего мы добиваемся! Мы со своей стороны отбросим всё низкое и лживое; тогда мы можем надеяться, что нами будет управлять благородство и правда, но не раньше… Ты и я, друг мой, можем в этом отменно глупом свете быть, каждый из нас, не глупцом, а героем, если захотим» [2, с. 38-39].

Таким образом, Карлейль, объединяя героев с вождями и пророками, полагает, что миром управляют именно они, а массы часто лишь орудие в их руках.

Удивительно, но факт, то, что Карлейль не заметил или не захотел замечать принадлежность к власти отнюдь не героев и пророков, а всего лишь дорвавшихся до нее энергичных, неглупых и безнравственных проходимцев.

Однако, как известно из истории, герои и пророки на деле не стремятся управлять миром – они всего лишь эпизодически пытаются соответственно спасти его от последствий ошибок или глупости правителей, или направить на путь, который кажется им истинным, а не властвовать или управлять.

В противовес подобным воззрениям британского философа, Лев Толстой считал великих людей лишь орудиями провидения, рабами истории: «Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершённый поступок, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, тем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка… Царь есть раб истории. История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей» [3].

Толстой, как и Карлейль, занимает крайнюю позицию в отношении роли личности в истории, но, с другой стороны. И это неудивительно. Если признать, что человек играет роль, то его можно рассматривать с позиции слабости или силы этой роли.

Вполне естественно, что проблема личности в истории не могла не найти и средний между этими двумя позициями взгляд на нее.

Примером такого взгляда являются формулировка его Х. Раппопортом. Он осторожно заявляет, что вопрос о личности в истории допускает «…комбинацию или примирение субъективной и объективной точек зрения. Личность есть как причина, так и продукт исторического развития…» [4, с. 47].

Подобный перебор возможных вариантов роли личности в истории наталкивает на мысль, что приведенные авторы этих трех очевидных подходов оказались не в состоянии «добраться» до того последнего слоя той глубины, на котором находится истинный движитель исторического процесса, ограничившись лежащими на поверхности решениями этой проблемы.

Все эти подходы по-своему оправданы по внешнему результату их непосредственного проявления на тех или иных этапах исторического развития, но эти авторы не ответили на главный вопрос, что скрывается за этими в общем-то очевидными силами, будь то самодеятельность личности или предопределенность поступка личности?

Надо полагать, что ответ можно найти в отличии сознания человека и его сообществ от сознания высших представителей животного мира – приматов.

Геном шимпанзе совпадает с геномом человека на 99%, но за десятки миллионов лет эти приматы так и не перешли от адаптивного существования в условиях дикой природы к изменению этой природы по собственному разумению, а гоминидам в течение двух миллионов лет это удалось, что и проявилось в создании ими уже в облике homo sapiens сравнительно недавно цивилизации, основанной на праве собственности.

Объяснение подобного феномена можно найти только в сфере сознания, поскольку человек вырвался их мира животных благодаря обретению им самосознания, вписавшись тем самым в состояние осознанного изменения собственного времени своего существования.

Вообще же, подобные колебания мыслителей от одной крайности до другой появляются тогда, когда в истории существует масса примеров видимого большего или меньшего влияния, или даже воздействия личности на ход истории.

Например, Л. Н. Толстой, по-видимому, обратил более всего внимания на то, что за тысячи лет довольно жалкого существования человеческих сообществ, которые в основном стагнировали, развиваясь малозаметно для обычного наблюдателя, и которые он, скорее всего, по этой причине представляет чем-то вроде роя, в котором личностям не предоставляется возможность действовать по собственной воле даже если они обладают выдающимися способностями как полководцы или управленцы, чтобы существенно менять положение вещей.

Отсюда следует вполне логичный вывод Толстого о том, что ни одна личность не способна самостоятельно и сознательно внести в мир кардинальные изменения, несмотря на то что она ставит перед собой определенные цели и решает текущие задачи.

Действительно, никакая личность, даже гениальная, не в состоянии знать знак судьбы, то есть точно знать, что лучше и что хуже для мира или страны, примером чего является гибельный для Наполеона и Франции в целом поход в Россию.

Дело в том, что в процессе поиска и обнаружения решения проблемы, которое может показаться абсолютно верным, всегда происходит не вполне адекватное толкование поступающих данных – часто противоречивых – из поступающих информационных потоков, тем более что возможности человека в полном охвате этих потоков и выборе из них нужной информации крайне ограничены как его воспитанием, образованием, объемом знаний, умением пользоваться последними, памятью, традициями, заблуждениями среды вокруг него, религией, так и способностью быстро соображать и принимать адекватные решения.

Поэтому изменения, внесенные в историю действиями некоей личности, часто удивляют саму эту личность тем, что она предполагала совсем иное. А это означает неполноту контроля собственных действий человеком, в которые, стало быть, вмешиваются какие-то иные силы – более значимые, хотя со стороны эти силы могут представляться самой личностью.

Видимо, по этой причине соображения Толстого о некоей силе, предопределяющей человеческие поступки, выглядит довольно убедительно на общей канве истории.

Иначе говоря, можно сколько угодно рассчитывать и желать, применяться или нет к условиям, но предусмотреть всего невозможно, и тем более, уж никак невозможно предвидеть будущее даже с применением для этого компьютеров, способных реально лишь на экстраполяцию.

В истории всем «великим людям» хотелось одного, но все они получали, как правило, нечто иное: или совсем не соответствующее искомой модели, что, например, случилось с Лениным, получившим в итоге не коммунизм, а бюрократическую подделку под него, которая в силу своей утопичности сравнительно быстро исчезла, или такое неустойчивое образование, как, например, империя, созданная Александром Македонским, моментально развалившаяся после смерти ее создателя.

Вы скажете, что имеется масса иных примеров, но все государства, которые возникали, если всмотреться, не соответствовали желаниям их создателей, а получались в том или ином виде как бы сами собой только в определенное время и в определенном месте, а личность или даже группа личностей могла только этому способствовать или противодействовать.

Всё это, действительно, указывает на иронию судьбы, то есть на то, что в конечном итоге нами управляет своего рода неудовлетворенность существующим, всегда стремящаяся к лучшему, но не знающая это лучшее наверняка и, тем более, не ведающая верных путей достижение того или иного блага.

Т. Карлейль, напротив, видел в людях воплощение интеллекта, который, действительно, может многое. Поэтому он, скорее, обращал внимание на перевороты в обществе, где на первом плане были, как он считал, герои с высоким интеллектом, которые благодаря ему и производили эти перевороты. И это тоже выглядит весьма убедительно, так как, например, деяния Христа и Наполеона, перевернувшие мир, трудно подвергнуть сомнению.

Что же касается Х. Раппопорта, то, он всего лишь констатировал, что истина должна лежать посередине, не претендуя на большее.

С развитием науки управление историческим движением было перенесено с интеллекта исторических личностей, которого у них, действительно, часто недоставало, на их желания, инстинкты, волю, переживания.

В дальнейшем подобные воззрения были дополнены концепцией коллективизма, предполагающего невозможность сведения сообщества к отдельным личностям, которая нашла свое крайнее выражение во вовлеченности усредненного человека в общественные процессы, и не более того.

К настоящему времени возникли соображения об отделении личности от управления историческим движением, роль которой была сведена к сосуществованию народов в своем разнообразии в некоем кастовом пространстве из разных общественных практик.

Все эти воззрения опять же сводят действия личности в истории именно к роли, которая связывается то с волей, то с коллективизмом, то с кастовыми пространствами, что само по себе означает блуждание по поверхности, а не попытку проникнуть в ту глубину, из которая и выплывает сценарий данной роли.

Поэтому исследователи данной проблемы, в сущности, уклоняются от поиска основания и причин, из которых действительно исходят поступки личностей в истории.

В частности, желания и инстинкты, исходящие и животного сознания, вряд ли могут привести к великим свершения для блага общества, поскольку они, что прекрасно демонстрируют животные, ограничиваются лишь стремлением к выживанию, размножению, улучшению собственного положения и, желательно, неплохому питанию.

Воля и переживания всего лишь сопровождают действия личности.

Коллективизм, вопреки историческим фактам, вообще отрицает влияние личности на ход истории.

Любое пространство, в котором находятся личности, хотя бы и кастовое, отнюдь не запрещает им действовать по собственным соображениям, так как они не роботы.

*

По-видимому, наиболее адекватно к проблеме личности в истории по сравнению в предшествующими и последующими исследователями подошел Г. В. Плеханов, хотя и он не обнаружил ту или те силы, которые скрываются за действиями личностей.

Противоречие между признанием, с одной стороны, за личностью наиболее широкой роли в истории, и, с другой стороны, утверждением о подчинении исторического движения неким общим законами он пытался разрешить в своей работе «К вопросу о роли личности в истории» [5].

Плеханов указывает: «Столкновение этих двух взглядов приняло вид антиномии, первом членом которой являлись общие законы, а вторым – деятельность личностей. С точки зрения второго члена антиномии история представлялась простым сцеплением случайностей, с точки зрения первого ее члена казалось, что действием общих причин были обусловлены даже индивидуальные черты исторических событий» [5, с. 32].

В своей работе он предполагал в некоем синтезе не только разрешить эту проблему, но найти основание, обусловливающее ход исторических событий.

Критикуя признание роли личностей в истории главенствующей, Плеханов на примере французской революции 1789 года совершенно справедливо отмечает: «…бури, еще недавно пережитые Францией, очень ясно показали, что ход исторических событий определяется далеко не одними только сознательными поступками людей. События совершаются под влиянием какой-то скрытой необходимости, уже одно только это обстоятельство должно было наводить на мысль о том, что эти события совершаются под влиянием какой-то скрытой необходимости, действующей подобно скрытым силам природы, слепо, но сообразно известным непреложным законам» [там же, с. 17].

Пытаясь диалектически сочетать некие «непреложные законы» с определенным влиянием на ход исторического процесса личностей, Плеханов ставит на место движущей силы исторического процесса развитие производительных сил, полагая, что именно ими «…обусловливаются последовательные изменения в общественных отношениях людей» [там же, с. 33], но вместе с тем приписывает влияние на ход исторических событий особенным причинам.

Эти причины, по его мнению, есть «та историческая обстановка, при которой совершается развитие производительных сил у данного народа и которая сама создана в последней инстанции развитием тех же сил у других народов, то есть той же общей причиной» [там же, с. 33].

Вместе с тем Плеханов влияние особенных причин дополняет еще и влиянием единичных причин на ход движения истории, «…то есть личных особенностей общественных деятелей и других «случайностей», благодаря которым события получают, наконец, свою индивидуальную физиономию. Единичные причины не могут произвести коренных изменения в действии общих и особенных причин, которыми к тому же обусловливаются направление и пределы влияния единичных причин. Но всё-таки несомненно, что история имела бы другую физиономию, если бы влиявшие на нее единичные причины были заменены другими причинами того же порядка» [там же, с. 33].

Тем не менее Плеханов полагает, что «…личности благодаря данным особенностям своего характера могут влиять на судьбу общества. Иногда их влияние бывает даже очень значительно, но как самая возможность подобного влияния, так и размеры его определяются организацией общества, соотношением его сил. Характер личности является «фактором» общественного развития лишь там, лишь тогда и лишь поскольку ей позволяют это общественные отношения» [там же, с. 23].

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.