Всем известен приём, когда свойства целого переносятся на частное или наоборот. Гоголь использовал его в поэме «Мёртвые души» для диалога: «Эй, борода! А как проехать отсюда к Плюшкину так, чтоб не мимо господского дома?» Здесь частное свойство – борода – становится обозначением всего бородатого человека. Такой приём носит название сине?кдоха.
Теоретический пласт, в котором не все авторы чувствуют себя уверенно, – это паро?нимы: слова, близкие по звучанию, но имеющие разные значения. Их часто путают. Например, песчаного цвета не бывает так же, как и песочного берега.
Лидер по числу ошибок – паронимы одеть и надеть. Казалось бы, всё просто: одевают кого-то, надевают на себя. У Пушкина сказано: «В гранит оделася Нева», но при этом: «Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар».
Есть стишок повеселее, позволяющий запомнить норму:
?
Я забрался с Надей в душ,
Тут приходит Надин муж.
То ли мне надеть одежду,
То ли мне одеть Надежду.
Противники ссылаются на Павла Анненкова, Фёдора Достоевского, Василия Розанова, Венедикта Ерофеева и Бориса Пастернака – эти мастера использовали одеть в смысле надеть. Споры длятся десятилетиями, однако норма пока не изменилась: Надежду и Неву одевают, одежду и шляпу «боливар» надевают.
Из-за паронимов уплатить, оплатить и заплатить ревнители русского языка не любят кондукторов с вечным требованием: «Оплатите за проезд!» Писателю полагается знать: либо «заплатите за проезд», «уплатите деньги за проезд», либо «оплатите проезд». Либо придётся забыть о литературе и продавать билеты в общественном транспорте.
Часто происходит путаница с паронимами эффективный, то есть приносящий хорошие результаты, и эффектный, то есть производящий сильное впечатление.
Многих сбивают с толку неодушевлённый командировочный документ и одушевлённый командированный, который едет в командировку с командировочным документом.
Грамотные авторы знают, что принять можно меры или лекарство, а предпринять – штурм крепости или ещё какое-то действие. К слову, расхожая фраза «Надо выпить таблетку» – признак плохого знания русского языка. Избежать ошибки помогает анекдотический диалог:
?
– Поручик, почему вы пьёте водку?
– Потому что она жидкая. Была бы твёрдая, я бы её грыз.
Таблетку не выпить, её можно только принять, как и любое другое твёрдое лекарство. Зато микстуры и принимают, и пьют, поскольку они жидкие.
Экономический относится к экономике, а экономичный – к экономии: это разные вещи, как Петербургский экономический форум, который к экономии отношения не имеет.
Подпись ставят на документах, а роспись – это письменный перечень, вроде книги Георгия Габаева «Роспись русским полкам 1812 года», или живопись на различных поверхностях – как роспись гжельского фарфора, или процесс создания такой живописи.
В паронимах сравнять и сровнять таится распространённая ошибка, которая плохо различима на слух, но хорошо заметна в тексте. Одна буква изменяет смысл слова: сравнять – значит сделать равным, а сровнять – сделать ровным. Футбольный счёт можно сравнять, а вражеский город – сровнять с землёй.
Писателю имеет смысл разбираться в паронимах. Это позволит писать грамотно.
«У меня большой словарный запас, и я им легко апеллирую», – говорила героиня Виктории Токаревой. Играя сходством звучания слов апеллирую и оперирую, писательница добивалась комического эффекта. Ошибки могут стать особинкой, речевой характеристикой персонажа, но не должны выдавать безграмотность автора.
Языковых премудростей – бездонное море. Глубину погружения в него каждый писатель определяет сам. С одной стороны, это хорошая гимнастика для ума и памяти. С другой – определённая профессиональная подготовка. Но с третьей – велик риск увлечься и, как говорил пятьсот лет назад германский писатель Мартин Лютер, «вместе с грязной водой выплеснуть из ванны самого ребёнка».
Об этой опасности шутя предупреждал в своих записках актёр Борис Андреев:
?
Бабка Евдокия Шишигина придумывала сказки и присказки, басни и побасёнки. Поэт Амфибрахиев научил её основам литературного творчества, после чего бабка сразу же написала экспозицию и экспликацию и уже больше не писала ничего.
Даже если у писателя есть время на проявление любопытства к языкознанию, сдержанность не повредит. Надеяться на то, что филологическая подготовка резко повысит шансы на создание шедевра, – «ошибка выжившего» № 43.
Среди успешных писателей есть преподаватели русского языка и обладатели научных степеней в области филологии, но сам по себе диплом филфака университета ничего не напишет.
Можно ли назвать главную проблему с языком у писателей?
Можно.
Если она и не главная, то самая распространённая, и появилась не вчера.
В 1962 году Корней Чуковский опубликовал книгу рассказов о языке «Живой как жизнь» и посвятил отдельную главу канцелярским речевым оборотам. С его подачи убожество языка получило название – канцеляри?т.
Чем больше становится пишущих, тем серьёзнее проблема, хотя Чуковский описывал канцелярит как безобидный признак отсутствия элементарного литературного вкуса:
?
Помню, как смеялся А.М. Горький, когда бывший сенатор, почтенный старик, уверявший его, что умеет переводить с «десяти языков», принёс в издательство «Всемирная литература» такой перевод романтической сказки: «За неимением красной розы, жизнь моя будет разбита». Горький указал ему, что канцелярский оборот «за неимением» неуместен в романтической сказке. Старик согласился и написал по-другому: «Ввиду отсутствия красной розы жизнь моя будет разбита», чем доказал полную свою непригодность для перевода романтических сказок. Этим стилем перевёл он весь текст: «Мне нужна красная роза, и я добуду себе таковую», «А что касается моего сердца, то оно отдано принцу».
Бывший сенатор прошлого века не одинок. Вот совсем свежий пример – цитата из рассказа двадцатилетней второкурсницы гуманитарного факультета в петербургском вузе:
?
Далее сдвинули столы, за которые сел определённый круг лиц, а меньшинство, в числе швеи, Иннокентия, простоволосой и ещё трёх человек, было рядом и наблюдало.
Возможно, эта девушка – потомок почтенного старика, над которым смеялся Горький. Хотя смешного тут мало. И станет совсем не до смеха, если учесть количество современных авторов, которые не видят, не слышат, не чувствуют разницы между суконным канцеляритом и живым языком литературы.
Константин Паустовский походя раскрыл важную тайну писательского мастерства, вспоминая очерки Семёна Гехта – одного из лучших рассказчиков и писателей, которых он встречал в жизни:
?
Очерки были лаконичные, сочные и живописные, как черноморские гамливые базары. Написаны они были просто, но, как говорил Женя Иванов, «с непонятным секретом».
Секрет этот заключался в том, что очерки эти резко действовали на все пять человеческих чувств.
Они пахли морем, акацией и нагретым камнем-ракушечником.
Вы осязали на своём лице веяние разнообразных морских ветров, а на руках – смолистые канаты. В них между волокон пеньки поблескивали маленькие кристаллы соли.
Вы чувствовали вкус зеленоватой едкой брынзы и маленьких дынь канталуп.
Вы видели всё со стереоскопической выпуклостью, даже далёкие, совершенно прозрачные облака над Клинбурнской косой.
И вы слышали острый и певучий береговой говор ничему не удивляющихся, но смертельно любопытных южан, – особенно певучий во время ссор и перебранок.
Чем это достигалось, я не знаю. Очерки почти забыты, но такое впечатление о них осталось у меня до сих пор в полной силе.
В 1920-х Гехт щедро делился своим «непонятным секретом» с коллегами. Сорок лет спустя Паустовский даже в пересказе заставлял работать все чувства читателей. По его словам, к тому времени Гехта почти забыли. Сейчас, когда прошло уже сто лет, – забыли совсем, но достаточно пробежать глазами эти строки, чтобы впечатление вернулось «в полной силе». Литературный язык творит чудеса.
