А вот это звучит слишком жестоко. Меня затапливает разочарование. Я раскрываю губы, чтобы ответить парню, но издаю лишь жалкий всхлип. Не думала, что боль может ТАК жечь… В груди печёт, в горле саднит, а в сердце… что-то умирает. Наверное, глупая симпатия к мужчине.
– Уходи. – Обняв себя за плечи, хриплю я.
Хочется кричать и рыдать в голос, сокрушаясь о собственной глупости, но я стойко держусь, отсчитывая минуты, пока Макс шнурует кроссовки в прихожей. Набрасывает ветровку, шумно дыша, а затем клацает входной дверью, навсегда отрезая меня от мира дурацких фантазий.
Устремляюсь в прихожую и запираю дверь на два оборота, по-детски желая защитить себя от невзгод внешнего мира. Приваливаюсь спиной к холодной поверхности и глубоко дышу, сдерживая слезы. Дура! Стягиваю проклятое платье и выбрасываю его в урну. Я выйду за Багрова и научусь жить, как циничная сука.
Глава 8.
Диана.
Дождь монотонно барабанил по крыше палатки судмедэкспертов. Побережье залива пряталось в клубах густого, светло-серого тумана.
Маркус Буковски стряхнул тяжелые капли с дождевика и склонился над телом утопленницы. Длинные чёрные волосы, спутанные водорослями, бледная, как мел кожа, лицо, изъеденное ракообразными. Руки и ноги связаны эластичной верёвкой. Он натянул предложенные напарником Левским перчатки и раскрыл чёрный пластиковый мешок, в который убийца спрятал девушку.
От представшей перед ними картины к горлу подступила тошнота…
Я застегиваю на груди куртку, поеживаясь от утренней прохлады и откладываю ноутбук в сторону. Почему я пишу? Если когда-нибудь писательнице Диане Шестак репортеры зададут такой вопрос, я отвечу: потому что, я не могу сказать вслух…
А мне есть что провозгласить этому миру. Да, и я не могу молчать! Да простит меня следователь Буковски – герой моего полицейского детектива, но на одном романе я не остановлюсь. Я оборудовала лоджию в оазис личного рая на земле. В моем распоряжении кресло-качалка из синтетического ротанга, шерстяной плед, стеклянный столик на изогнутых ножках и чашка дымящегося кофе… Ветер подхватывает сигаретный дым и вплетает его в струящийся пар из кофейной чашки. Я курю… А курю я только в одном случае: все плохо.
Глубоко затягиваюсь ментоловой сигаретой и тянусь к лежащему на столике телефону. Ещё разок посмотрю на него… Всего лишь раз. Захожу в воцап и, украдкой, как трусливый заяц, смотрю на фото Макса. Я должна ненавидеть его – парня, пополнившего ряды пренебрёгших мной мужчин, но я не чувствую ненависти… Меня гложет какой-то странный, удушливый стыд. Словно кто-то увидел неприглядную, тёмную сторону моей личности и указал на неё… Сунул носом в дерьмо, как нашкодившего котёнка.
Тушу окурок в хрустальной пепельнице и, отхлебнув горький кофе, наслаждаюсь рассветом. Скоро приедет Саманта и отвлечёт меня. На время украдёт из рабства навязчивых мыслей и грусти. Золотисто-розовые лучики занимающегося солнца играют на поверхности стеклянного столика, облака растворяются в небесной синеве уходящего лета. Рассвет заползает во все темные уголки, прогоняя прошлое и открывая двери новому дню. Сегодня будет жаркий день. И все будет хорошо…
Я забираю чашку и бреду в кухню, вздрагивая от пронзившего утреннюю тишину квартиры дверного звонка. Саманта.
– Привет, Шестак! Ты почему на звонки не отвечала?
Сэм всучивает мне пластиковый контейнер с горячими булочками и по-хозяйски надевает домашние тапочки.
– А ты разве звонила? – удивлённо вскидываю бровь. В мозгу красными всполохами мелькают воспоминания об ужасной ночи: Макс ушёл, я долго стояла под душем и плакала, плакала… А потом вырубилась прямо на диване, где мы занимались сексом.
– Ди, что с тобой? Ты бледная, как…
– Мел? – осторожно спрашиваю я.
– Нет. – Сэм недовольно качает головой. – Что-то прозрачное, голубоватое… Эти твои заплаканные глаза, темные тени на веках. Эврика! Личинка. Вот до чего ты довела себя.
– Ли-чин-ка. – Завороженно повторяю я. – Умница, Сэм! – прижимаю подругу к груди, как родную, и пулей бегу к ноутбуку. – Какой, нафиг мел или мука. Это банальщина. Личинка! Моя утопленница бледная, как личинка! Прозрачная, голубоватая… Наверное, тебе нужно писать книги, а не мне, Саманта. Твои сравнения всегда в точку.
– Ты определенно слетела с катушек, Шестак! – строго произносит Сэм, наблюдая за тем, как я вношу правки в описание утопленницы. Редакторы точно будут в восторге! – Если мне не изменяет память, ты вчера ходила на свидание.
– Не напоминай. – Морщусь я, сохраняя отредактированный текст и закрывая крышку ноутбука. – Сейчас позавтракаем и поедем к Виоле. То есть к маме…
Саманта включает электрический чайник, распахивает задернутые шторы и выходит через открытую дверь на лоджию. Вот же черт! Сигареты. Я оставила улику на месте преступления…
– Ди… – визгливо протягивает она. – Ничего не хочешь мне рассказать? – влетает в комнату Сэм.
– Нечего рассказывать. Встретились и разбежались как в море корабли. Папа прав: мне нужен надежный мужчина, который знает, что ему нужно… А не эти…
– Ещё один избалованный мажор? Расскажи мне, Ди, что случилось? – ее тонкие пальчики бережно поглаживают мою кисть, пробуждая задвинутые подальше эмоции.
– Ничего…
– Поэтому ты проплакала полночи, отключила телефон и уснула на диване? – Сэм бросает взгляд на валяющийся возле дивана плед.
– Он оттолкнул меня, ясно? Но это и неудивительно… Мне противно от самой себя.
Я не выдерживаю, вырываюсь из объятий Саманты и бегу в ванную. Подавляя проклятые слёзы, быстро принимаю душ и возвращаюсь в кухню. Я не имею права расклеиваться и опускать руки. Я должна быть сильной и найти дочь. Сэм обеспокоенно смотрит на меня, задержавшись взглядом на старенькой клетчатой рубашке и джинсовых шортах.
– Диана, ты собираешься ехать к маме в таком виде?
– Да, Сэм. Это всего лишь мама, а не королева Британии. – Снисходительно бормочу я.
– А как же визит к частному детективу? Или ты передумала? – голос Саманты звучит раздражающе спокойно.
– Завтра я встречаюсь с Багровым. Буду просить его помочь мне с поисками лучшего частного детектива области.
Я молча отпиваю глоток свежезаваренного чая, ощущая, как пространство наполняет чувство таинственной важности. Возвышенная, благородная тишина, которую не хочется спугнуть глупой шуткой или пустой болтовней. Саманта чувствует то же, что и я. Молча, почти бесшумно пьёт чай, откусывает маковые булочки…
Но через секунду повисший надо мной ореол благородной миссии пронзает звук входящего сообщения на электронную почту.
– Это он, Сэм. Неизвестный адресат, усыновитель Арины или… кто он там. – Дрожащим голосом шепчу я.
«Не вынуждайте нас скрываться и прятать дочь. По закону девочка наша. Подумайте о ребёнке», – читаю послание.
– А зачем он пишет? Разве ты общалась с ним после приезда из Крыма?
– Да. Написала, что хочу решить вопрос по-хорошему. – Я поднимаюсь с места, не в силах справиться с охватившим меня волнением. – Сэм, поехали скорее к маме!
– Может, сразу к Багрову? Упадёшь на колени, пообещаешь ему… себя?
– Черт, Сэм! Я на все готова, чтобы ее найти. Но сейчас мы поедем к маме.
Загородный дом Виолы Шестак – то ещё пафосное местечко. Утопающий в зелени добротный одноэтажный дом из белого камня отличают изысканный дизайн и продуманная планировка. Чему удивляться? В этом вся маман. Виола – талантливый ландшафтный дизайнер. Хотя я убеждена, что мир потерял в ней драматическую актрису.
Автомобильные шины шуршат по гравию подъездной дорожки, когда я паркуюсь возле ворот. Сэм выскакивает, с наслаждением потягиваясь и разминая затёкшие ноги.
– Глянь-ка, Диан, похоже, Виола Вадимовна завела питомца? – улыбается Саманта, склоняясь над притаившимся возле калитки щенком. – Ну где ты там, Шестак?
Я водружаю на плечи рюкзак, забираю из багажника сумку с вареньем – подарком Евдокии Андреевны, и, наконец, обращаю внимание на сюсюкающуюся с малышом Сэм:
– Лучше бы помогла, Невская!
В этот момент калитка распахивается, открывая взору расплывшуюся в улыбке маму. Вечерний макияж, аккуратно повязанный вокруг головы тюрбан, длинное цветастое платье – в отличие от меня, она подготовилась к встрече.
– Доченька моя. Диша… – ласковые мамины пальцы сжимаются на моих плечах. – Давно не виделись, Белоснежка. – Произносит удушливо-заботливым шепотом.
