Иль Догхр. Проклятие Эмира

Глава 1

Когда ОН появился, я посчитала это спасением, я ощутила себя в безопасности. Но ненадолго…Я видела, как Ахмад бросился вперед и буквально в прыжке поймал мою пулю плечом, а потом выхватил пистолет у Рамиля и хладнокровно выстрелил ему в лоб. Рамиль завалился на моего мужа, он подхватил его под руки и аккуратно опустил на пол гостиничного номера. Закрыл ему глаза. Какое-то время смотрел на труп своего сына. Его губы шевелились, но он молчал.

Я не знаю, о чем он думал в этот момент. Сейчас мне видна изуродованная часть его лица. И она жуткая, похожая на маску смерти. Рытвины ожогов, приподнятый уголок рта, опущенное веко, изувеченная бровь. Но, наверное, впервые это не показалось мне страшным…Страшно стало тогда, когда он бросился меня закрывать собой. Стало страшно, что Рамиль убьет его. А еще…мне не верилось, что кто-то совершил нечто подобное ради меня – рисковал своей собственной жизнью. Особенно он, тот, кто всем своим видом олицетворял смерть. Я бы его самого назвала смертью. Всегда во всем черном, никогда не улыбается, всегда злой взгляд или полный ненависти. Голос такой, что мороз пробирает по коже. Но этот человек спас меня…И я не знаю, зачем он это сделал.

Ахмад повернулся ко мне, поднял с пола. Он всматривался в мое лицо, в мои глаза, и его собственные были полны жгучей тьмы, к которой я уже привыкла, тьмы, которая наполняла его душу и его сердце, но которой я больше не боялась. А зря. Я только коснулась этой тьмы, я только окунула в нее кончики пальцев, а впереди еще полное погружение, и кто знает, не сожрет ли меня в этом мраке его голодный и жаждущий крови зверь.

Потом эмир надел на меня свой пиджак, поднял на руки и вынес на улицу. Несколько часов мы ехали в машине, и когда я прижалась к его плечу, пряча свое лицо, он не оттолкнул меня, но и не обнял. Мой муж продолжал смотреть вперед перед собой. Нет, его руки не дрожали, они спокойно лежали у него на коленях. Только сейчас я заметила, что все костяшки пальцев сбиты и покрылись кровавыми корками. Захотелось коснуться его руки. Но я не посмела.

Я не знала, о чем он думает и почему молчит, и те мгновения, когда я решила, что теперь мне ничего не угрожает, окончились ровно тогда, когда я переступила порог нашей спальни. От ужаса у меня все похолодело внутри – я увидела веревку, перекинутую через балку под потолком. Раньше этой балки не было. Значит он отдал приказ, чтобы ее установили. Виселицу. Для меня. Я поняла это по его взгляду из-под черных густых бровей. Взгляду, которым он смотрел на меня, пока я стояла на пороге и с ужасом смотрела на место казни.

Боже, что должно происходить в твоей голове, если ты стоишь и сам своими руками мастеришь виселицу для той, кого ты назвал своей женой. Мастеришь ее прямо в своей спальне. Что с тобой сделали? Кто с тобой это сделал? Кто превратил тебя в чудовище, Ахмад? Кто сожрал твою душу и разорвал сердце? Ведь его у тебя больше нет. Я готова была узнать эту тайну. Я хотела ее узнать. Потому что такими не рождаются. Господь Бог создает нас всех равными, создает нас изначально хорошими, открытыми, безгрешными и невинными.

Сколько боли и ужасов нужно вынести, чтобы наполниться ими настолько…чтобы начать нести и сеять вокруг себя смерть с таким равнодушным спокойствием. Значит я умру прямо здесь? В этой спальне? Там, где… где он лишил меня невинности и сделал своей женщиной? За этим Ахмад привез меня сюда?

Эмир повернулся ко мне и тихо сказал.

– Становись на стул, надевай на шею петлю. Пришло время исповедоваться, или как у вас, православных это называется! Исповедаться и умереть!

– Я больше не православная!

Сказала гордо и посмотрела с вызовом ему в глаза. Удивление, интерес, но не более. Все это тонет в диком мраке.

– Да? Почему я об этом не знаю?

– Я не успела сказать…

– Тем хуже для тебя. Прелюбодействующая мусульманка будет покарана еще строже. Так что скажи спасибо, что все остается в стенах этой комнаты, а могло бы быть и хуже.

– Меня бы закидали камнями?

– Ооо, я вижу, ты хорошо осведомлена. А теперь встань на стул и надень петлю на шею.

Я подошла к стулу, залезла на него, встала во весь рост, подняла голову и посмотрела на веревку. Она раскачивалась под потолком с жуткой петлей на конце.

– Надевай.

Дрожащими руками надела на шею петлю, судорожно хватая воздух пересохшими губами. Смотрю ему в глаза и вижу, как они вспыхивают. Ему нравится то, что он видит, и в тот же момент это какое-то отчаянно мрачное наслаждение.

– Ты…ты спас меня от пули Рамиля…ты был ранен. Зачем?

– Как зачем? Чтобы убить тебя самому! Рассказывай! Все! По очереди! Но учти, любая фальшь, ложь, что-либо, что мне не понравится, и выбью, на хрен, стул из-под твоих ног, поняла?

Кивнула, сжимая руки в кулаки и понимая, что это, и правда, моя последняя исповедь. И, скорее всего, я не смогу угодить ему и умру прямо здесь и сейчас жуткой смертью…Хотя, он прав – быть забитой камнями намного хуже.

Сегодня все изменится…

– Все эти дни я… я учила твой язык. А двумя неделями раньше я приняла ислам. Когда ты сказал, что я никогда не стану тебе настоящей женой.

– Именно поэтому ты сбежала с моим сыном?

Его губы исказил оскал, и он сделал несколько шагов ко мне. Стал напротив. Ахмад настолько высок, что, даже стоя на стуле, я ненамного выше его. Всего лишь на полголовы.

– Я…хотела видеть свою маму. Она написала смску на сотовый Рамиля. Написала, что она умирает и хочет видеть меня. Ты бы не пустил!

– А ты попросила?

Спросил с некоей горечью и провел руками по моим распущенным волосам, словно лаская, но в то же время делая это хаотично и грубо. Без всякой нежности. Мне кажется, он априори на нее не способен. Вдруг дернул сзади за петлю, и она затянулась на моей шее, заставив схватить воздух и замереть от страха. По всему моему телу прошла волна ужаса и задрожали колени.

– Один раз я просила, и ты сказал нет.

– Тебе не говорили, что пытаться стоит несколько раз? Или ты всегда сдаешься без боя?

– Я не привыкла воевать…я не хотела воевать с тобой.

– Ты предпочла сбежать с моим сыном, с тем, кого всегда любила, с тем, кому собралась отдаться в номере мотеля, и тут неожиданно появился я!

– Нет! – закричала и почувствовала, как сильнее сдавила горло веревка. – Нет! Он напал на меня! Я ему поверила…поверила, что он мне поможет, а он напал!

– Ты говорила, что любишь его…

– Это было до того, как я полюбила тебя!

Да! Это было ложью! Я выпалила ее из-за дикого страха быть казненной, из-за ужаса, который обуял меня в этот момент. Ощутила, как стул вылетел из-под моих ног…

Я ей не поверил. Никогда в моей жизни никто не говорил мне о любви. Я это слово и вслух никогда не произносил. Со всей силы ударил по стулу и правой рукой поймал девушку за талию, удерживая на весу, чтобы веревка не удушила. Она успела закричать, но тут же замерла в моих руках. Потому что одной держу, другой медленно волосы убираю с ее лица.

Отпущу и…задохнется на моих глазах, а пока держу – и она живет. И это осознание своей власти дает адские силы не отпустить. Потому что не верю, потому что знаю всем своим сознанием – лжет. Но сердце уже заходится от ее слов, дрожит, дергается и кровоточит. Словно на лед налили кипяток, и это ощущение, когда отмороженная плоть постепенно отогревается. Боль адская…но такая благодатная. Еще…еще тепла. Я так хочу отогреться…Аллаена, Вика…как же я хочу отогреться, как же я хочу узнать, что это такое – не слепнуть от мрака.

– Повтори…, – хочу слышать этот обман еще раз, хочу впитать его каждой молекулой, каждой порой своего замороженного, изувеченного тела. Своим разумом, который орет мне о лжи, но я душу этот голос всеми силами.

– Я…люблю…тебя…

– Лжешь?

Закрыла глаза, молчит. Только по щекам слезы катятся. Наклонился и языком подцепил слезу, повел по щеке вверх, слизывая, наслаждаясь ее горечью и чувствуя, как тело уже дрожит от похоти, как ее близость будит во мне изголодавшегося, бешеного зверя. И это ощущение, что она в моей полной власти на волосок от смерти, сводит с ума. Одной рукой держу, другой лицо обхватил, чтобы в глаза смотреть, чтобы видеть, как ее веки медленно приоткрылись, как пушистые мокрые ресницы взметнулись вверх, открывая залитое дождем синее небо. Открывая для меня мою персональную бездну. Приподнял за ягодицы, заставляя обхватить себя ногами, задирая платье, срывая трусики, быстро высвобождая адски ноющий член и с диким рыком насаживая ее на него. От резкого ощущения обхватившей стояк шелковистой тесноты заорал матом. Моя! Она принадлежит мне! Каждая клетка ее тела! Все мое! Никто и никогда не отберет! Я скорее убью ее, чем отдам!

Когда прижимаю лобком к своему лобку, веревка натягивается, и петля давит ее шею…глаза распахиваются, и рот приоткрывается, хватая воздух. В вены врывается наслаждение, потому что ее влагалище сильно зажимает мой член.

– Любишь? – хриплым рыком и не отпускаю, держу крепко на своем члене, пока она не кивает и не впивается руками в мои плечи, приподнимаю вверх, ослабевая натяжение. Она хватает ртом воздух, и ее шелковистое лоно ползет по набухшему члену вверх, зажимая головку. Каждым узлом, каждым шрамом ощущаю ее тесноту. Даже зашитые сучки никогда не были настолько тесны и настолько одурманивающе чувствительны.

– Любишь…значит терпи…Аллаена.

– Люблю.

– Я могу убить тебя за ложь!

– Люблю!

– Тебе будет больно меня любить!

И снова рывком на свой член до самого конца. Она закатывает глаза, а я рвусь вперед и вдыхаю в ее рот воздух, приподнимая вверх, давая вновь доступ к кислороду. По телу пробегают адские разряды электричества. Зверь, жаждущий ее боли и слез, испытывает безумный экстаз. Он буквально мечется от кайфа, стонет, рычит. То давая ей свободу, то снова убивая. Все быстрее и быстрее, насаживая на свою плоть, как тряпичную куклу. С бешеным ревом. Пока не кончаю, и сперма не брызгает в ее тело, я выдыхаю в нее свой вопль, а потом отпускаю, поднимая вверх. Дышит быстро, кашляет, рефлекторно зажимая головку и выдавливая из меня последние капли кайфа.

Срываю с ее шеи веревку и вместе с ней иду к постели, падаю на нее, наваливаясь сверху.

Удерживаю вес своего тела на руках, всматриваясь в ее глаза. Они наполнены слезами и страхом. И…мне не нравится его там видеть. Мне хочется другого. Я бы многое отдал, чтобы увидеть ее же слова в ее глазах. Но пока что я могу их только слышать и отчаянно хотеть в них верить.

– Солгала? – спрашиваю и не выдерживаю красоты ее лица, не выдерживаю красоты волос и собственного голода. Я еще в ней, мой член только что растекался лавами оргазма, а я уже голоден снова. Я адски ее желаю, я так сильно порабощен ею, что мне кажется, я превратился в безумца. Мне…мне хочется причинить ей боль, и вместе с этим мне хочется нежно касаться ее кожи, хочется целовать ее пальцы, каждый ноготок, хочется слизывать слезы с ее ресниц и хочется удушить ее, чтобы больше никогда так не разрывало от противоречий. Что это за адское проклятие – увидеть эту женщину и с первого взгляда вожделеть сильнее собственной жизни.

– Нет…не солгала, – ее голос слегка охрип, но ответ твердый, – я твоя жена, можешь убить, можешь растерзать. Я сказала правду, Ахмад…Я люблю тебя!

Обхватить обеими руками ее лицо, сходя с ума от ее слов, разрываясь от них буквально на части.

– Всегда на волосок от смерти…Запомни, как только я почувствую твою ложь – умрешь не только ты. Умрут все, кто тебе дороги. Все! Если ты солгала…

Не выдерживаю и прижимаюсь губами к следам от веревки на ее нежной шее, покрывая поцелуями, вдыхая запах ее слез и кожи. Я вернул ее. Она со мной… И проклятый ублюдок, навязанный мне Самидой, мертв!

– А… что будет, если я не лгу, Ахмад…что будет с женщиной, которая сумеет тебя полюбить? Что ты дашь ей взамен? Кроме боли и смерти?

Резко встал с нее, попятился назад, нервно вытирая лицо от пота. Пока что я не знаю ответ на этот вопрос…пока что я не готов быть счастливым, пока что я не готов улыбаться и не готов верить. Мне нужно отойти от вечной мерзлоты, а потом…потом я пойму, что это значит – быть любимым, потом я попробую поверить, что это возможно.

Вышел из комнаты, прижался лбом к стене и…улыбнулся уголком рта, сдавил руку в кулак.

«Что будет с женщиной, которая сумеет тебя полюбить? Что ты дашь ей взамен? Кроме боли и смерти?»

В этот вечер я приказал Раису заказать ожерелье из роз и бриллиантов, по каждому краю лепестка должно быть написано «Виктория» по-арабски.

Глава 2

Азиза расчесывала мои волосы, пока я смотрела на свое отражение и слушала, как рыдает где-то в недрах дома Лами. Ее голос разносился по всему этажу. Мне было не слышно, что именно она кричит. Да и не важно. Я думала о другом… что теперь будет со мной? После моих слов. Как он покарает меня, когда поймет, что я солгала, и любовью даже не пахнет. Что все, что я к нему испытываю, это адский ужас и ненависть.

Что я несколько часов стояла под водой и трогала свою шею…там, где остался след от веревки, там, где она натерла кожу, и маленькие ранки саднили от мыла. Я думала, что умру…хотела ли я умереть? Нет! Я хотела жить. Мои мама и сестра, они остро нуждаются во мне, и если маме плохо, то я должна найти способ помочь ей. А сделать это сама я уже, увы, не смогу. Только Ахмад может отвезти меня к моей семье, только он может дать мне увидеть сестру, и только он может спасти их обеих. И ради них я готова на многое. Ради них я готова постараться его полюбить.

– Расскажи мне о нем, что ты знаешь, Азиза? Расскажи, я тоже хочу знать! Почему он такой? Что с ним случилось? Почему в его душе столько мрака?

Ее рука с расческой замерла в воздухе, потом снова прошлась по моим волосам. Она какое-то время молчала, и я встретилась с ней взглядом в зеркале. Азиза была женщиной без возраста. Я никогда не могла понять, сколько ей лет. Иногда казалось, что она младше меня, а иногда, что намного старше.

– Об этом запрещено говорить. Азизу могут за это наказать. Азиза должна молчать, как и все в этом доме.

– Но ты знаешь? Знаешь, что с ним случилось?

Она кивнула и принялась снова расчесывать мои волосы. Я резко обернулась к ней, забрала из ее рук расческу.

– Расскажи! Я хочу знать! Как ты говорила – чтобы выжить, надо стать ему настоящей женой. Но как я ею стану, если ничего не знаю о нем? Помоги мне! Расскажи! Прошу! Никто не узнает, что это ты. Клянусь!

– Я расскажу, на своем языке… на твоем мне будет трудно.

– Я буду очень внимательно слушать. И постараюсь понять. Расскажи, для меня это важно!

– Он был совсем мальчиком…в деревню пришли солдаты. Не мусульмане. Пришли и убили всех. Его маму, отца, его братьев…они не только их убивали, они их жестоко насиловали. Мальчиков, девочек, женщин… и даже мужчин. Это были солдаты из твоей страны, госпожа. Они пришли и убили всех. Выжгли дома, украли все вещи, сожгли машины или угнали, вынесли золото и технику. Они принесли смерть и боль. От деревни остались одни угли.

Ахмада схватили несколько солдат и…били его, потом подожгли. Раздели наголо и подожгли. Он горел живьем. Его спас пастух…Мне тогда было совсем мало лет, но я помню, как тетя Самида привезла его в дом. Он не разговаривал. У него были страшные черные глаза, черные круги вокруг них, и он дико кричал по ночам. Я слышала, как он кричит. Весь дом слышал. Ничего более лютого и жуткого я не слыхала. Он молчал более двух лет. Ему сделали около двадцати операций, прежде чем он стал выглядеть как сейчас. Было намного хуже и страшнее. Говорят, что его мать… и братьев убивали при нем, мучили при нем. Он все это видел своими глазами. Я не представляю, как он все это перенес, и не сошел с ума, и не наложил на себя руки. Я не знаю, выжила ли бы я после такого.

Пока она говорила, мои глаза расширялись от ужаса, а сердце пропускало удары. Ничего более дикого и ужасного я никогда не слышала и не представляла. И все эти картины проносились перед моими глазами. Картины, как над ребенком издеваются солдаты, как они мучают его и жгут его тело. По моему собственному прошел ворох мурашек, и казалось, встал дыбом каждый волосок.

– Потом еще год он заикался, хрипел. Мы все его боялись. Страшного мальчика с обожженным лицом. Помню, кто-то посмел его дразнить, и только тогда мы поняли, что бояться надо не его внешности, а того дикого мрака, что живет в нем. Он избил обидчика до полусмерти и вырвал ему глаз голыми руками. Но я не боялась….нет. Мне всегда было жаль маленького мальчика, над которым издевались взрослые мужчины. Я не представляю, как с этим можно было жить дальше. Как он выжил?

Было ли жаль мне? Не знаю…наверное, мой мозг еще не мог объединить вместе нарисованную картину. Маленького Ахмада и взрослого. Маленького было не просто жаль, а меня буквально трясло… а взрослый мне казался порождением самой тьмы.

– О чем вы говорите?

Я судорожно глотнула воздух, а Азиза уронила расческу и испуганно вздрогнула. Мы обе обернулись.

– Азиза рассказывала мне про новый сериал.

На пороге стояла Самида. Во всем черном, похожа не просто на ворону, а жуткую ведьму. Ее глаза сверкают, и она пронизывает меня ими насквозь.

– Пошла вон! – сказала на своем языке Азизе, и та быстро вышла из комнаты.

– Работы полно, а у нее есть время на сериалы!

Прошла по комнате и подошла к окну, открыла его, так, что дикие крики Лами доносились теперь отчетливей. Наверное, она это сделала нарочно, чтоб я слышала. Но жалость к Лами я вряд ли смогу испытать. Слишком живо я помню, как по ее приказу мне могли отрубить руки.

– Его ты смогла окрутить вокруг пальца, но меня не сможешь!

Прошипела и повернулась ко мне. Какое жуткое у нее лицо. Она настолько отталкивающая и мерзкая, что от одного взгляда на нее по коже бегут мурашки. Говорят, это она спасла Ахмада. Но я могла верить во что угодно кроме того, что Самида способна кого-то спасти!

– Слышишь, как она кричит? О своем муже! Который умер из-за тебя!

– Он умер, потому что напал на меня! Он умер, потому что придумал побег, а на самом деле просто выкрал меня!

– Эти сказки расскажи Ахмаду, который почему-то верит каждому твоему слову! Но не мне! Ты соблазнила Рамиля, и он бежал вместе с тобой! А потом ты сделала так, что отец убил сына! Из-за тебя! Ты понесешь за это страшную кару перед Богом! И перед людьми, когда они узнают правду!

Она шагнула ко мне.

– Запомни, я буду следить за тобой. Я открою ему глаза, и рано или поздно он узнает о тебе все. В этот раз ты избежала своей жуткой участи! Но ты опозорила его в глазах семьи!

– Между мной и Рамилем ничего не было. Ахмад видел, что он напал на меня! Но ничего не получилось! Я сопротивлялась!

– Ложь! Это ты…все ты. Не знаю, как тебе удалось отправить смску с телефона Лами. Но все знают, что он у нее пропал несколько дней назад. Ты все подстроила, стерва!

Крикнула и вскинула кулак.

– Лживая дрянь! Я разоблачу тебя! Ходи и оглядывайся, потому что я воткну нож тебе в спину!

Зарычала и вышла из моей спальни. В такой ярости я еще никогда ее не видела. А точнее, в такой откровенной ярости. О какой смске она говорит? О той, что получил Рамиль? Но при чем здесь Лами?

Я открыла дверь на балкон и вышла, чтобы слышать голос Лами и…громыхающий голос Ахмада. Да, я не так хорошо понимала на их языке, но уже понимала и могла разобрать, что говорит он, и что рыдает Лами.

– Ты! Ты отправила смс Рамилю! С твоего телефона! Я все знаю!

– Нет! У меня его украли! Клянусь!

– Не клянись! Лживый твой рот! Я слишком хорошо тебя знаю! Чтоб ноги твоей не было в этом доме! Я изгоняю тебя! Сегодня же уедешь!

– Нет!…Не надо! Я жду ребенка! От Рамиля! Пощади! Оставь! Я не могу уехать!

Я ничего не понимаю. О какой смс они говорят? Закрыла глаза и прошла вглубь комнаты.

У меня самой кружилась голова, и, казалось, стены мелькают перед глазами.

Выходя из дома, ты должен понимать, что представляешь свою семью. Покидая город – всех его жителей̆. Выезжая за пределы Родины, ты представляешь свой народ. По тебе будут судить о твоей̆ стране, твоих старших, которые воспитали тебя, и младших, которых сможешь воспитать ты сам. Помни об этом и веди себя достойно!

(с) арабская мудрость

Когда вам выжигают тело, когда плоть страдает от такой боли, что кажется никогда не сможешь сделать и глотка воздуха самостоятельно, то появляется некая способность, как компенсация за нечеловеческие испытания. Я чувствовал, когда мне лгут. Я видел людей насквозь и понимал, что они из себя представляют.

Так было с самого детства. Я мог понять, что чувствует собеседник. Я знал, когда ему страшно, когда он паникует, а когда хочет меня обмануть. Может, именно поэтому моя компания процветала, и все, кто работали на меня, были именно теми, на кого я мог рассчитывать в бизнесе.

Так же как каждый из них знал, что незаменимых нет. И каждый из них на любом этапе может вылететь из игры.

Знал ли я, что Лами лжет? Конечно, знал. Едва взглянул ей в глаза – понял, что она подло и нагло лжет. Ее пропавший телефон она сама же спрятала в мусорную урну на заднем дворе. О дааа, у меня везде есть камеры. Мой дом – это огромное, гигантское телешоу. Я могу видеть и знать все, что в нем происходит. Я могу отследить, что кто-то ел на завтрак и когда ходил срать. Как срал и как долго срал. Кто с кем спит, кто на кого смотрит, что украл или думает украсть. От меня невозможно было скрыть абсолютно ничего.

Вот она крадется после молитвы вся в темном и думает, что ее никто не видит, и выбрасывает свой сотовый, потом закидывает его бумагами и мусором. Нашел ли я его? Мне его нашли и принесли…предварительно продезинфицировав. Я знал, когда она отправила смс, и даже нашел черновик. Уровень подлости просто зашкаливал. Наверное, это был тот самый момент, когда я думал, что могу убить женщину. Реально, по-настоящему, именно от злости и презрения.

Значит они с Рамилем были в сговоре. Ради своих амбиций она пыталась подложить под своего мужа другую. Чтобы очернить, чтобы добиться своих целей, которые лично мне были пока не понятны.

– Стою напротив довольно красивой женщины, с прекрасными карими глазами, длинными волосами, великолепным телом. И не могу понять. Чего ей, б*ядь, не хватало? Какого хрена ты все это затеяла? Ты не понимала, что я тебя уничтожу?

Остановился напротив Лами, которая демонстративно рыдала и орала на весь дом. Но одного моего взгляда было достаточно, чтобы она резко замолчала.

– Меня обманули…Чего мне не хватало? Тебя! Мне обещали тебя, Ахмад. Я с детства… ждала, с самого детства хотела нашего брака. Мне говорили, что вот немного подожди, Лами, еще подожди. Вот он овдовел и скоро женится на тебе, Лами… вот он во второй раз овдовел и женится. А вместо этого…меня выдали замуж за твоего сына. Почему?

– Потому что я так решил!

– А как же я, Ахмад? Обо мне ты подумал? Как же я?

Схватил ее за горло и прижал к стене.

– О чем я должен был думать, а? Чего ты добиваешься, когда говоришь мне все это? Чего ты хочешь, женщина?

– Пощады…я все делала только ради того, чтобы быть с тобой и избавиться от этой…

– Молчи! Ни слова!

Пусть не смеет даже произносить имя…Аллаены. Нет, она не Аллаена. Она Вика. Мне нравится думать о ней и говорить ее настоящее имя. Оно подходит ей.

– Почему? Она стала тебе дороже нас? Она полюбилась тебе? Что ты ради нее убил Рамиля! Ради нее гонишь меня, ради нее забыл маму Самиду и обещания, данные ей? Как же твоя семья, Ахмад? Разве не люди из ее страны убили твоих родных, твою маму, твоего отца? Твоих братьев?

– МОЛЧИ!

– Потому что я говорю правду? Поэтому я должна замолчать?

– НЕТ! Потому что не имеешь права мне всего этого говорить! Потому что за то, что ты сделала, шкуру должен с тебя спустить!

– Так спусти! И ребенка своего убей! Зачем ему рождаться? Когда он вырастет, что я ему скажу? Что его отец убил моего мужа и изгнал меня?

– Какой отец! Что ты несешь!

– Ты не помнишь…потому что ты был пьян, потому что…

– Что ты говоришь, ненормальная?!

Сдавил ее горло и придавил к стене, чувствуя, как ярость становится почти неуправляемой, и я готов ее задавить, свернуть ей шею одним махом.

– В ту…ту ночь, когда эта…эта не впустила тебя к себе, ты напился там в саду…помнишь? На кушетке. Я пришла к тебе…хотела помочь, отвести в спальню, а ты…ты затащил меня за деревья, и там…мы были единым целым, Ахмад. Единственный раз. Но Аллах увидел с неба, как я люблю тебя, и дал мне ребенка.

– ЛОЖЬ!

Замахнулся, но она вся сжалась, тяжело дыша, быстро моргая.

– Правда…Ты думал, что я это ОНА… а я подыграла. Я притворилась ею, я отзывалась на ее имя, и ты… ты взял меня. Во мне твой ребенок, Ахмад! Твой сын…Рамиль…он был неспособен зачать детей. Спроси у его врача. Мы ходили…вместе.