Когда настанет новый день… Часть первая. Солнце, Воздух и Вода

Борька родился в соседском свинарнике, то есть изначально его хозяевами были соседи – дядя Сеня и его жена тётя Тоня. Он был самым маленьким и слабым поросёнком в своём помёте и был настолько слаб, что места у мамкиной титьки ему не находилось. Более сильные братья и сёстры его легко и бесцеремонно оттирали в сторону, а он лишь жалобно пищал от бессилия. Дядя Сеня и тётя Тоня пожалели полудохлого Борьку и взяли его в дом.

Своих детей у них не было, поэтому всю свою нерастраченную родительскую любовь и ласку они отдали этому маленькому поросёнку. Они ухаживали за ним, как за родным сыном, отпаивали его коровьим молоком. На этом-то молоке Борька и стал расти, как тесто на дрожжах.

Когда же его поселили обратно в свинарник к братьям и сёстрам, он был уже самым крупным и сильным среди них и, похоже, ничего не забыл. Когда все начинали хрюкать и пихаться по привычке у корыта с едой, Борька с невероятным рёвом принимался всех размазывать по стенкам. Сначала, кажется, не все сородичи поняли, кто дома хозяин, но после повторной взбучки все без исключения признали его безоговорочное лидерство.

Теперь, когда тётя Тоня приходила в свинарник кормить своих подопечных, все жались в дальнем углу загона, чтоб чего не вышло, не дай бог, а Борька уже ждал её возле корыта, готовый к приёму пищи. И только когда он наедался до икоты и отваливал от корыта, остальные осторожно, не веря своему счастью, принимались молча и тихонько чавкать свою трапезу. Точнее то, что им оставил Борька. Позже пришлось построить для него отдельный загон. Так было лучше для всех.

Но однажды произошло событие, изменившее Борькину жизнь навсегда. В свинарник вошёл дядя Сеня, держа в руках огромную сорокалитровую бутыль самогона, и поставил её в углу. Потом он принёс ещё одну бутыль и накрыл их старым выцветшим красным покрывалом.

Надо сказать, что дядя Сеня был человеком известным на всю деревню как весельчак, балагур и большой специалист по производству самогона. Он смастерил перегонный аппарат, точнее целую химическую лабораторию, которая занимала половину сарая, где также была небольшая столярная мастерская. Поэтому хранить самогон было негде. Дядя Сеня пытался, было, пристроить две бутыли с результатами своих «винодельческих экспериментов» в доме, но тётя Тоня была категорически против этого – она не выносила жуткий запах, от которого невозможно было избавиться на стадии брожения. Вот так и оказались бутыли с самогоном в свинарнике, возле Борькиного загона.

Однажды вечером перед сном дядя Сеня решил наведаться в свинарник и продегустировать «напиток богов», как он это называл, так как, по его мнению, самогон уже должен был «созреть». Он с нетерпением сдёрнул с бутылей красное покрывало, откупорил одну из них, а затем, аккуратно наклоняя ее, налил самогон в большую железную кружку.

Да, «напиток богов» и в самом деле удался! Хмель уже после первой кружки, хорошенько вдарил дяде Сене в голову. Ему стало так хорошо, что и словами не описать. Стены вдруг заплясали в бешеном хороводе, пол стал уплывать из-под ног, а потолок вообще куда-то улетел… В голове у него возникла весёлая дурь, требовавшая каких-нибудь развлечений. Надо было непременно что-нибудь этакое придумать. Но что именно?

За всем этим действом из загона внимательно наблюдала пара маленьких свинячьих глаз. Это Борька, стоя у дверцы загона, молча смотрел на загадочные манипуляции дяди Сени с бутылью. Может, всё и обошлось бы как-нибудь, если бы Борька, видя, как похорошело хозяину, не подал бы голос.

Он тихонько одобрительно хрюкнул. Этого оказалось достаточно, чтобы привлечь к себе внимание уже осоловевшего хозяина. И тут, глядя на эту благодушную свиную морду, дяде Сене пришла в голову совершенно шальная мысль. Он решил, что если ему самому так хорошо, то пусть и Борьке тоже будет хорошо!

Дядя Сеня взял с пола большую эмалированную чашу, в которой тётя Тоня замешивает еду для свиней, и налил туда самогон. Он наполовину наполнил чашу и поставил её в Борькин загон. Тот, в свою очередь, даже не понюхав сие пойло, принялся азартно хлебать из чаши.

Глядя на то, как хряк хлебает самогон, дядя Сеня хохотал как заведённый и хлопал в ладоши, приплясывая. А когда Борька, осушив чашу, пошатавшись несколько секунд на пухлых ватных ножках, шумно рухнул на бок и заснул, издавая во сне довольно забавные хрипы и стоны, он и вовсе пустил слезу.

– Слабак, совсем пить не умеет! – резюмировал дядя Сеня еле ворочающимся языком.

На следующий день всё было как обычно. Дядя Сеня усердно трудился в своей столярной мастерской, тётя Тоня суетилась по хозяйству. На дворе была тишь да благодать, струился знойный воздух, поднимаясь от горячей земли.

Вечером же, дядя Сеня решил повторить вчерашнюю процедуру дегустации, но Борьке твёрдо решил более не наливать. И вот, когда он, выпив свою дежурную кружку «напитка богов», закупорил бутыль и накрыл её красным покрывалом, он вдруг услышал резкие звуки протеста хряка-собутыльника. Дядя Сеня не потерпел подобного поведения – он громко гаркнул на Борьку, пригрозив ему кулаком.

Казалось, тот смирился и притих, но на самом деле он затаил глухую обиду на хозяина и решил отомстить ему за «предательство». Ночью на дворе раздался какой-то шум, но никто не обратил на это внимания. А зря…

Поутру тётя Тоня вышла во двор и сразу обратила внимание на то, что дверь в свинарник приоткрыта и там виднеется спина лежащей на земляном полу свиньи. Почувствовав что-то неладное, тётя Тоня осторожно подошла к двери свинарника и заглянула внутрь. Увидев то, что было там, она не знала, смеяться или плакать. Впрочем, не до смеха ей было – это точно.

Дверца Борькиного загона была разнесена вдребезги, и её обломки улетели в дальний тёмный угол свинарника. Прямо у входа валялся сам Борька и мирно спал, намотав на свою голову красное покрывало, которым были накрыты бутыли с самогоном. Справа лежали осколки одной, разбитой бутыли. Вторая, слава богу, была цела. И только теперь тётя Тоня поняла, что Борька не просто спит – он мертвецки пьян. Он даже ухом не повёл, когда хозяйка начала пинать его и истерически вопить с применением нецензурной брани, которой от неё никто и никогда не слышал, как в адрес Борьки-пьяницы, так и в адрес своего любимого мужа, споившего несчастную животину.

Услышав такое, дядя Сеня ушам своим не поверил и немедленно поспешил в свинарник, чуя, что неприятностей ему сегодня не миновать, но, ещё толком не понимая, что же именно произошло.

– А, вот и ты, ирод поганый, явился! – уже охрипшим от крика голосом прорычала тётя Тоня.

– А что тут такое? – пролепетал дядя Сеня. Он, словно контуженный, ошарашенно водил глазами вокруг, осматривая свинарник и постепенно понимая всё произошедшее.

– Вот я тебе сейчас всё разом и объясню! – заявила тётя Тоня, сорвав красное покрывало с головы Борьки, и принялась стегать им растерявшегося мужа. Тот же пытался уворачиваться и как-то по-детски наивно оправдывался.

– Да я-то чего? Я не хотел… Это всё Борька, сволочь!..

Они носились по двору и горланили так громко, что на крики пришёл сосед, Геркин дядя, Антон.

– Сенька, Тоня, вы чего это тут устроили – орёте как оглашенные. На всю деревню позоритесь! Тоня, ну тебе-то не совестно? Вот от тебя-то я такого не ожидал!

Супруги тут же остановились. Слова дяди Антона произвели на них такой эффект, будто их из ушата холодной водой окатили. Они оба, уставшие, мокрые и растрёпанные, тяжело дыша, подошли к забору, за которым стоял сосед, и принялись наперебой жаловаться ему то на Борьку, то друг на друга. И вот они уже снова кричали, жестикулировали, и понять, о чём тут речь, уже было невозможно.

Дядя Антон молча поднял руку и этим жестом заставил замолчать не на шутку разошедшихся соседей.

– Так, а теперь расскажите мне, что тут у вас случилось, только по очереди, – серьёзным тоном произнёс дядя Антон.

Первым решился заговорить дядя Сеня, глядя на соседа исподлобья, словно нашкодивший пацан.

– Антоха, представляешь, Борька-то наш самогона нализался и теперь спит в сарае. Ей-ей, как Мартыныч на пасху!

Дядя Антон сразу вспомнил ту комичную историю с их общим приятелем, местным плотником Мартынычем, которая приключилась с ним однажды на пасху.

Как-то раз на пасху Мартыныч поехал в Ораниенбаум, купил себе пару новеньких хромовых сапог, а потом отправился по разным злачным местам обмывать их. Он тогда так хорошо погулял, что себя не помнил. И когда вернулся в родную деревню, встретил своего закадычного друга, столяра Семёна – дядю Сеню. Они ещё вместе добавили по чарке самогона.

Тогда дядя Сеня тоже шутки ради поспорил с ним, что Мартыныч не сможет пару своих новеньких сапог, только что купленных, закинуть на крышу. Плотник же на любые споры всегда реагировал мгновенно, не думая. Сняв с плеча связанные между собой за специальные петли сапоги, он мощным движением, почти без замаха закинул их на самый конёк крыши.

Дядя Сеня, конечно, расстроился, что проспорил, обещал непременно проставиться и понуро побрёл восвояси. Мартыныч же, осознав одержанную победу, испустил совершенно дикий клич, эхом разнёсшийся по всей деревне, ударил себя кулаком в грудь…

Ну, тут у него потемнело в глазах, сознание свернулось в одну маленькую точку… В общем, упал он без чувств посреди собственного двора, да так и проспал до утра.

Поутру же, проснувшись, Мартыныч долго, шатаясь, ходил по двору и сиплым голосом причитал о пропаже своих новеньких сапог. И он, уж было, совсем расстроился, но тут мимо проходил дядя Антон и указал ему на пару сапог перекинутых через конёк крыши. Радости Мартыныча тогда не было предела, и он ещё пару дней гулял по причине обретения своей пропажи.

Вспомнив ту историю, дядя Антон едва сдержал улыбку, но снова сделал строгий вид.

– Антошенька, миленький, – запричитала тётя Тоня, едва не плача, – забери ты, ради всего святого, Борьку к себе. Раньше-то мы едва могли сладить с ним, а теперь уж тем более не сможем – он точно в запой уйдёт и весь двор разнесёт. А ты мужик для него авторитетный, Борька тебя с детства почему-то больше, чем нас, уважает.

И правда, Борька в детстве любил побеситься, когда жил в доме. Но когда в гости заходил дядя Антон, он вдруг как по команде становился тихим и учтивым, а когда гость уходил, он снова брался за своё.

– Ну, ладно, давайте, а то я как раз всю скотину на общий колхозный двор свёл, что и вам советую сделать, – сказал дядя Антон к неописуемой радости супругов. Так вот Борька и оказался на дворе, принадлежащем дяде Антону и его братьям и сёстрам.

После этой истории Борька пережил страшную ломку и едва выжил, но характер у него сильно изменился. Он жутко возненавидел красный цвет – для него это был цвет покрывала, которым накрывали проклятые бутыли с самогоном. Видя что-то красное, он впадал в неописуемую ярость, приступы которой сменялись долгими периодами меланхолии.

Отступление

Дорогой читатель, здесь я сделаю небольшое отступление, чтобы у вас не сложилось ощущение, что в деревне Верхняя Бронна, а именно так называлась эта деревня, жили одни пропойцы и бездельники. Ничего подобного! Напротив, жители деревни были усердными трудягами и истинными православными христианами. Практически все жители деревни были ижорами.

Испокон веков на Южном берегу Финского залива селились финно-угорские племена, а рядом с ними селились и славяне. Побережье буквально всё было усеяно поселениями ижор и води. Они отличались от собственно финнов тем, что ещё в древности приняли православие и имели русские имена и фамилии.

Соответственно, и сама культура у них была очень разная, хотя и ижорцы, и финны прекрасно говорили как по-фински, точнее, ижоры общались на ижорском диалекте, так и по-русски. При этом не было никаких этнических противоречий между русским и финно-угорскими народами, и они не считали друг друга чужими. Более того, общеизвестно, что в древности ижорцы, водь и чудины предупреждали северных славян-новгородцев о приближении скандинавских завоевателей, когда они ещё шли на своих драккарах по Финскому заливу. Так повелось издревле.

Бороться с зелёным змеем жителям Верхней Бронны было ни к чему. Не только здесь, но и на селе вообще иначе было не выжить: плохо потрудился – год живи на хлебе и воде. Да и хлеба-то где взять? Кто ж тебя кормить-то будет? То-то и оно, что никто. Так что пить горькую особо было некогда. Но иногда, конечно, некоторые товарищи позволяли себе хорошенько повеселиться и не без горячительных напитков. Ну, тут и начинались разные приключения, как у Мартыныча и дяди Сени, которые потом обрастали выдуманными подробностями и превращались в местные легенды, похлеще финского эпоса «Калевала» и русских народных сказок.

А какие талантливые люди здесь жили! Например, дядя Сеня был столяром и делал великолепную резную мебель. Не хуже, чем в Эрмитаже. Ещё до революции, когда был жив Геркин дед Михаил, дядя Сеня сделал для него целый мебельный гарнитур из красного дерева для гостиной и того самого Мойдодыра, которого так почитал Герка. Дед Михаил был зажиточным крестьянином, если не сказать – богатым: он мог себе позволить закупить дерево ценных пород и оплатить недешёвую работу столяра.

Дядя Антон – родной дядя Герки – был талантливым организатором и самой харизматичной личностью в деревне. Эту самую харизму он унаследовал от своего отца. Он был невысокого роста, как и все в их семье, обладал благородной внешностью и был внешне похож на офицера царской армии.

Это сходство особенно усиливалось благодаря аккуратно постриженным тонким усикам и прямой осанке, будто он всю жизнь провёл на гвардейском плацу в постоянных строевых и ружейных упражнениях. Но в армии он никогда не служил – такая стать у него была от природы. А его взгляд мог угомонить самого дерзкого наглеца. Мало кто мог долго прямо смотреть ему в глаза, особенно зная за собой какую-то вину. Кстати, именно он одним из первых в уезде создал в деревне колхозное хозяйство и собственным примером весьма успешно агитировал крестьян вести свою скотину на общий колхозный двор и активно участвовать в развитии общего хозяйства.

Геркин отец, Пётр, тоже был весьма талантливым человеком – он великолепно рисовал карандашом, как и все его братья. Так уж устроила природа, что многими поколениями от отца к сыну передавался художественный вкус и талант в этой семье. Но, к сожалению, никто из них даже не пытался развить в себе эти способности. Все воспринимали это как умение, не имеющее практического применения, а значит, не относились к этому серьёзно. А на гитаре Пётр играл лучше всех в округе и был настоящим виртуозом.

В возрасте пятнадцати лет, оставшись без отца и матери и будучи ещё не созревшим для самостоятельного ведения крестьянского хозяйства, он вынужден был переехать в Кронштадт. Туда его позвала старшая сестра, которая вышла замуж за флотского офицера, капитана первого ранга, направленного туда почти сразу после подавления кронштадтского мятежа. Пётр сразу устроился на Кронштадтский пароходный завод, в первый цех, и очень быстро прошёл путь от ученика слесаря-судокорпусника до высококлассного специалиста в этом деле.

Теперь он живёт в Кронштадте со своей семьёй и лишь иногда приезжает в родную деревню на время отпуска. Вот и сейчас Пётр приехал вместе с женой и двумя детьми, сыном Геркой и дочкой Алисой, провести отпуск там, где родился и провёл всё детство и юность. Да, юность у Петра закончилась, едва начавшись, в том возрасте, когда у других она только начинается. Ему пришлось рано повзрослеть и научиться заботиться о себе и своих близких самостоятельно.