Иди ко мне. Я соскучился. Хочу смотреть в твои глаза, когда они наполнятся желанием. Хочу ощутить, какая ты влажная и горячая. Руками. Губами. Снова попробовать тебя на вкус. Снова сойти с ума. Забыть о времени рядом с тобой. Не только о времени – обо всем. Ты нужна мне, душа моя.
Я осудил бы любого другого, окажись он в подобной ситуации. Того мальчишку, каким я был несколько лет назад, когда впервые узнал о Ней, еще мог бы понять, но не себя сегодняшнего. Не взрослого, состоявшегося человека, здорового, адекватного, с нормальной работой.
Давным-давно я позволял себе жить так, как считал нужным, не завися ни от чьего мнения. К этому пришлось долго идти. И без Нее я бы не дошел. Не напиши Она мне тогда, сейчас меня вообще не было бы.
Я сел за стол, доставая из ящика стопку листов. Дома было удобно именно так: держать Ее письма в руках. Я распечатал их, разложив по датам, так, чтобы в любой момент можно было найти необходимое. И когда Ее слов не хватало слишком сильно, перечитывал то, что Она написала раньше.
Мне это не надоедало. Скажу больше: я каждый раз находил в Ее словах какие-то новые оттенки. Как будто прежде что-то упустил, а потом раскрывал, как внезапно обнаруженное сокровище. И наслаждался этим.
Поначалу меня пугала такая зависимость от Нее. Я ждал каждого нового письма, даже не вполне осознавая, насколько это стало важным. Но Она оказалась первым человеком в моей жизни, которому было не плевать на меня. Кого интересовало, как прошел мой день, как я чувствую себя и что происходит в моей голове. Об этом не спрашивал никто с самого детства, и, оказывается, без этого чертовски тяжело жить.
Говорят, со временем чувства притупляются, становятся привычкой. Я действительно привык к Ней. Но в ином смысле. Так привыкает ходить ребенок, уже не в состоянии перестать это делать. Так, однажды освоив умение плавать, мы держимся на воде, и уже невозможно забыть это умение. Она стала привычкой дышать, жить, постоянно ощущая Ее рядом. Моей вечной потребностью и неутолимым желанием. Моей Психе.
Я дотянулся до телефона, перечитывая строки, которые уже успел набрать. Закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Представляя Ее. Длинные белокурые волосы, струящиеся по бархатистой коже. Такой же нежной и гладкой, как лепестки розы.
Романтик из меня был никакой. Столько раз на меня обижались за это. Та же Вика высказывала претензии по поводу моей нечуткости и неумения говорить красивые слова. Я и правда не умел. Не видел в этом смысла. Только с Ней что-то странное происходило в моем сознании, отчего даже обычные слова хотелось произносить иначе.
Ни одну другую женщину мне не пришло бы в голову сравнить с цветком. Да и ни одна другая не показалась бы мне похожей на него. А Она была именно такой. напоминающей розу с атласным лепестками. Или бабочку с изящными крыльями, нежными и такими хрупкими, что к ним страшно прикоснуться. И невозможно это не сделать, потому что, оказавшись рядом, ты теряешь голову от аромата и нежности, от красоты, на которую не можешь насмотреться.
Расскажи мне, чего тебе хочется сегодня. Где мне поцеловать тебя? Сначала отведать твои губы? Я сделаю это… очень медленно, смакуя каждое мгновенье, давая тебе ощутить, как я соскучился без такого наслаждения. Столько часов без тебя – это слишком долго.
Я не стану спешить, растягивая удовольствие, сначала просто глядя на тебя, возбужденную и готовую на все. Буду любоваться тобой, волосами, раскинувшимися веером вокруг твоей головы, потемневшими от желания глазами, румянцем на скулах, что проявился то ли от смущения, то ли от удовольствия. А, может быть, это моя щетина оставила след? Я бываю таким несдержанным… Но я не стану просить прощения, вместо этого я зацелую следы своей страсти, переходя от одного алеющего пятна к другому и оставляя на тебе новые пламенеющие места, которые потом тоже нужно будет остудить нежным дыханием или еще больше воспламенить поцелуем.
Твое тело ослепительно своей доступностью. Темно-розовые возбужденные соски как будто просят, чтобы я исследовал их языком, а крошечные капельки пота на ложбинке между грудями выдают нетерпение. Ты хочешь меня так же сильно, как я – тебя?
Влажные приоткрытые губы вызывают такие фантазии, от которых голова идет кругом. Такая тонкая кожа на шее… Ниточки вен просвечивают через нее и уводят мои глаза и губы к плечам. Их я тоже покрою поцелуями, поймаю биение твоего пульса и заставлю себя остановиться, впитывая твою жизнь. Ты с самого начала даришь мне ее. Я дышу тобой. И не могу надышаться.
Да, мои губы оставят новые следы на твоей коже. У меня не получится удержаться, быть бережнее и осторожнее, тем более что это так прекрасно – пометить тебя. Чтобы ты помнила, кому принадлежишь, и чтобы никто другой не смог приблизиться к тебе.
Как же я скучал без твоих вздохов и сладких стонов. Нет ничего желанней этих звуков. Мне так нравится их слышать, когда я прикасаюсь к тебе. Когда целую и ласкаю тебя, отыскивая самые чувствительные места. Дразня и возбуждая еще сильнее.
Я спущусь к твоей груди, пройдясь небритой щекой по твоему соску. А когда ты вздрогнешь, подую на него и буду смотреть, как он сожмется. Накрою губами, утешая и поглаживая языком.
Оставлю на твоем теле дорожку из поцелуев, спускаясь туда, где уже влажно. Хочу задержаться там. Ты ведь знаешь, как мне это нравится. Доведу тебя до грани своей нежностью, чтобы потом стать спусковым крючком. А когда взорвешься, сминая пальцами простыни в сладком беспамятстве, заменю нежность силой, которая рвется наружу. Не хочу сдерживаться с тобой. Не могу.
Глава 3
Я проспала. То ли вовсе забыла завести будильник, то ли не услышала его звонка. Но, так или иначе, когда раскрыла глаза, за окном уже было совсем светло. Стрелка часов подбиралась к восьми, а это значило, что теперь успеть в институт вовремя у меня, скорее всего, не получится. И это при том, что первая пара опять была у Рогачева! После вчерашнего конфликта с ним рассчитывать на какое-либо снисхождение не приходилось. Поэтому опоздать я не могла. Надо было успеть любой ценой, иначе не видать мне приличной оценки на экзамене.
Давненько не приходилось собираться с такой скоростью, как и ехать в настолько переполненном транспорте. Я попала в самый час пик, сначала в трамвае, где ни то, что сесть, но и ухватиться за что-то было трудновато, потом в метро, где люди набились так плотно и так тесно давили со всех сторон, что не стоило и пытаться достать телефон. В такой обстановке я не смогла бы читать, понимая, что любой стоящий рядом человек может заглянуть в сообщение вместе со мной.
Этого я никак не могла допустить. И хотя видела долгожданный конвертик на экране, была вынуждена терпеть. Представляя. Предвкушая. Мысленно разговаривая с Ним.
Мне так сильно хотелось знать, что именно Он написал, что думать о чем-то ином не получалось. Он снова занял все мои мысли, и желание поговорить, увидеть, почувствовать превозмогало все прочие. И голод, и сонливость, и, тем более, мысли о предстоящей лекции.
Каким-то немыслимым образом я успела. Вбежала в аудиторию практически за мгновенье до Рогачева, запыхавшаяся и злая, потому что знала, что и теперь не успею ничего прочитать. Если только начну – уже не смогу оторваться, а дотошному доценту вряд ли придется по душе это наблюдать.
– Прости меня, – я прошептала одними губами, как будто Он мог сейчас услышать меня. Я верила, что мог. Знала, что Он ждет ответа. Я обязательно напишу, как только появится возможность.
Стоит ли говорить, что историю о древнегреческих богах я слушала вполуха? Вообще бы предпочла не слышать, но тогда не смогла бы ничего записать, а Рогачев то и дело пялился в мою сторону, словно следил, насколько точно я исполняю данное вчера обещание. Приходилось писать. Да, на автомате, почти не вникая в смысл его слов, но и позволить себе хоть немножко помечтать тоже не было возможности.
– Выпьем кофе? – едва начался перерыв, предложила Инга. Подруга тоже выглядела не лучшим образом. Явно невыспавшаяся, какая-то взъерошенная и уставшая. – Кошмарная ночь, вообще не знаю, как я проснулась. Снова делала эту дурацкую курсовую. Веришь, вот в такие минуты реально жалею, что выбрала именно эту профессию. Не представляю себя всю жизнь рассказывающей про каких-то там вымышленных существ. Неужели в наше время такое правда кому-то может быть интересно?
Я рассмеялась. Чувства Инги были понятны, но ведь никто из нас не собирался работать экскурсоводом постоянно. Закончится практика, потом экзамены, и можно будет заниматься совсем другими вещами, которые мы и планировали. А ради достижения желанных целей можно потерпеть и Рогачева, и его скучную мифологию.
Правда, стоило мне подумать о желанных целях, как тотчас возникли мысли, не имеющие ни к учебе, ни к работе никакого отношения. Я потянулась к телефону, сообщив подруге.
– Иди без меня. Мне кое-что надо успеть за перерыв, не хочу тратить время на кафе.
Его и так всего ничего, этого времени.
Инга пожала плечами, но уговаривать меня не стала и ушла, а я наконец-то смогла добраться до того, о чем мечтала с самого утра.
Его письмо оказалось… чем-то совершенно нереальным. Высвобождающим мои самые потаенные мечты. То, в чем я и себе-то не признавалась.
Откуда Он это знал? Откуда Он вообще всегда знал то, что мне нужно? Я часто думала об этом, но не находила ответа. Разве могут исполняться мечты, о которых ты никому не сказал? Ни в детстве, ни на Новый год, когда кто-то из родителей прочел твое письмо Деду Морозу. Я не могла бы сама придумать себе сказку красивее. А Он… Он был самой волшебной моей сказкой. Самой сладкой реальностью, настолько осязаемой, словно этот мужчина действительно находился рядом.
Не сдерживайся. Позволь себе все, что ты хочешь. Потому что мне это нравится.
Я хотела написать, насколько сильно нравится, раздразнить его, взволновать так, как чувствовала себя сама сейчас. И настолько погрузилась в собственные мысли и фантазии, что не сразу услышала обращенный ко мне голос.
– Если бы с таким же воодушевлением вы занимались мифологией, результат не заставил бы себя ждать!
Я вздрогнула и открыла глаза. Рядом стоял Рогачев, задумчиво рассматривая меня. Неужели я зачиталась и замечталась настолько, что пропустила окончание перерыва? Но в аудитории кроме нас двоих не было больше никого.
– Раз уж вы решили отсидеться здесь, давайте поговорим о вашем проекте, – доцент прошел к столу, абсолютно уверенный, что я отправлюсь за ним. Ну, а мне ничего другого и не оставалось. Вздохнув и закрыв сообщение, я поплелась следом.
– Я ждал от вас большего, Романова, – в руках Рогачева я узнала папку со своей работой. – Больше заинтересованности, больше отдачи. Больше жизни, в конце концов! А вы, – он полистал проект, потом взглянул на меня, – пишете о вещах, которые есть в каждом учебнике. Абсолютно ничего нового и интересного. Это больше похоже на школьное изложение, чем на исследование без пяти минут искусствоведа. Я так понимаю, что труды Гомера не слишком вам интересны? Может быть, в таком случае стоит изменить тему?
Я оторопела. До сдачи курсовой оставалось чуть больше двух недель, а с этой я возилась почти два месяца, изо всех стараясь соблюсти все требования придирчивого препода. Как оказалось, безуспешно. Но менять тему? Он что, издевается?
– Ну-ну, не стоит так откровенно пугаться, – Рогачев вдруг улыбнулся, и я опешила еще больше, потому что за все время учебы никогда не видела улыбки на его лице. С ней он был почти симпатичным, если такое определение в принципе подходит для человека неопределенного возраста, явно уставшего от жизни и находящего удовольствие только в собственной работе. Иногда мне казалось, что мифы, которые он так настойчиво вбивал в наши головы, и были его реальной жизнью. – Возьмите какой-то конкретный сюжет и раскройте его. Не перескажите учебники, а именно изучите самостоятельно. Покажите мне то, чего еще никто не писал.
Его глаза как-то странно блеснули, и я подумала, что он и впрямь решил посмеяться надо мной. Ну какой из меня исследователь? Что я могу придумать о том, что уже сотни раз изучено и пересказано? Или это попытка развести меня на деньги? Некоторые поговаривали, что без дополнительной оплаты ни сдать экзамен, ни защитить курсовую у него невозможно. В прошлом году повезло, но сейчас, похоже, все изменилось не в мою пользу.
– Если будет нужна помощь, обращайтесь. Время пока есть.
«Ага, целых две недели», – с тоской подумала я, продолжая молча смотреть на доцента, не представляя, что теперь делать дальше. Вряд ли какая-то другая тема выйдет у меня лучше, чем то, что его уже не устроило.
– Мне кажется, у вас неплохо получится… – он прищурился, глядя на меня. – Например, Амур и Психея.
Я прижала пальцы к губам, пытаясь сдержать изумленный возглас. Щекам стало горячо и захотелось, если не провалиться сквозь землю, то хотя бы сбежать из аудитории. И от его пристального взгляда. Неужели он увидел то, что было в моем телефоне? Но как такое вообще могло случиться?
Вторая половина пары прошла для меня, как в тумане. Мне было страшно. Так страшно, что, казалось, я дышала через раз. Почти неотрывно смотрела на Рогачева, но совсем не потому, что меня, наконец, заинтересовал предмет лекции. Я едва ли вообще осознавала, что он говорил. Но не могла не думать о том, что услышала от него на перерыве. И о причинах этого.
Откуда он знал? Я не делилась ни с одной живой душой. Даже с лучшей подругой. Ни разу за все то время, что мы с Ним поддерживали связь, ни намеком нигде не могла выдать себя.
Если бы Рогачеву и удалось каким-то образом увидеть несколько строк на экране моего телефона, он вряд ли смог бы догадаться о чем-то. Разве что счел бы меня распущенной и безответственной студенткой, у которой в голове что-то, настолько далеко стоящее от искусства, как земля от неба. Но и только.
