Все сложное оборудование уже разобрали и вывезли, и левая половина помещения была почти пуста. Там стоял только старый операционный стол с ремнями для фиксации туловища и конечностей. Да еще кресло, похожее одновременно на зубоврачебное и гинекологическое, тоже с фиксаторами, но уже стальными. Рядом стояли сломанная кварцевая лампа и облезлое эмалированное ведро.
Зал был разделен на две половины проволочной сеткой. И эта же сетка делила правую сторону на несколько секций. Это был загон. В вольерах стояли железные кровати, где на старых ватных матрасах, без одеял спали подопытные.
– Эй, вы, жертвы аборта. Еда. – Человек стукнул поварешкой по стоявшей на полу двадцатилитровой кастрюле с резко пахнущим варевом. – Еда пришла. Вы же хотите жрать?
***
Существо заворочалось на своей подстилке и открыло глаза.
Ему требовалось совсем немного сна. И даже во время этого непродолжительного отдыха большая часть его мозга была активна, а белые глаза в глубоких глазницах под массивным лбом оставались неподвижны.
Рот существа чуть приоткрылся, обнажая редкие зубы. Серая кожа, много месяцев не видевшая солнца… не видевшая его задолго до перехода в новое состояние… была покрыта красными пятнами и нарывами. В ней постоянно шли какие-то процессы, лопались маленькие язвочки, возникали и пропадали гематомы. Но мышцы под ней были сильными, а не дряблыми. Постоянные ритмичные движения, бесконечные прыжки на месте укрепляли их не хуже тренировок. Да и сама кожа была вдвое толще человеческой, и измененный белок меланин в ней при малейшем облучении ультрафиолетом темнел, превращаясь в непроницаемый экран.
Существо подняло голову и испустило зов.
Оно знало, что тюремщики зова не чувствуют, а значит, это его не выдаст. Младшие собратья отозвались из соседних вольеров. Они уже тоже пришли в себя, стряхнув дремоту, и синхронно повернули головы в одну сторону – на полоску света, показавшуюся из-за открытой двери. Но действовать пока было рано, и они затаились.
– Давайте, твари, выходите. Вы же хотите жрать? И хватит прикидываться паиньками. Я знаю, что вы злобные уроды. Но я вас все равно покормлю. Сегодня у нас в меню овсянка с требухой. Извините, что остыло.
Смысла этих слов существа не поняли, но догадались, что обращаются к ним. Они знали, что внешние так общаются. В мозгах же серокожих созданий центр, отвечающий за речь, использовался совсем для других целей. И по человеческим нейронам и аксонам шел обмен совершенно иными данными.
Высокий внешний зажег маленькое свечение у них над головами и вошел в комнату. В темноте они видели во много раз лучше, чем внешние. Это уже было известно существам. Назначение выключателей они уже тоже усвоили. А еще они запомнили назначение кнопки, на которую нажимал другой внешний, после чего их больно била кусачая искра. Но в этот раз маленьких проводков к их коже никто не прицеплял.
Никто не двинулся с места, когда тюремщик начал разливать по тарелкам еду.
– Да вы там умерли или издеваетесь надо мной?
И в этот момент издалека долетел низкий гул, и все здание вздрогнуло.
– Твою мать!
Где-то зазвенели стекла.
Задребезжала посуда в шкафчике.
Потом была минута передышки. И новый гул и рокот, после которых пошатнулись стены, заходил ходуном пол. С потолка посыпалась пыль.
Лампы мигнули, но не погасли.
«Что случилось?» Существо в клетке – целое из отдельных – не знало. Но почувствовало, что это пугает их тюремщика. А то, что плохо для внешних, чужаков с белой кожей, боящихся темноты, для мы-я-оно было хорошо.
Едкий запах пота выдавал страх и панику чужого, который тревожно озирался, словно колеблясь.
«Пусть убегает».
«Он не должен убежать».
«Да, не должен».
«Другие пусть убегают, а этот нет».
Весь обмен информацией занял сотые доли секунды.
В этот момент здание вздрогнуло в третий раз. Источник гула и грохота теперь находился еще ближе. Вибрация пола усилилась. С потолка посыпались куски известки. Что-то заскрежетало.
Лампы на потолке ярко мигнули и погасли.
Внешний вскрикнул и попятился, выронив черпак. И как раз встал спиной к самой ближней к выходу клетке. Он не мог знать того, что замок расшатан, и «язычок» выбивается любым слабым ударом.
Существо обладало такой силой, что удар получился совсем не слабый. Дверь не только распахнулась, но и чуть не слетела с петель. Внешнего сбило с ног. Раньше, чем он смог подняться хотя бы на четвереньки, на его шее сомкнулись холодные скользкие пальцы. А когда он перестал двигаться, первый подобрал острую штуку, которую внешний принес с собой, и пошел открывать остальные клетки, выпуская своих братьев на свободу.
Стены перестали трястись, и все затихло. Одно за другим, переступая через неподвижное тело, восемь созданий вышли в темный коридор. К кастрюле с бурдой, которую они обычно с удовольствием ели, никто не притронулся. «Эту пищу нельзя трогать, – догадались они. – Ничего, здесь можно найти и другую».
Они выжидали. Шли часы, но никто не пришел. Второй крадучись подошел к окну в наружном коридоре и увидел окрашенное красным свечением. Ощущение рези в глазах мгновенно передалось всем, и они отпрянули, вернулись в логово, где лежал на пороге мертвый чужак. Никто не тревожил их покой, и они спокойно принялись пожирать его. А когда свет угас, они решились снова выглянуть в коридор. Кругом было тихо. Их совершенный слух подсказывал, что во всей этой постройке нет никого, кроме них. И где-то в мозгу каждого зазвенела, как гонг, мысль о том, что все теперь будет по-иному. Гораздо лучше.
Глава 1
Понедельник, утро
Октябрь 2033 г.
поселок Мирный, Московская область
Время не идет ровно. Время – это река. В ней есть свои стремнины и свои тихие заводи. А есть равнинные участки, где даже пейзаж не меняется, пока ты плывешь через года. Вроде какой-то чувак эту мысль уже высказывал. А может, чувиха.
Глядя в потолок, Николай подумал, что сейчас он, должно быть, угодил в болото. Годы проходили, а картину за окном словно приклеили.
Не менялась и комната. Лишь медленно ветшала и дряхлела, как и он. У него появились одышка и радикулит. В комнате медленно отслаивались обои и грозились упасть потолочные плитки.
Лежа в одних подштанниках на продавленном диване, укрытый одеялом без пододеяльника, он подумал, что после девяти часов сна чувствует себя хуже, чем вчера вечером. Видимо, депривация сна на самом деле помогала от депрессии. «Впредь не надо давать себе дрыхнуть так долго», – решил он.
Николай бы сроду не вспомнил, что сегодня особый день, если бы не календарь в телефоне, который услужливо подсказал ему: «С днем рождения!». Была в его смартфоне такая программа. Можно дела не на неделю, а на год распланировать. Давным-давно, купив телефон, он сразу забил туда дни рождения и важные даты всех, кто был ему близок, чтоб не слушать противного брюзжания. Его собственная память была неважная, и ее объема хватало только на рабочие дела.
Потом было забавно получать такие напоминания: поздравь того, поздравь этого…
Потом. После.
Теперь он лежал и удалял их по одному, отправлял в небытие, вспоминая «Ворона» Эдгара По. Батарея уже умирала и совсем не держала заряд, поэтому надо было торопиться. Чтоб потом не клянчить у Васи-дизелиста: «Ну, дай зарядить телефон».
Еще настучит Семенычу, что у Малютина – ку-ку в голове. Что Малютин – псих.
Удаляя имена из телефонного справочника, он вспоминал каждого, посвящая им что-то вроде эпитафии, хоть и не стихотворной.
– Дмитрий Евгеньевич. Начальник отдела продаж.
«Жить в столице, снимать квартиру и обходиться без подработок? Целиком себя посвятить науке? Нет, не в этой жизни. Неважно, студент ты или аспирант. Если, конечно, у тебя нет родителя-олигарха. Вот и приходилось иметь дело с людьми. Ну и редкий сукин сын. Даже для Москвы. Все пакости и придирки помню так, как будто это было вчера. Иди в топку».
– Петр Лаврентьевич.
