Его внимание привлекла заметка о городском чиновнике, который накануне вечером скончался от сердечного приступа на Соборной площади. Имя чиновника пока не разглашалось, но оснований подозревать убийство у полиции не было.
Вконец отчаявшись, Лэнгдон зашел в свой почтовый ящик в Гарварде, надеясь найти там хоть какие-то подсказки. Увы, в нем были самые обычные письма от коллег, студентов и друзей. Мало того, во многих из них говорилось о встрече на предстоящей неделе.
Похоже, все считают, что я дома.
Еще больше недоумевая, Лэнгдон выключил компьютер и опустил крышку. Он уже собирался отойти от стола, как его внимание привлек поляроидный снимок, лежавший на стопке старых медицинских журналов и бумаг. На нем Сиенна Брукс и ее бородатый коллега весело смеялись в вестибюле больницы.
Доктор Маркони, подумал Лэнгдон, с горьким чувством вины разглядывая снимок.
Возвращая фотографию на место, Лэнгдон с удивлением заметил на той же стопке журналов желтую брошюрку, которая оказалась потрепанной программкой лондонского театра «Глобус». Судя по обложке, она была выпущена к спектаклю «Сон в летнюю ночь» Шекспира… поставленному почти двадцать пять лет назад. На обложке было выведено фломастером: «Милая, никогда не забывай, какое ты чудо».
Лэнгдон взял буклет, и из него посыпались газетные вырезки. Он хотел быстро вложить их обратно, открыл буклет и замер от изумления.
На потертой от времени странице было фото девочки, игравшей озорного маленького эльфа Пака. Ей было от силы лет пять, а волосы были собраны в знакомый конский хвост. Подпись под снимком гласила: «Рождение звезды».
Тут же шел восторженный рассказ о театральном чудо-ребенке Сиенне Брукс, обладавшей невероятным интеллектом. За один вечер она выучила наизусть реплики всех персонажей пьесы и на первых репетициях подсказывала текст другим актерам. Среди увлечений пятилетней девочки были скрипка, шахматы, биология и химия. Она родилась в богатой семье из лондонского пригорода Блэкхит и уже успела прославиться в научных кругах: в четыре года обыграла в шахматы гроссмейстера и умела читать на трех языках.
Боже милостивый, подумал Лэнгдон. Сиенна! Теперь кое-что становится понятным.
Лэнгдон вспомнил, что одним из самых известных выпускников Гарварда был вундеркинд по имени Сол Крипке, который в возрасте шести лет самостоятельно выучил иврит, а к двенадцати годам изучил философию Декарта, прочитав все его работы. Другим примером вундеркинда, уже последнего времени, являлся Моше Кай Кавалин, который в одиннадцать лет окончил колледж, не раз становился победителем национальных состязаний по боевым искусствам, а в четырнадцать лет опубликовал книгу под названием «Мы можем».
Лэнгдон взял еще одну газетную вырезку с фотографией Сиенны в возрасте семи лет: ГЕНИАЛЬНЫЙ РЕБЕНОК С IQ 208.
А он и не подозревал, что коэффициент интеллекта может быть таким высоким. В статье говорилось, что Сиенна Брукс виртуозно играла на скрипке, могла за месяц выучить незнакомый язык и самостоятельно изучала анатомию и физиологию.
Он взял другую вырезку – на этот раз из медицинского журнала: БУДУЩЕЕ МЫСЛИ: НЕ ВСЕ УМЫ СОЗДАНЫ РАВНЫМИ.
На фотографии к этой статье Сиенне, снятой возле массивного медицинского аппарата и такой же светловолосый, было лет десять. В статье содержалось интервью с врачом, который объяснял, что на снимке мозжечка девочки, полученном методом позитронно-эмиссионной томографии, видно, что он значительно крупнее, чем у обычных людей, и позволяет обрабатывать визуально-пространственную информацию способами, которые другим не доступны в принципе. По словам доктора, своими удивительными способностями Сиенна была обязана ускоренному росту клеток мозга, только «полезных», а не злокачественных, как в случае рака.
На глаза Лэнгдону попалась вырезка из газеты какого-то захолустного городка.
Проклятие гениальности.
На этот раз фотографии не было, но в статье рассказывалось о юном гении Сиенне Брукс, которая пыталась посещать обычные школы, но становилась в них изгоем, потому что не была похожа на сверстников. В статье говорилось об изоляции, в которой оказывались юные таланты, чьи навыки социальной адаптации не поспевали за развитием интеллекта, и общество нередко их отвергало.
Если верить статье, Сиенна в восемь лет убежала из дома и была достаточно умна, чтобы скрываться целых десять дней и жить без помощи взрослых. Ее нашли в первоклассном отеле, где она выдавала себя за дочь постояльца, украла ключ от номера и заказывала в номер еду за чужой счет. Судя по всему, именно там она за неделю проштудировала все 1600 страниц «Анатомии» Грея. На вопрос полицейских, зачем она читает книги по медицине, она ответила, что хочет понять, что с ее мозгом не так.
От жалости к маленькой девочке у Лэнгдона защемило сердце. Он не мог вообразить, какое одиночество она ощущала из-за своей столь разительной непохожести на других. Сложив вырезки в буклет, он бросил прощальный взгляд на снимок пятилетней Сиенны в роли Пака. Учитывая, какие злоключения им пришлось пережить утром, Лэнгдон не мог не признать, что роль шкодливого лесного духа Пака подходит Сиенне как нельзя лучше. Жаль только, что он не мог проснуться, как персонажи пьесы, и сделать вид, что все пережитое было сном.
Лэнгдон аккуратно поместил вырезки на прежнее место, закрыл буклет, и при виде надписи на обложке – милая, никогда не забывай, какое ты чудо, – у него снова защемило сердце.
Его взгляд задержался на знакомом символе, украшавшем обложку буклета. Эта древнегреческая пиктограмма, столь часто встречающаяся на театральных афишах по всему миру, существует уже двадцать пять веков и заслуженно является эмблемой драматического театра.
Le maschere[4 - Маски (ит.).].
Лэнгдон разглядывал привычные изображения Комедии и Трагедии, и внезапно в голове у него загудело, как будто кто-то дернул за туго натянутую струну. Череп буквально раскололся от резкой боли, и маски на буклете поплыли перед глазами. Охнув, Лэнгдон опустился на стул и, крепко зажмурив глаза, сдавил ладонями виски.
Из наступившей темноты снова выплыли непонятные видения… резкие и яркие.
К нему вновь взывала женщина с амулетом и серебристыми волосами, стоявшая на другом берегу кроваво-красной реки. Ее крик перекрывал мольбы людей, корчившихся в предсмертной агонии повсюду, куда простирался взгляд. Лэнгдон снова увидел торчащие ноги, украшенные буквой «R», зарытого вниз головой несчастного, который исступленно ими дрыгал в диком отчаянии.
Ищите и обрящете! – молила женщина Лэнгдона. Время уже на исходе!
Лэнгдон вновь почувствовал непреодолимое желание помочь ей… помочь всем. Охваченный волнением, он крикнул ей через реку: Кто вы?
Женщина опять подняла вуаль, открывая Лэнгдону свое поразительной красоты лицо, которое уже показывала раньше.
Я – жизнь, ответила она.
И вдруг небо над ней потемнело, и на нем появилась жуткая, чудовищных размеров маска с длинным клювом и горящими зелеными глазами, равнодушно взиравшими на Лэнгдона.
А я… стану смертью, прогремел ее голос.
Глава 8
Судорожно вздохнув, Лэнгдон разомкнул веки. Он по-прежнему сидел за столом, сжимая виски и чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди.
Что, черт возьми, со мной происходит?
Перед его глазами продолжали стоять образы женщины с серебристыми волосами и маски с клювом. Я – жизнь. Я – смерть. Он попытался прогнать видение, но оно, казалось, запечатлелось в мозгу навечно. С буклета на него продолжали безмолвно взирать две маски.
Какое-то время ваши воспоминания будут путаными и беспорядочными, предупреждала Сиенна. Прошлое, настоящее и воображаемое – все вперемешку.
У Лэнгдона кружилась голова.
Где-то в квартире звонил телефон. Звонок был старомодный и пронзительный и доносился с кухни.
– Сиенна! – позвал Лэнгдон, поднимаясь.
Ответа не последовало. Она еще не вернулась. После двух звонков включился автоответчик.
– Ciao, sono io, – приветливо поздоровался голос Сиенны. – Lasciatemi un messaggio e vi richiamer?[5 - Здравствуйте, это я! Оставьте сообщение, и я вам перезвоню (ит.).].
После звукового сигнала послышался взволнованный голос женщины, говорившей с сильным восточноевропейским акцентом. Ее сбивчивая речь отзывалась эхом в коридоре.
– Сиенна, это Даникова! Ты где?! Тут ужас! Твой друг доктор Маркони мертв! Больница – сумасшедший дом! Кругом полиция! Люди рассказывают, ты сбежать, чтобы спасти пациента?! Зачем?! Он тебе никто! Теперь полиция ищет тебя! Они взять твою анкету! Я знаю, там все неправда – чужой адрес, нет телефона, фальшивая рабочая виза, сегодня тебя не найти, но потом найти все равно! Я звоню предупредить. Мне так жаль, Сиенна! – Трубку повесили.
Лэнгдона снова охватило чувство вины. Из сообщения он понял, что доктор Маркони разрешал Сиенне работать в больнице. Появление в ней Лэнгдона стоило Маркони жизни, и благородный порыв Сиенны, спасшей незнакомца, обернулся для нее серьезными неприятностями.
В этот момент дверь в квартиру громко хлопнула.
Она вернулась.
Через мгновение послышалась запись оставленного сообщения. «Сиенна, это Даникова! Ты где?!»
Лэнгдон поморщился, зная, что Сиенне предстояло услышать. Пока она прослушивала сообщение, он быстро вернул буклет на место и, убедившись, что на столе все выглядит по-прежнему, проскользнул обратно в ванную, чувствуя неловкость за свое бесцеремонное вторжение в прошлое Сиенны.
Через десять секунд в ванную осторожно постучали.
