Вопрос однако, не в том насколько авторы в различных сферах деятельности и исследований нашли буберовскую мысль просвещающей или близкой им по духу, и не в том насколько они реально восприняли его основную концепцию и насколько они просто сумели воспользоваться его определениями и категориями, эти аспекты, хотя и представляют интерес как сами по себе, так и как материал для изучения развития современной философской мысли, должны быть оставлены за пределами данных заметок. Вопрос в том, как каждый читатель приближается к творчеству Бубера, в частности, к предлагаемой книге, и что он ожидает от нее.
Конечно, это не есть нормальный вопрос по отношению к большинству авторов, но здесь он необходим. В моем первоначальном предисловии я говорил о Бубере как о поэте, и даже как о некоторого рода мистике. Я по прежнему склонен сохранять определение «поэт»; но определение «мистик», в своем цельном значении, ведет к слишком большой опасности неправильного понимания и должно быть отклонено. Конечно, есть много разновидностей мистицизма, также как и поэзии. Но, в конечном итоге, мне кажется нет такого слова, которое могло бы передать это замечательное сочетание конкретной образности и пронзительной глубины мысли, вызывающее в читателе ощущение обновления всего его существа, и в то же время несущее в себе направленность требующею определенного ответа. И это требование – призыв, это возложение обязанности принятия решения, дает возможность использовать для определения работы Бубера слово, которое стало модным в последнее время – а, именно «экзистенциализм»; но и это слово также имеет слишком много различных оттенков. Конечно связь Бубера с «отцом» экзистенциализма Сереном Кьеркегором ясна и несомненна, но буберовская мысль, охватывающая природу и историю, «Вечное Ты» – Абсолютную Личность и все мироздание в одном цельном порыве духа, предполагает некую коррекцию к столь усечённому и истощенному экзистенциализму нашего времени. Однако если читатель будет стремиться дать исчерпывающее определение философии Бубера, он придет к главному вопросу, вопросу как для себя, так и для Бубера: как же тогда понимать взаимоотношения человека с Богом? Бубер не хочет и не может говорить об этих взаимоотношениях как о чём-то ограниченном, подавленном
каким-либо цеплянием к той или иной нетерпимой догме. Он не верит в «идолизированного» Бога, он верит в таинство жизни, и ее высокое назначение. Он не оставляет человеческое Я одиноко рефлектирующим над как будто бы бессмысленным существованием. Он жаждет небесного объятия жизни, и он отваживается доверять своему внутреннему голосу. Бубер говорит о взаимоотношениях с Богом в терминах, которые не предполагают никакой концепции и не связывают их с чувствами, но позволяют оставаться верными их неуловимой и неопределяемой природе. Он говорит, основываясь на своём собственном духовном опыте, о прямых, или о непосредственных взаимоотношениях с Богом. Я не имею намерения продолжать эту тему: в данном случае любая терминология только лишь добавит оправдания к определению Бубера как «мистика». Соединение понимания прямых взаимоотношений с Богом, как главного образующего элемента человеческого бытия с конкретным личным опытом человеческой жизни вызывает затруднение, и Бубер сам вновь обращается к этому вопросу в послесловии, написанном специально для этого издания. В любом случае ясно, что Бубер действительно говорит о том, что он сам лично рассматривает как взаимоотношения с Богом, взаимоотношения, являющиеся подлинной основой гуманизма – истина в основе своей непризнаваемая сегодня, как базис необходимый для возрождения гуманизма во всех сферах.
Эти взаимоотношения, представленные в «Я и Ты» во всем богатстве значений и нюансов, рассматриваются как святая цельная основа человеческого бытия, включающая и объединяющая в себе все остальные частные взаимоотношения, как отблески, отражения, преломления высшего образующего начала жизни. Это позволяет Буберу определять сущность этих взаимоотношений как настоящее – как духовную реальность человеческого становления.
И если принять это, проходящее через всю эту книгу и, как сам Бубер говорит в послесловии, почти через все последующие, основополагающее положение буберовского мировоззрения, то тогда сами, теперь уже хорошо известные, категории Я-Ты и Я-Это, должны рассматриваться как второстепенные. Они полярно разделяют человеческую ситуацию в запутанном переплетении мира «использования» и мира «встречи». Но сама запутанность этой ситуации делает очень трудным, если не невозможным использование данных категорий в качестве некого «сезама» – волшебного ключа, позволяющего приоткрыть двери, ведущие к тайнам этого мира. Я должен предостеречь читателя против слишком легкого, усвоения этих категорий, как некой философской системы позволяющей произвести разделение мира на две части. Есть только один двойственный мир; но эта двойственность не может быть ассоциирована, с одной стороны, с учеными, занимающимися преапарацией мира Это, и поэтами, полностью погруженными в мир Ты,с другой. Скорее эта двойственность пролегает через весь мир, через каждого человека и через всю человеческую деятельность.
Из моего первого предисловия я привожу здесь последние два абзаца. Несоответствие перевода вызвано чем-то большим, чем поэтическое влияние оригинала, весьма сказывающееся при подобного рода работе. Пояснения могли бы помочь объяснить слово или два, или указать на нюансы немецкого, которые потеряны в английском; но свободное, дыхание речи автора было бы скорее рассеяно, нежели усилено. Поэтому текст остался без всяких комментариев. Тем читателям, для которых при первом чтении значение того или другого абзаца останется неясным, я могу только сказать, что «Я и Ты» – это действительно поэма, и поэтому ее необходимо читать более чем один раз, для того чтобы позволить ее полному эффекту оказать свое воздействие. Неясности одной части (настолько, насколько они есть реальные неясности, а не результат бедности языка перевода) проясняются в последующих – диалогическое построение «Я и Ты» не умещается в одной плоскости изложения, оно разворачивается подобно спирали, поднимая и вбирая в себя все глубокие, афористические высказывания предшестствующих частей, взаимно дополняя их и наполняя значением.
Я должен поблагодарить многих своих друзей и помощников за различные советы и замечания, в особенности Др. Елизабет Роттен, Саанен, Швейцария, которая подправила тот хаос, который я первоначально произвел, работая над переводом, но более всего самого Др. Бубера, чья одухотворяющая поддержка и вежливая помощь значительно облегчили мою задачу.
Морис Фридман (из предисловия переводчика к английскому изданию «Даниеля». *
Бытие и становление. В 1923 году во вступлении к сборнику своих новых работ Бубер сделал несколько поясняющих замечаний к своему раннему учению в свете нового видения явившегося к нему в «Я и Ты». Бог не возникает из стремления человека к единству с миром, только образ Бога, человеческое представление о нем. Но даже оно не возникает из чего бы то ни было человеческого, а только из встречи небесного с человеческим. Встреча с Богом не есть мифологическая фантазия, она возникает не из «опыта» и от деленной субъективности, а из самой жизни. Концепция реализации Бога не является неточной или неправильной сама по себе, но она неправильно применяется, когда говорят о становлении Бога из правды (совокупности духовных и моральных устремлений человека) в реальность. Это может привести
* Martin Buber, Daniel, dialogues on realization. Translated with an Introductory Essay by Maurice Fridman, New York, Cicago, San Francisco, 1965.
к мнению, что Бог – это только «идея», которая становится «реальностью» только через человека, и далее к безнадежно извращённой концепции, что Бога нет, а есть только его становление в человеке или в человечестве. Это мнение является извращенным не потому, что нет небесного становления в бытии присутствующем, но потому, что только через начальную уверенность в небесном бытии мы можем соприкоснуться с таинством небесного становления, саморазделением Бога в творении и его участием в нашей судьбе и свободе.
Буберовская мысль сконцентрирована не на процессе реализации, а на встрече человека с Богом и на теофании, которая освещает человеческую жизнь и историю как результат этой встречи. Только благодаря этому он преодолевает, вызванные разочарованиями и болезнями века, субъективизм и витализм Ницше и Бергсона. Только через этот последний шаг он приходит к пониманию того, что, хотя внешние формы меняются – сама встреча между человеком и Богом остается той же. «Бог желает развиться в человеке», пишет Бубер; не сам Бог изменяется и развивается в себе, а глубина и полнота человеческой встречи с Богом, и то, как человек выражает эту встречу и наполняет её значением в повседневной жизни. Бубер подчёркивает, что взаимная встреча человека и Бога не оставляет места для какой – либо концепции неперсонального божьего руководства рождающегося в душе человека. Теперь Бог для него – Вечный Ты, Абсолютная личность, «ближе ко мне чем моё я», открывающая себя в моих встречах с другими.
«Вы знаете, всегда всем своим сердцем знаете, что вы нуждаетесь в Боге больше чем во всем остальном; но знаете ли вы также, что Бог нуждается в Вас – во всей полноте Его вечности нуждается в вас? Как может человек существовать, как можете вы существовать, если Бог не нуждается в нём, не нуждается в вас. Вы нуждаетесь в Боге, чтобы быть, и Бог нуждается в Вас по самому значению вашего существования. В поучениях и поэмах люди прилагают усилия сказать больше, и они говорят слишком много; что значат все напыльщенные и самонадеянные разговоры «о становлении Бога», о стремлении природы воплотится в Нем, если мы знаем, непоколебимо знаем в своем сердце, что есть становление Бога, что Он есть…
Создание происходит с нами, оно самовозгорается в нас, переплавляет нас в горении, придавая нам новую форму – мы трепещем, мы робеем, мы подчиняемся. Мы принимаем участие в создании, встречаем Создателя, протягиваемся к Нему и, соединяясь с Ним, помогаем Ему». *
* Мартин Бубер. «Я и Ты» (см. стр. 113)
Часть 1
Внутренний мир человека двойственен в соответствии с двойственным отношением человека к миру окружающему его.
Отношение человека к миру двойственно и соответствует двойственному происхождению первичных связей человека с миром.
Первичная неодушевлённая связь может быть выражена комбинированным начальным словом Я-Это, где без изменения первичной связи слово Это может быть заменено словом Он или Она. Эта связь ненаправленная, она только лишь определяет и ограничивает объект.
Первичная одушевленная связь может быть выражена комбинированным начальным словом Я-Ты. Она не определяет и не ограничивает объект, она направлена к личности, от которой ожидается восприятие персонального, личностного Я.
Следовательно, человеческое Я тоже двойственно. Это ни в коем случае не означает раздвоение личности, это означает, что человек может различно сопоставлять своё Я и Мир.
Начальные слова ничего не означают, они лишь ставят в известность об отношении. Начальные слова не описывают ничего, что может существовать независимо от них, но будучи произнесенными, они тем самым вызывают осуществление первичной связи.
Начальное Я-Ты может быть произнесено только всей душой, всем единством и неповторимостью одухотворённого Я, воспроизводящего и дающего себя в настоящем, в котором оно только и может существовать.*
* Дух, духовное не имеет прошлого, это вечное настоящее – вечное изначальное становление. Когда мы думаем о прошлом души, мы смешиваем дух с опытом и познанием.
Начальное Я-Это не может быть произнесено всей душой. Оно выражает отношения человека к им же созданному, неподвижному, омертвлённому, предметному миру, который уже принадлежит прошлому. Ибо, любой предмет становится частью прошлого, как только человеческий дух, творящий его, заканчивает свою работу.
Однако человек может распространить своё начальное Я —Этои на мир живой и неживой природы. Человек не знает и не может знать все взаимносвязи этого мира, упрощая, он склонен считать его неподвижным, овеществлённым, разделённым на различные объекты и лишённым единства, хотя интуитивно он чувствует связь мироздания с всеобщим, высшим творящим началом. * Человек склонен считать себя независимым от мира, а мир независимым от себя, тем самым он обрывает свою связь с миром настоящего.
Здесь нет человеческого Я, взятого в целом, здесь есть только Я из первичной связи Я-Ты и Я из первичной связи Я-Это.
Сказанное выше предполагает что:
Настоящее существует только в творении.
Творение не есть единовременный акт воли творца, оно свершается непрерывно и не без участия человека.
Ничто из созданного Творцом не теряет с ним связи.
Когда человек произносит Я, он обращается от одного или другого своего Я, которое и возникает в данный момент.
Когда человек произносит Ты или Это, он тем самым вызывает к существованию одно из двух его первичных Я.
Возникновение Я и произнесение Я равнозначны.
* Материалистическая формула развенчания творения: «Движение – форма существования материи» – превращает мир в производное двух механических понятий. Тогда как евангельское – «В начале было слово» – всё живущее объединяет в единой душе.
Когда начальное слово произнесено, говорящий входит в мир и определяет свою позицию в нём.
Жизнь человека не ограничивается активностью, направленной только на предметы, и не проходит только в сфере определяемых понятий. Я обладаю способностью к восприятию. Я чувствую что-то. Я составляю об этом представление. Я что-то желаю. Я что-то думаю. Жизнь человека не состоит из этого и подобного этому.
Такое и тому подобное устанавливает сферу Это.
Но сфера Ты имеет отличающийся базис.
Когда произнесено Ты, говорящий, не обращается к какомулибо объекту, пытаясь выделить его среди других. Там, где есть объект, есть и другой объект. Каждое Это ограничено другими Это. Любое Это существует только будучи ограниченным другими. Но, когда произнесено Ты, объекта нет, Ты не имеет границ.
Когда произнесено Ты, говорящий не определяет объект и действительно не имеет его. Он входит во взаимоотношения, он участвует в творении и, следовательно, участвует в настоящем.
Это сказано: человек исследует свой мир. Что это значит?
Человеческое восприятие скользит по поверхности объектов и человек изучает то, что доступно его восприятию. Он извлекает знания о составе объектов, он получает опыт, испытывая их. Человек встраивает объекты в систему и дает им определения, и воспринимает мир, состоящий из Это, Он, Она и Это опять. У меня есть опыт, если мы добавим «внутренний» или «внешний», ничего в ситуации не меняется. Этим самым мы лишь следуем условному, нереальному разделению (души и тела), которое проистекает от желания человека избавиться от тайны смерти.*
* Это кажущееся познание мира, закрытие тайны театральными декорациями нереальных или абстрактных понятий, а, следовательно, и закрытие истины.
«Внутренние» или «внешние», «открытые» или «сокрытые», но всегда определяемые – это лишь вещи и только вещи!
Как самонадеянна эта мудрость, которая воспринимает мир как заполненную ценностями пещеру Али-Бабы, сокрытою и охраняемую для введения в сферу опыта и манипулирования до момента получения секретного ключевого слова.
Это секретность без секрета.
Это аккумулирование информации.
Это всегда Это!
Человек, который исследует, не имеет участия в мире. То, что он получает, остаётся «в нём»; знания не устанавливают взаимоотношений между человеком и миром.
