– Возможно. Мне было шестнадцать. Соседи косились на меня, словно я виновата, что дядя Толя… что он…
В горле першило. Женя отхлебнула остывший кофе.
– Маленький городишко. Людям скучно, они выдумывают небылицы. И сверстники сторонились меня как прокаженную. Я была парией. Парни нафантазировали разное про мое пребывание в подвале, – она убрала со лба каштановую прядь. – Но мой ответ – нет. Кукушка не насиловал меня и не бил. Кормил регулярно невкусной рисовой кашей. Такой, комками. Поил сладким чаем. Играл роль доброго дедушки. Он правда был добр ко мне.
– Он украл ребенка, – воскликнул Стас.
Официантка просканировала взглядом их столик.
– Толя стриг мне ногти. Это был своеобразный ритуал. Рассказывал сказки, которые сам и придумывал, очень несуразные, про страну кошек. Котью страну, – Женя поймала себя на том, что улыбается горько, – и фотографировал полароидом каждый вечер. – Прочитав смятение на лице Стаса, она уточнила: – Одетую. В моей истории нет эротики.
– Да ну, – усомнился он и смочил губы в пивной пене.
– Я скучала по маме, а он утешал меня. Говорил: подумай, как ты уйдешь? Как мы будем без тебя? Мы – это он и его кошки. Дюжина, не меньше. Они жили в подвале. Постоянно ползали по мне, без конца перебирали лапами, месили меня как тесто.
– Так вот почему…
– Почему я не люблю кошек, – заключила Женя. – Три месяца я сидела в провонявшем кошачьей мочой кирпичном лотке. А они терлись, терлись, терлись. Там везде была шерсть, забивалась мне в рот, в ноздри, в легкие, и я плакала, лежа в коконе из шерсти. А Кукушка утешал меня и кормил из ложечки. Но эта неприязнь к котам пришла позже. А тогда я воспринимала их как друзей. Как сокамерников. И дядю Толю воспринимала как друга. Он не желал мне зла. По какой-то причине он не мог меня отпустить, и я тосковала, но… обвыклась. И я была достаточно взрослой, чтобы понимать, что он… ну… дурачок.
– И как же ты выбралась?
– Дядя Толя приносил мне раскраски. Уходя, он забирал фломастеры с собой. Он был глупым, но кое-что соображал. Однажды я тайком вытащила из фломастера стержень. Написала записку и сунула под ошейник коту, который, я знала, бегал во двор к Толиной соседке.
– Умница! – восхитился Стас.
– Соседка вызвала милицию. Помню, как мужчины в бронежилетах вели меня по коридору, а дядя Толя стоял на коленях, лицом к стене, и провожал меня взглядом. Он рыдал.
– Его посадили?
– Отправили в психушку на принудительное лечение. Не знаю, жив ли он. Наверное, жив. В девяносто девятом ему было лет пятьдесят. Одинокий псих с кучей блохастых котов.
– Ты будто оправдываешь его! – проворчал Стас.
Женя поигрывала локоном, рассматривая вытатуированное сердце. Думая про обшарпанную ванну и про то, как бритва полосует кожу и вода становится багровой. Истеки она кровью в шестнадцать, ничего бы не было: ни Стаса, ни счастья, ни этого пыльного шоссе с дурацким быком на пьедестале.
– Моя мама, – медленно сказала Женя, – была не такой, как твоя. Более сухая, сдержанная в эмоциях.
– Считаешь, мама со мной сюсюкает?
Пожалуй, она так считала, но это была белая зависть.
– Твоя мама – великолепна. И моя любила меня, но никогда не говорила об этом. И, похоронив единственную дочь заочно, она сломалась. Начала злоупотреблять спиртным. Она страдала, словно я не вернулась к ней, словно меня не спасли. Нервы свели ее в могилу.
Взбудораженный Стас залпом допил пиво и заказал второй бокал. Шел две тысячи двенадцатый год, и его алкогольная зависимость еще не превратилась для Жени в проблему.
– Почему ты заговорила про маму?
– Потому что впервые фразу «я люблю тебя» я услышала от человека, укравшего меня. Это подкупало ребенка, не избалованного лаской. Кто скажет, что творилось в больном мозгу дяди Толи Кукушки?
– Да наверняка он дрочил на твои фотки! – выпалил раскрасневшийся Стас. Сообразив, что сболтнул лишнее, он осекся и порывисто пересел к Жене. Обнял ее и прижал к себе.
– Прости.
– Прощаю.
Он очертил пальцем алое сердце. Так нежно, что она замурлыкала тихонько. Он спросил, глядя ей в глаза:
– Почему ты раньше молчала?
– Это не те вещи, которыми хочется делиться…
– С первым встречным? – обиделся он.
Женя потерлась носом о его шею по-кошачьи.
– Я рассказала тебе, потому что в какой-то степени ты тоже вытащил меня из того подвала. Ту частичку, что не могла освободиться и пребывала в заточении. Помог порвать с прошлым.
– Я – твой супермен, да?
– И мы – одна команда.
Статуя быка колебалась в знойном мареве. Стас предложил заказать пиццу.
В августе тест на беременность покажет положительный результат, и они отметят радостное событие шампанским. На седьмом месяце у Жени пойдет кровь, темная, со сгустками. Врачи скажут, что младенец умер и она пятнадцать недель носила в себе мертвого ребенка. Женя вытребует фотографию: крохотное тельце в околоплодных водах. Сморщенное личико. Малыш. Мальчик.
Та же участь будет ждать и их следующего сына.
Аппетит пропал. Она пожалела, что заказала пиццу. Ковырнула вилкой сыр – он отклеился бугристым пластом. Женю замутило, она сглотнула кислую слюну, отпихивая от себя тарелку.
Забальзамированных зверей в закусочной было больше, чем посетителей. Хищники таращились стекляшками глаз. Волк так и не снял свою красную кепку. По его клыкам лениво полз паук, мастерил в разверстой пасти сети.
«Когда это было? – прикинула Женя, отворачиваясь от пустого кресла напротив, устремляя взор за окно, – в пятнадцатом году? Нет, в двенадцатом. Мы возвращались от его родителей. И я была беременна».
Тоска навалилась, неподъемная, злая. В кармане не прекращая вибрировал телефон. Постоянные звонки за час съели заряд аккумулятора. И это меньшее из того, что они съели, поглотили с костями, не пережевывая.
Кофе был по-прежнему гадким.
«Хоть что-то в мире не меняется», – подумала она, рассматривая унылый пейзаж.
Моросил холодный дождь, отмывал асфальт. Лужи пузырились у обочины. Косые линии заштриховали фигуру деревянного быка. Он бодался с непогодой, стоя на своем пьедестале. Именно бык помог ей узнать закусочную.
Весной Жене стукнуло тридцать, но выглядела она лет на пять старше. Одутловатое лицо, мешки под глазами. Выпирающий животик. Сыпь в складках жира и под грудью – семейный доктор сказал, от стресса.
Мобильник пульсировал без устали.
Она вынула его, погрызла ноготь – привычка, которая так бесила мужа. Вздохнула и чиркнула по экрану.
– Алло.