Два огромных потока схлестнулись в жестоком бою. Под ногами моих воинов была обычная пыльная земля выжженной солнцем африканской саванны, а атакующим приходилось перемещаться по трупам своих погибших товарищей, затаптывая ещё живых раненых.
Несмотря на огромные потери, противников всё равно было ещё очень много, а я метался вдоль строя, все более замыкавшегося в кольцо, не давая атакующим врагам прорваться вовнутрь. То здесь, то там, я вставал в строй, когда оттуда выпадал раненый или убитый воин, спасая положение, пока строй не сжимался обратно, компенсируя потери, тогда я опять отступал назад.
Лезвие моего копья стало красным, а бунчук свисал вниз кровавой сосулькой, с которой стекала свежая кровь, и его цвет превратился из бело-чёрного в красно-багровый. Пик битвы нарастал. А весы победы колебались, не зная, на какую сторону склонить горькую чашу поражения. И в этот момент… меня предали! Мой лучший и самый старый сотник, командовавший «крокодилами», Наобум, внезапно обернул своё копьё на меня, его поддержали и некоторые его воины, и хорошо, что не все.
Мгновенно отреагировав, я отбил брошенное в меня копьё. Наобум выхватил свой меч, и вместе с десятком своих воинов бросился на меня с явным намерением убить.
Меня спасли … "бабуины"! Несмотря на абсолютное разгильдяйство, они были преданы мне, и по-своему даже любили меня. Сплотившись под неожиданной атакой, они не дали прорваться вовнутрь строя атакующим воинам противника пока я бился с Наобумом и его воинами.
Наобум успел ударить мечом, удар которого я принял на щит. Оттолкнув его, я резко ударил копьём, но мой бывший сотник не был слабым воином. Отпрыгнув, он увернулся от копья и снова ударил меня мечом. В тесном пространстве было неудобно орудовать копьём и снова отбив щитом очередной удар, я его бросил, выхватив висевший на правом боку меч.
Дальше пошёл обмен ударами, как от сотника, так и от его воинов. Зарубив одного и проткнув мечом другого, я оказался незащищенным перед очередным ударом меча, но, извернувшись, смог в последний момент подставить под него свой щит. Меч сотника, скользнув по щиту, и, следуя за силой инерции, вонзился в землю. Я занёс каскару над головой, готовясь к решающему удару. Сотник мгновенно поняв, что сейчас произойдёт, с истинно кошачьей грацией вывернулся, и, оставив свой меч торчать в земле, отпрыгнул, вытащив откуда-то странный кинжал с длинным изогнутым лезвием.
В этот момент древний рог нагрелся и обжёг своим жаром мою кожу на груди. Я дёрнулся от боли, отшатнувшись назад. В ту же секунду, Наобум коротко размахнувшись, метнул кинжал в меня. Сверкая и кружась, короткий клинок полетел вверх, и моя рука, с нелепо выставленным мечом, оказалась на траектории его полёта и встретила кинжал лезвием меча. Раздался серебристый чистый звон, и оба клинка упали в пыль. Кинжал – целым, а моя каскара оказалась разрубленная напополам.
Первым очнулся я. Подхватив лежащее у моих ног копьё, я с силой размахнулся и вонзил его в сотника, проткнув насквозь так, что бунчук копья высунулся у него из спины, затем рывком отбросил противника в сторону, оставив в его агонизирующем теле кровавое копьё. Дальше события понеслись ярким калейдоскопом, быстро сменяя друг друга.
Винчестер из-за спины доставать было некогда, и меня выручил револьвер. Шесть выстрелов в упор прозвучали один за другим, и нас слегка заволокло пороховым дымом. Ещё двоих застрелил Луиш. Выжившие двое из числа нападавших изменников, бросились бежать, вырвавшись из круга, но тут же погибли на копьях воинов верховного вождя.
Разрядив револьвер, я сунул его обратно за пояс, и достал из-за спины одиннадцатиразрядный винчестер. Прицелившись в людей, пытавших прорвать нашу оборону, я стал стрелять, непрерывно дёргая за скобу Генри чтобы перезарядить винтовку.
Прогрохотало одиннадцать выстрелов, и одиннадцать тел, застреленных в упор негров, упало на землю. Рядом раздавались выстрелы моих барабанщиков и Луиша. И нападавшие не выдержали, стали откатываться назад, оставляя за собой трупы убитых и тела раненых, спотыкаясь о них и падая на скользкой от пролившейся крови сухой высокой траве.
Я стал перезаряжать револьвер и успел сделать им вслед ещё шесть выстрелов, прежде чем они отбежали на безопасное расстояние, после чего стал перезаряжать оружие.
К этому времени закончили совершать обходной манёвр и две мои сотни, посланные напасть на лагерь верховного вождя. Крики и шум боя послышались со стороны тыла наших врагов. Тут я дал приказ начать атаку. Мои потрёпанные потерями и предательством сотни, пошли вперёд под звуки тамтамов. Один из барабанщиков был убит, и я взял в руки тамтам. В ярости оскалив белые зубы, войдя в боевой раж, что есть силы молотил я своими широкими ладонями по туго натянутой коже тамтама, задавая темп атаки.
Два штандарта развевались над оставшимися двумя сотнями воинов, да и тех, наверно, не было. Каждый второй был ранен, каждый третий и не по одному разу, и только те, кто не мог идти, не участвовали в этой атаке.
А мы шли. Молотя руками по барабану, я что-то хрипел, мешая слова разных языков, а штандарт крокодилов валялся на пыльной земле, под телами, предавших свою сотню, воинов.
Рядом со мной шёл мой верный португалец и, поднося к плечу винтовку, время от времени совершал меткий выстрел, выбивая из рядов противника наиболее мощных воинов.
Не знаю, что всё-таки послужило решающим фактором разгрома противника: наша решимость и стремление к победе, неожиданная гибель вождя и всех его военных советников, атака с тыла, смерть от малейших царапин, нанесённых нашим оружием, а может и всё вместе. Но враг бежал, стремительно рассеиваясь в разные стороны, и был полностью дезориентирован.
Две тысячи, или больше человек, мгновенно перестали существовать как армия и превратились в толпу испуганных негров, прячущих свои жалкие шкуры и сбегающих от нас, рассеиваясь по окрестностям.
Убедившись в своей безоговорочной победе, мы принялись собирать раненых и хоронить убитых.
Через некоторое время меня нашёл Ярый, и, дико вопя и гордясь своим подвигом, сунул мне под нос мёртвую голову Верховного вождя народа банда Уука с выпученными, как у лягушки, глазами.
Меня передёрнуло от такого варварства, но что поделать, "с кем поведёшься, того и наберёшься". И я пристроил голову, убитого Ярым вождя, себе на копьё, и без того полностью залитое кровью. Теперь у меня появился личный штандарт.
Но это не была единственная голова, украсившая наши копья. На другом копье, ранее принадлежавшем мёртвому верховному вождю Ууку, была голова моего предателя – сотника Наобума, по родовому имени названному Наа.
– Что ж, вот и встретились два одиночества! Оба копья были воткнуты перед небольшой походной палаткой, захваченной в качестве трофея у побеждённых. И теперь обе головы наблюдали друг за другом, глядя глаза в глаза и молчаливо упрекая в проигрыше.
Интересный кинжал, который метнул в меня бывший сотник, я подобрал уже после битвы, рассмотрел и засунул в ножны, найденные на поясе у сотника. Затем убрал его до поры до времени в свой походный мешок, надеясь разобраться позже, что же мне попало такое интересное в руки. Единственное, что я понял, так это то, что древний рог и этот кинжал были несовместимы друг с другом, но почему… неизвестно.
Через три часа наступил вечер, и солнце окрасило саванну в зловеще красный цвет, дополнив мрачный пейзаж поля битвы. Несмотря на позднее время, над полем боя закружили грифы и стервятники, а с наступлением темноты, стало отчетливо слышно противное тявканье гиен, ожидавших в нетерпении обильной ночной трапезы. Собрав оставшееся войско, наскоро захоронив убитых, подобрав оружие, трофеи и раненных, я увёл людей в темноту.
Пройдя, несколько миль, я принял решение остановиться на ночлег. И начал считать. Считать своих убитых товарищей. Теперь, после этой ужасной битвы, каждый мой воин был для меня не дикарём, а товарищем. Да, они были глупые, дикие, жестокие, вероломные. Но они были моими людьми, и я собирался приложить все силы, чтобы сделать хоть какую-то часть их жизни лучше, а, может, и переделать и их самих.
Мой отряд понёс огромные потери. Только убитыми я потерял двести человек, ещё около сотни были тяжелоранеными, ну а почти все остальные были легкоранеными.
Воины мои не роптали, терпеливо ожидая своей очереди на лечение, страдали от ран, но не показывали вида. Стойко принимали свою судьбу, что называется, с открытым забралом. Они верили в меня, к тому же, выпили эликсир "храбрости", как они думали, и это не позволяло им признаться в боли и муках от ран. Я не спал всю ночь, спасая жизни воинов, но пятерых из них так и не смог спасти. Утром, похоронив своих товарищей в саванне, мы двинулись на захват столицы народа банда города Банги.
Глава 6. Декларация намерений и демонстрация возможностей.
Продвигались мы медленно, так как были отягощены ранеными, трофеями и собранным оружием, которое здесь было даже ценнее жизни самих негров. Вскоре мне это надоело и, подозвав к себе Ярого, я отправил его с остатками его сотни «гепардов» за рабами или пленниками, впрочем, название не имело никакого значения.
Уяснив полученную задачу, сотник повеселел, и, забрав своих людей, отправился ловить нам носильщиков. К концу дня с нами шагало уже около трёхсот рабов из числа воинов разбитой армии. Всех их доставил Ярый со своими гепардами. Теперь раненых и трофеи, кроме оружия, тащили выловленные, словно рыба, пленные. Скорость нашего войска увеличилась. До столицы Банги остался один дневной переход.
Мои воины шли бодро, окрылённые победой и разгромом превосходящих сил. Но я не был настолько оптимистичен. Город Банги был самым крупным городом народности банда и родственных им мелких племён. Его население, по моим подсчётам, было около двадцати пяти тысяч человек.
Этот город находился на берегу большой реки Убанги, что по своим размерам была сопоставима с Окой. И впадала она в ещё более крупную реку Конго. Конго – это не только огромная страна и территория, впоследствии разделённая на два государства, но и огромная река, своими размерами схожая с Волгой, и уступающая разве что Египетскому Нилу, давшая название обоим государствам. Она позволяла переплыть почти весь Африканский континент с запада на восток, преодолевая огромные расстояния. И, самое главное, она впадала в Атлантический океан, что давало огромные возможности для торговли, но там начинались владения бельгийского короля – купца Леопольда Второго.
Не государства Бельгия, а именно короля Леопольда Второго, самого успешного коммерсанта из дворян, и самого жестокого эксплуататора в 19 веке. Железной хваткой он наводил порядок в своей колонии и заставлял нанятых карателей, собранных со всей Африки, отрубать руки ленивым, по его мнению, работникам, покупая эти руки поштучно и ведя учёт своим преступлениям. Его плантации гевеи заполонили территорию Конго, основанная им торговая компания, торговала ценными породами дерева: красного, чёрного, лайсвуд, венге и так далее.
Так вот, именно Конго было следующей моей целью, но это не сейчас, не сейчас. Впереди показались многочисленные хижины города Банги. Перед ними стояло не меньше тысячи вооружённых жителей, возглавляемых кем-то из приближённых убитого вождя Уука.
Мои воины, перестроившись в одну линию, застыли в одношереножном строю, выставив свои копья и спрятавшись за щитами. Толпа горожан разразилась дикими, угрожающими криками, тряся над головами своим оружием. Некоторые устрашающе показывали нам не только оружие, но и оголенные части тела.
Ну, этим нас не удивишь, мы и сами могли грозно кричать ничуть не хуже, а их голые задницы никого из нас не привлекли.
Войдя в боевой раж, многочисленная, но не организованная толпа начала осыпать моих воинов стрелами. Их жалкие потуги не принесли нам никакого вреда. Эти оперённые палочки, на близком расстоянии бывшие весьма опасными, сейчас бессильно лежали и торчали в сухой красноватой почве травянистой саванны.
Под бой единственного тамтама, шеренга моих воинов, чётко ступая по земле обутыми в грубые сандалии ногами, двинулась неумолимой злой силой на распоясавшихся в безумстве отчаянья горожан.
Но этой силы было мало, горожане были напуганы, но недостаточно, чтобы бежать от нас без боя. Достав свой древний артефакт в виде рога, я приставил его к губам и, набрав в лёгкие побольше воздуха, дунул изо всех сил. Громкий, басовитый, низкого тембра гул вырвался из рога. Горячий воздух завибрировал от низкочастотных колебаний, и, ударив в шеренги наступавших на нас горожан Банги, посеял в них неуверенность и заново возбудил мистические страхи.
Их решимость биться до конца получила очередной удар. Ещё дважды я прикладывал рог к губам, издавая всё более и более протяжные звуки, похожие на стенания заключённого в магический круг демона. Наступающие горожане дрогнули и остановились, заколебавшись.
Тут в дело вмешались мистер Оливер Винчестер и месье Базиль Гра. Оставшиеся в живых, два моих воина с винтовками и португалец Луиш, по моему знаку, открыли беглый огонь из винтовок. Патронов было мало, но небольшие потери своим огнём нанести они все же смогли.
Почувствовав, что судьба сражения висит на одном волоске, зацепившись за одну из чаш, я решил, что настал мой выход, и, надев на голову свой уродским шлем в виде черепа крокодила, шагнул вперёд, растолкав шеренгу моих воинов. Откуда-то прилетел мой попугай и, усевшись на своё привычное место, растопырил крылья и возмущённо заорал, тем самым доказав, что он из породы боевых попугаев, а не каких-то там, прости господи, "неразлучников".
– Хурра, – издал я боевой клич, и, вскинув винчестер к плечу, открыл из него огонь. Прогремел выстрел, и выкинутая экстрактором гильза выскочила из патронника и, дымясь, упала на сухую траву. Передёрнув рамку, я загнал следующий патрон в патронник, и снова выстрелил.
Продолжая стрелять, я двинулся вперед. Шёл и орал своё "Хурра", а гильзы продолжали выскакивать из патронника и, дымясь, падали на землю за моей спиной, поджигая сухую траву под ногами. Впереди падали люди, цепляясь за других, в последней попытке удержаться на ногах. Их простреленные тела медленно опускались на землю, поливая её кровью и внушая ужас убийством на расстоянии.
Трава за мной начала разгораться, огонь побежал следом, словно прирученная собака. Остановившись, я еще раз приложил к губам рог и выдул из него мрачный рёв чёрного торжества, одновременно вытаскивая из-за пояса револьвер.
Расстояние между мной и онемевшей толпой было уже около ста метров, когда я, выставив револьвер перед собой, произвёл шесть выстрелов подряд. Не успел барабан револьвера разрядиться, как вся толпа, дрогнув, развернулась и бросилась бежать, наскоро оставив всё, что могло помешать унести ноги с места сражения.
Мне оставалось только смотреть на их грязно-розовые пятки, сверкающие на бегу, резко отличающиеся от чёрного цвета кожи остального тела и… тушить загоревшуюся траву.
Я не преследовал их, как не преследовали их и мои воины. В город мы вошли почти спокойно, не убивая, не насилуя, и не сжигая дома, а так, как будто этот город – зрелая и сочная груша, давно поджидавшая своих победителей, чтобы наградить их своим сладким соком и нежной мякотью.
