– Страшно?
Пол убрал одну руку, чтобы через секунду выставить ту вперед. Демонстрируя без стеснения изувеченные ладони, он негромко хохотнул мне в ухо. Теперь дыхание копошилось в волосах, а я, не отрываясь, разглядывала причудливое клеймо. Кем или чем оно было оставлено, я не знала: от предплечья до подушечек пальцев тянулись белесые ветви шрамов.
– Огонь беспощаден, – выдохнул Пол. Вторая рука скользнула на затылок и не позволила отвернуться. – Правая сторона пострадала больше всего: пламя выжгло нервные окончания. Оно пробралось под кожу, уничтожило часть магических потоков в теле.
Я сглотнула ком и попыталась сдержать слезы, которые грозились пролиться в любой момент. Теплый шепот перерос в злое шипение.
– Высокая цена за глупость, Ясмин. За желание стать кем-то в жизни я плачу постоянными болями. Мази и курительные травы дают временное облегчение, а любое заклятие превращается в пытку.
Неожиданно Пол схватил мои волосы и дернул голову назад с такой силой, что позвонки хрустнули. По-настоящему, хотя сильнее ударила ярость, плескавшаяся в серо-карих глазах. Она расползалась безликой дымкой за стеклами очков.
– Запоминай, – прорычал МакГиннес с ненавистью, – вот так выглядят последствия глупых желаний!
– Я лишь хотела… – вместо оправдания получился жалобный писк, который Пол проигнорировал. Он вообще вознамерился меня придушить, шершавые пальцы легли на шею и перекрыли доступ кислорода.
– Мне не нужна твоя магия, и помощь тоже в дрыгл не сдалась. Когда я говорю «убираться» – это значит молча исчезнуть и не лезть на рожон!
Задрожав, я прикусила губу и ощутила соленую каплю под лопнувшей кожей. Тело сотрясала дрожь, липкий страх вытеснил из головы остальные эмоции. Клянусь силой Мудреца, я думала, что Пол меня убьет. Свернет шею или задушит.
Мы молча смотрели друг на друга. Я боялась лишний раз шелохнуться, а МакГиннес продолжал испепелять меня горящим взором из-под очков. Стекла, похоже, служили некой преградой: они не давали ненависти окончательно вырваться на волю.
Внезапно я ощутила, что пальцы на шее ослабли. Ничто меня не удерживало, волосы свободной волной рассыпались по плечам, и острая боль в затылке почти исчезла. МакГиннес отступил на шаг, затем второй и резко развернулся к стопке одежды, что аккуратно лежала на траве неподалеку. До меня дошло, что он голый, только когда молочно-белая кожа скрылась под темной синей тканью широких штанов.
– Ой, – краска стыда обожгла лицо. На смену ужасу пришло осознание собственной бесстыдности.
Мудрец, я разглядывала обнаженного человека! Пусть даже муж – великое писание осуждало подобный разврат. Женщина не должна так открыто смотреть на человека противоположного пола.
– О Великий, прости свою грешную дочь, – я возвела взгляд к лазурной глади неба и услышала нечто вроде усмешки.
– Ты что там, молишься?
Оставив мужа без ответа, я произнесла короткую молитву за свою грешную душу и попросила у Мудреца прощения.
– Серьезно молишься? – удивился Пол.
Шорох шагов вызвал желание отскочить в сторону, что я и сделала: отшатнулась с опаской от рыжего хищника.
– Нет! – взвизгнула я и закрыла глаза. Выставила руку, чтобы остановить неизбежное. – Нельзя подходить! Сначала оденься, потом кричи!
Кажется, я привела супруга в полное замешательство. Минуту назад он готовился разорвать мое бренное тело на части за спасение своей жизни, а сейчас просто стоял, молчал и комкал в руках джеллябу из синего хлопка. Да с такой силой, что ткань совсем измялась от варварского обращения.
– Мы женаты, – заявил Пол как-то осторожно. – Супруги друг друга не стесняются.
– Обнаженное тело – грех! – запыхтела я.
МакГиннес наверняка закатил глаза. Он так громко фыркнул, что я вздрогнула и невольно посмотрела на него: за длинным одеянием скрылся крепкий торс, как раз там, где шрамы заканчивались и начиналась тонкая поросль рыжих волос.
Наклонившись за лежащими на земле перчатками и бурнусом, Пол пробормотал:
– Вам детей приносят джинны под дверь?
Я моргнула, затем наклонила голову к плечу.
– Любовью занимаетесь под простыней, чтобы ваш бог не рассердился. Неудивительно тогда, что у вас женщины ходят замотанные в мешки по самые глаза.
Обида обожгла нутро, и я притопнула ногой. Слова о любви же решила пропустить мимо ушей: нельзя рассуждать о подобных постыдных вещах среди бела дня, когда взгляды Мудреца обращены на головы его детей.
– Мы заботимся о скромности души и чистоте наших тел, – возразила я упрямо.
Глупый ишак! Что он вообще понимал в традициях Маракеша? Никабы и хиджабы служили двум целям: защищали от жары и скрывали достоинство женщины. Мы прятали красоту от посторонних глаз, чтобы никто не смел оскорбить нас ни словом, ни действием. Каждая девушка знала, что хранить тело до свадьбы – ее прямая обязанность. Кому нужна падшая женщина? Ни один мужчина не притронулся бы к той, которая не сохранила достоинство.
Неприятная мысль пробралась в привычные рассуждения. Я – плод греховной любви. Грязная от рождения, проклятая собственными родными. Моя мама не уберегла себя от посягательств постороннего человека. Мне ли рассуждать о вере, чести и возмущаться непониманием наших законов чужеземцем?
Закрыв рот, я молча опустила голову.
– Если ты настолько верующая, почему нарушила традиции страны и сбежала?
Резонный вопрос, а вот ответа у меня не нашлось. Пол громко усмехнулся, натянул перчатки со скрипом и перебросил бурнус через руку. Некоторое время он стоял, будто ждал слов возмущения, однако я продолжала изображать статую.
– Врать себе – худший грех человека. Однако люди снова и снова совершают его, – протянул МакГиннес куда-то в пустоту. – Проще сдохнуть, чем следовать всем канонам. Неважно, Мудрец их диктует или бесчисленные боги моей страны. Показательная святость – просто обратная сторона лицемерия, Ясмин. Только и всего.
Пол ушел, а я продолжала разглядывать крохотные песчинки под ногами. Наш странный разговор, который начался с запугивания и закончился рассуждением о натуре человека, оставил после себя странное чувство беспокойства. Мне не дано понять мужчину, по воле небес ставшего моим супругом. Его философия и рассуждения мне были не близки.
Вздохнув, я нашла выпавшие из рук вещи и застыла. Решительность пришла вместе с осознанием слов МакГиннеса. Внезапно я ощутила, как жажду преодолеть нашу стену взаимных противоречий. Ведь несмотря ни на что, мы теперь муж и жена.
Нравилось нам это или нет.
Глава 17. Пол
– Али, опять отправишь Ясмин ко мне в момент купания – убью.
Слуга сделал вид, что глух и слеп. Неспешными глотками поглощая чай из глиняной чашки, он наслаждался видами горящего пламени в костре, вдыхал ароматы природы и вообще прикидывался частью оазиса. Вот как та пальма, только хитрее. Взгляд из полуопущенных ресниц – единственное, что мне сказало о его мыслях.
– Ты понял меня? – я грозной тучей навис над слугой.
Бедняжка чуть не обмерла от страха. Потом внезапно вспомнила о скромности, и вся тирада, которой я разразился на берегу, уплыла в молоко. Если сначала женушка испугалась, то потом принялась яро отстаивать свои традиции. Будто не она дрожала листочком на ветру в моих руках, жалобно хлопала пушистыми ресницами и проливала хрустальные слезинки.
Боги, женщин понять невозможно. Они не просто странные, они очень странные! Мне бы давно принять сей факт, однако я упрямо от него отворачивался. Хотя уж кто-кто, а та же Амалия в свое время не раз вводила меня в ступор. Или кузина – вот уж точно неугомонное создание, призванное на голову мужчин в качестве наказания. Бедолага Грант – наш несчастный сосед – однажды прочувствует всю силу любви Эйлы и вряд ли после нее останется в здравом уме.
Может, хоть племянницы вырастут нормальными?
– Господин, – Али сложил руки на коленочках и скромно потупил взор. – Вы ко мне несправедливы. Я всего лишь показал нашей спутнице, в какую сторону идти. Клянусь, ни одной дурной мысли в голове не держал.
Он поднял ладони вверх и улыбнулся.
– Шайтан, – цыкнул я.
– О, господин, вы становитесь ближе к нашему народу! Поверьте, нет лучше женщины, чем маракешка. Самые прекрасные, чувственные и любящие создания на земле.
