Бомбардировщик

1

Отрыв от земли, как всегда, оставил ощущение вязкости, растекшейся по внутренностям. Что-то в животе отчаянно хотело вернуться на землю, буквально тянулось вниз, пытаясь просочиться в кишечник, а уже из него – в исподнее. Схожее недомогание испытывали все члены экипажа «Петляка» – бомбардировщика Пе-8, четырехмоторного тяжелого громилы. Впереди взлетали два таких же самолета. Они грозовыми тучами поднимались в слепое ночное небо, уходя на задание: бомбить нацистский Кёнигсберг.

– Терпим, братцы, терпим! – прокричал Нестеров. Штурвал в его руках противился подъёму и разве что не лягался. – Еще полминутки – и мы в небе, на посыльных у Бога и его ангелочков!

В динамиках наушников послышался хохот Игната Кожедуба и Юсуфа Бегочароева. Штурман-бомбардир и бортмеханик сидели прямо под ногами у пилотов, в штурманской каморке. Отсюда можно было перебраться к бомбовому прицелу или нырнуть в носовую оборонную сферу, чтобы засесть за спарку пулеметов ШКАС1. Сейчас мурманец Кожедуб и лезгин Бегочароев тянули картишки на старшую масть. Выигрывал лезгин.

– Пропащий ты человек, Нестор, – заявил Кожедуб, вытягивая короля червей. Чертыхнулся, обнаружив трефового туза в руках улыбающегося лезгина. – Кто ж тебя за язык-то дергает? Сейчас ведь точно прилетит: Козинак терпеть не станет.

– А пущай прилетает, – бодро отозвался Нестеров. – Вдруг земля легче отпустит.

Как и ожидалось, Василий Коккинаки по кличке Козинак заколотил в пол ногами. Коккинаки был вторым пилотом и потому, сидя в кабине позади Нестерова, на равных разделял тяжесть штурвала, направлявшего «Петляка» в брюхо темных облаков. А еще Коккинаки отличался здоровым академическим атеизмом, который приобрел в довоенные годы на кафедре прикладной физики Пермского политеха.

– Смейтесь громче, черти, чтоб вас! – азартно потребовал Коккинаки, адресуя топот смеявшимся штурману и бортмеханику. – Да поддайте-ка нам жару! Взлетим как горячий воздух!

В разговор включился Владимир Романов. Он и Александр Покрышкин сидели в бомбовом отсеке. Из распахнутого бомболюка бил ночной ветер, подбрасывая воротники их шуб.

– Козинак, а ведь по твоему разумению и безверию потешному – чертей тоже нет. Или ты только в нечистого веришь?

– А сам-то как думаешь, Романыч? Нечистому гостинец и везем.

Все примолкли. «Петляк» между тем набирал высоту, оставляя позади сигнальные огни аэродрома «Пушкин». Тьма и тревожное ожидание покрывали землю, заполняли воронки от снарядов, струились по лицам. Цепочка из трех бомбардировщиков неторопливо ползла за облака – к звездам и полуночным просторам.

«Гостинец», как выразился Коккинаки, представлял собой пятитонную авиационную бомбу ФАБ-5000НГ. Бомба была столь огромной, что створки бомболюка наотрез отказывались закрываться. По салону гулял апрельский ветер, становясь ледяным по мере набора высоты. Сидеть приходилось в шубах, унтах и кислородных масках, отчего весь экипаж «Петляка» напоминал простуженных полярников на высокогорье.

Имелась проблема и посерьезнее. «Петляк» был способен поднять около четырех тонн, а сейчас его перегруз – при нехитром сопоставлении с весом супербомбы – составлял всю тысячу килограммов. Внешние бомбодержатели также были под завязку набиты свободнопадающими боеприпасами. Чтобы хоть как-то компенсировать общий перевес, экипаж «Петляка» пришлось уменьшить с десяти человек до шести. Но большой ли довесок от четырех мужиков, отощавших без нормальной еды?

В напряженное молчание вклинился голос Гулаева, пилота Пе-8, летевшего прямо перед «Петляком»:

– «Тетерев» вызывает «Петляка». А вы у себя на посылочке что написали?

– Мы? – Нестеров попытался оглянуться на Коккинаки. – Братцы, а что мы у себя накарябали?

Традиция оставлять надписи на снарядах, танковой броне или фюзеляже шла еще от Первой мировой, и в Красной армии свято ее придерживались. Обычно на бомбах писалось что-то вроде «Новогодний подарок для Гитлера», «За отца и мать», «За товарища Киселёва». Однако Нестеров был уверен, что надпись на их супербомбе вовсе не такая важная. Важной она не была лишь по той причине, что «Петляк» к третьему году войны сбросил столько бомб, что многие успели по несколько раз помянуть погибших.

– Товарищ майор, а можно я отвечу «Тетереву»? – В голосе Покрышкина слышался кураж. – Мы тут с Романычем как раз на первую часть надписи глазеем.

– Отвечай, – разрешил Нестеров.

– «Тетерев», сверху видим: «Всякому фашисту…»

– Так, а дальше?

– А дальше: «…х**м по лбу».

Гулаев замолчал, а потом расхохотался. Экипажи «Тетерева» и «Петляка» тоже засмеялись. Грубый и усталый смех звучал еще несколько секунд, прежде чем стихнуть.

– «Тетерев», а вы? Что у вас? – поинтересовался Нестеров.

– Ну, у нас точно не по лбу.

На этот раз засмеялись и на борту «Звезды», возглавлявшей этой ночью боевое звено «Свень», состоявшее из трех тяжелых бомбардировщиков. Пустую болтовню оборвал Котов, первый пилот «Звезды». Смех тут же растворился в холоде, наполнявшем дистиллированным субстратом внутренности бомбардировщиков. По какой-то причине экипажи «Петляка» и «Тетерева» подумали об одном и том же: что у ведущего звена на супербомбе написано кое-что похлеще.

А еще многих перепоясывало странное предчувствие. Не хорошее и не плохое.

Но касалось оно почему-то только экипажа «Петляка».

2

Кёнигсберг приближался. Точнее, он приближался где-то под облаками, лежавшими посеребренным покрывалом на высоте двух тысяч метров. Бомбовый прицел ощущался бесполезным, поскольку показывал лишь ночную муть.

– Ни хрена не видно, – шепотом пожаловался Кожедуб. Он сидел у окуляров бомбового прицела и терпеливо ждал, поглаживая рычажок сброса.

– Скоро уже, Игнат, скоро, – заверил его Нестеров. – Увидишь столько, что глаза и глотка пересохнут.

– А мне столько без надобности, – пробормотал в ответ штурман.

«Петляк» заходил на город с востока, лидер звена надвигался с запада, а «Тетерев» шел прямым курсом. Боевая задача «Свени» сводилась к поражению береговых укреплений Кёнигсберга, его вагоностроительного завода в предместьях, штамповавшего танки вместо аккуратных голубых вагончиков, и аэродрома на территории замка Нойхаузен, где располагалась авиабаза люфтваффе. Береговые укрепления достались «Звезде», завод – «Тетереву», а «Петляку» предлагалось ударить по базе воздушных сил вермахта.

Три Пе-8.

Три цели.

И ни одной толком не видно.

Снижаться приходилось стремительно. Показал нос из облаков – и сразу за дело, крути немцу уши. Небо над Кёнигсбергом уже вовсю кишело истребителями. Единственное спасение звена – высота. Именно высота позволила 19 мая 1942-го, чуть меньше года назад, перелететь на одном из Пе-8 через всю оккупированную Европу Вячеславу Молотову, наркому иностранных дел. Всё ради того, чтобы англичане и американцы собрали слизь между ног в кулак и открыли наконец второй фронт.

И прямо сейчас спасительной высотой приходилось жертвовать.

– Выходим! – объявил командир звена.

Нестеров ощутил, как от напряжения вспотели ладони в утепленных перчатках. Позади закашлял Коккинаки, прочищая горло. Остальной экипаж уже давно находился на боевых позициях. Кожедуб по-прежнему не отрывался от бомбового прицела. Бегочароев в носовой полусфере водил спаренными пулеметами ШКАС, проверяя их управляемость. В пулеметной мотогондоле левого крыла таился Покрышкин, а Романов выжидал в кормовой оборонной полусфере, напустив на себя задумчивый вид. «Петляк» готовился дать прикурить всем желающим.

За секунду до того, как вынырнуть из облаков, на «Петляке» услышали глухие частые звуки: птук-птук-птук, птук-птук-птук. Где-то строчили тяжелые авиационные пулеметы. «Петляк» вывалился из мутного купола и навис над Кёнигсбергом, разве что не раскинув крылья, точно хищная птица. Город-крепость сверкал прожекторами в кирпичных коронах, обследуя низкое небо, а заодно завывал и всячески огрызался из больших бетонных зенитно-артиллерийских блокгаузов, напоминавших башни смерти.

Небо, ставшее бело-оранжевым из-за близости облаков к городу, потемнело от шапок зенитных разрывов. Тут и там, точно заговоренные на бессмертие, шныряли «сорокопуты» – одноместные истребители немецкой авиастроительной фирмы «Фокке-Вульф». Летевшему с запада «Тетереву» – не говоря уже о «Петляке» – повезло чуть больше, чем лидеру звена. «Звезда» же, сверкая пулеметными вспышками, отбивалась от трех «сорокопутов», пытавшихся сесть ей на хвост.

– Сука! – выругался Нестеров. – Юсуф, рассей их!

В носовой полусфере «Петляка» яростно заплясало пламя, когда лезгин открыл огонь из спарки пулеметов. В эфир вплелось рычание Бегочароева.

– Задача! – проорал Котов, обнаружив, что «Звезду» пытаются прикрыть. – Всем выполнять свою боевую задачу! Никому не вмешиваться, даже если всё огнем полыхает, это приказ!

– Стреляй, Юсуф, – упрямо проговорил Нестеров. Первый пилот «Петляка» даже не заметил, как перешел на шепот. – Всё равно стреляй, пока можешь, ясно тебе?

– Яснее дня, Нестор.

Откуда-то сверху упал нацистский «сорокопут» и совершенно неожиданно завис справа от «Петляка». К оторопи пилотов, немецкий ас тряс головой и что-то напряженно высматривал в противоположной от «Петляка» стороне. Казалось, «сорокопут» добровольно вызвался в сопровождение тяжелого бомбардировщика.

– Ради бога, Саня, скажи, что ты сейчас сидишь в гондоле правого крыла, – произнес Коккинаки сдавленным голосом.

– Ты же не веришь в Бога, Козинак. – Голос Покрышкина был таким же низким, ничего не выражающим. – А если бы, сука, верил – глядишь, я бы там и сидел.

Пилот «сорокопута» всё еще не замечал опасного соседства.

– Держитесь крепче, братцы. – Нестеров плавно потянул штурвал вправо.

«Петляк» надвинулся всей тушей на «сорокопута», точно хотел поглотить его. Стремительно вращавшийся винт четвертого двигателя, способный обеспечить бомбардировщику скорость до четырехсот пятидесяти километров в час, нацелился на хвост истребителя.

– Относ бомбы при прицеливании! Относ бомбы! – пролаял Кожедуб. – Вы чем там думаете?! Козинак! Нестор! Дайте прежний курс!

– Не дури, Нестор, – сказал Коккинаки. – Пусть Юсуф его собьет.

– Он глухой, – отозвался Нестеров.

– Кто? Юсуф?

– Я тебе дам – глухой! – немедленно огрызнулся черкес.

– Нет, пилот «сорокопута». Он либо глухой, либо у него контузия. Иначе бы он услышал «Петляка». А у нас совершенно нет на это времени.

Вопреки опасениям Коккинаки, Нестеров и не планировал рисковать «Петляком». Он пустил винт выше вражеской машины, и мощный поток воздуха сбросил «сорокопута» с курса. В последний момент немецкий пилот оглянулся, а потом и его изумленное лицо, и запутавшаяся в воздухе машина резко ушли вниз.

Исход опасной ситуации заметили только Нестеров и Коккинаки. Покрышкин, так и не покинувший левую мотогондолу, поливал огнем еще одного «сорокопута», что в этот момент сверлом поднимался от земли. Романов в кормовой оборонной полусфере не давал трем нацистским истребителям сесть «Петляку» на хвост. Бегочароев пристально высматривал среди зенитных разрывов врага, а Кожедуб не отрывался от бомбового прицела.

Неожиданно всё расцвело нестерпимыми, перенасыщенными красками. К задымленному ночному небу, исполосованному лучами прожекторов, поднимался огромный огненный шар. Береговые укрепления города-крепости разлетались медленно, словно во сне, но это лишь говорило о стремительной скорости обломков, наблюдаемых с высоты, и чудовищной силе взрыва. Поверхность Балтийского моря пошла темной, пенистой гармошкой.

На фоне пузыря адского пламени, пожиравшего берег Кёнигсберга, взлетал ведущий звена. Тяжелый бомбардировщик напоминал клеймо, поставленное прямо на шквал огня.

– Вот вам х**м по лбу, фрицы е***ые! – проорал Кожедуб. – Погодьте-погодьте, сейчас и мы свою подкинем!

– Фотопулемет! – быстро скомандовал Нестеров.

– Есть фотопулемет! – отозвался Бегочароев.

На носу и на корме «Петляка», как и на любом другом Пе-8, находились так называемые фотопулеметы. Они представляли собой фотокамеры, фиксировавшие использование боеприпасов. С их помощью экипажи выручали не только себя, но и боевых товарищей. Не самое бесполезное занятие, учитывая приказы НКО СССР, в которых говорилось о необходимости документального подтверждения того, что цель поражена. Разумеется, все делали вид, что эти самые подтверждения требовались исключительно ради выплат.2

Раздался голос Котова:

– «Звезда» – звену. Задачу выполнил. Ухожу.

Говорил он тяжело – так, словно тащил только что сброшенную супербомбу на собственном горбу. Котову что-то ответили с «Тетерева», но никто ничего не понял. Динамики пронзительно завизжали, нагоняя на всех необъяснимую крупную дрожь.

– А немцы-то опять учудили, – заметил Коккинаки.

Нестеров отрыл было рот, чтобы разузнать, о чём речь, и тут же захлопнул его.

Рядом с замком Нойхаузен, что располагался в семи километрах от Кёнигсберга, воздух как будто остекленел и накалился. Там, казалось, пылали невидимые печи, выдыхавшие необозримое количество жара прямиком в ночь. За колебаниями пространства просматривалась авиабаза люфтваффе. Такая же грозная и опасная, способная породить десятки погибельных жал, она словно пряталась за этим призрачным щитом.

Очарование экипажа «Петляка» нарушил вопль Гулаева с «Тетерева»:

– Сделано, родненькие! Сделано!

Не сговариваясь, Нестеров и Коккинаки повернули головы в другую сторону. «Петляка» легонько тряхнуло. Второй раз за десять минут ночь превратилась в ослепительно яркий день. Северо-восточные предместья Кёнигсберга – там, где располагался вагоностроительный завод, – раздирал пламенный монстр, порожденный детонацией трех тонн взрывчатого вещества из тринитротолуола, гексогена и алюминия.

– Вышли на цель! Готов отправить посылку! – отрапортовал Кожедуб. – Жду команды!

Однако сотрясалось не только побережье Балтийского моря, вырванное из иллюзии сна. Прожектора пытались сжечь облака, тревожно выли сирены, по оранжево-черным клубам дыма полз «Тетерев» – всё это внезапно предстало фальшивой декорацией к тому, что разворачивалось по курсу «Петляка». Окрестности немецкой авиабазы заливало багровое сияние.

– Не лети туда, – пробормотал Коккинаки, с каким-то детским упоением разглядывая искажения воздуха. – Ради бога, Нестор. У меня дурное предчувствие.

– Сбрасывать или нет?! – проорал Кожедуб.

Нестеров что-то прокричал и с удивлением понял, что не слышит собственного голоса. Звуки словно были выкрадены необычным свечением.

«Петляк» влетел в центр атмосферных возмущений.

3

– Так сбрасывать или нет?! – не то вскрикнул, не то проблеял Кожедуб.

Штурмана услышали, но никто не сподобился дать хоть сколько-нибудь осмысленный ответ. Кожедуб и сам бы не припомнил, что за слова исторг его рот. Все поголовно озирались по сторонам. Широко раскрытые глаза с испугом изучали незнакомый мир.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

ШКАС (Шпитального – Комарицкого авиационный скорострельный) – синхронный авиационный пулемёт СССР.

2

Приказ НКО СССР № 0299 «О порядке награждения летного состава Военно-Воздушных Сил Красной Армии за хорошую боевую работу и мерах борьбы со скрытым дезертирством среди отдельных летчиков».