Л. успела перебежать запруду и дважды взвизгнуть. Все кончилось. Асфальтный каток гораздо гуманнее…
Дальнейшее почти не помню. Перепрыгнуть ручей Космачу ничего не стоило. На том берегу он находился, наверное, не более секунды. Эта махина неслась быстрее гепарда.
Прежде чем ружье оказалось у меня в руках, Космач вернулся на этот берег и скрылся за толпой березок. Я бросил ружье на землю. Оно попало на пригорок и выстрелило, как гаубица. Брызгнула глина и щепки. Время почти остановилось. Мягко, словно во сне или замедленном фильме, спланировали с одного дерева на другое остатки сбитого выстрелом осиного гнезда. Кольцеобразный рой полусонных обитателей не распался и двинулся вслед своему домику. Секунды-осы свернулись.
Я очнулся. Вдруг раздался треск, и баня рухнула. На оставшейся стоять стене болтался, как маятник, рюкзак Л. Качнувшись в последний раз, он сорвался с гвоздя – стукнуло что-то металлическое. Меня подтолкнуло какое-то наитие. Голова не соображала. Ах, вот… Не один, а два самородка: распался почему-то на части. На внутренней стороне одного из них – "моржа" – горел огонек перлита. Самородок "черепаха" неожиданно выпал у меня из руки, скользнул в руины бани, исчез где-то в гнилье подпола.
Буру-б?, рандуб?х бог?рон.
Рандоб?н бор?бон бун?.
21 сентября.
Толпа народа ходила по лесу. Стреляли в сторону каждого шороха.
23 сентября.
Братья Л. сидели среди поля. В выдолбленной тыкве горела свечка. Опять <……..> кучу малу решили устроить? Ан, нет! Кругом – корзины. Пьют бузу и "Гамзу" от мелитопольской тетки. И проклинают Л. за то, что родилась. Недостает еще одного, шестого братца. Всякие троюродные – не в счет. Не та порода. Еще посмотрим, что будут делать без командира. Сопьются.
Но что это? Стреляют из коллекционных ружей в летучих мышей.
Дорвались.
Еремана. Осц?лла. Охаяна.
25 сентября.
Сновидения. Лежу на боку и одновременно бреду через галереи кладовок, созданных на месте гауптвахт и караульных помещений, открываю двери с заколоченными васисдасами, решетками. В углах стоят бутафорски выполненные, но живые, ухоженные шахматные кони, готовые к прыжку. Навалены посыпанные перцем и политые бордосской жидкостью перерубленные ферзи. Над головой летают зелено-красные попугаи, под ногами бегают котощенки и визгомяукают. В клетках-мышеловках пищат пёстрые кибернетические цыплята. Все стены, перегородки заставлены полупрозрачным зеленым стеклом. На стекле намалеваны карикатурные фосфоресцирующие рожи Эйзенхауэра, Аденауэра и прочих деятелей.
Еле выбрался на улицу. Вот берег потусторонней реки. В выключенном фонтане поет ветер. Попугай ара сидит в алебастровой чаше и клюет малахитовые зерна. Одно зерно черное. Это – Л. Ара схватил его и бросил в Лету. Вода хлюпнула, как болотная топь.
А была ли Л.? Может быть, ее и не было?
27 сентября.
На месте разработки издалека увидел чужую кирку и бак с дырчатым верхом. Из косого шурфа торчали чьи-то голые пятки. Не прицеливаясь, выстрелил по пяткам мелкой дробью. Никакого "ай" не последовало. В шурфе лежал холодный мертвец. Шагах в десяти – другой мертвец со свернутой набок челюстью и содранным ухом. Братец Л., только троюродный. Вокруг – никаких следов.
Я подошел к яме слева от шурфа: она углубилась, по бокам возникли пробные раскопы. Та-а-акс! Золото мошенники подчистили до конца, но вот унести не успели, а убийцы мошенников почему-то также ушли ни с чем.
– Друннхх – друннхх – умаррр! – донесся голос Космача.
Послышался треск и шумные, словно нарочито неосторожные, удаляющиеся шаги.
Оверон. Овара. Оведа.
27 сентября.
Из леса уходил через поляны, заросшие поздней фиалкой. Заходящий шар солнца греет затылок, лица фиалок устремлены прямо на меня. Мир выглядит странно в косом свете. По планете ли Земля я иду? Слишком пестро! Насквозь просвечивают травы, шевелятся в безветрии, и – какой-то звук, глухой подземный звук. Стало чуть темнее, но неестественность мира не убывает. Предсумерки – всегда не от мира сего. Опять трехцветная фиалка – уменьшенные анютины глазки. Вот среди массы мелких показался очень крупный цветок. Из какого сада он сюда забрел? Растет как-то косо, будто воткнут нарочно. Не иллюминация ли это, не галлюцинация ли? В такое время нет ничего лучше коры волчьего лыка. Не сгорю. Вот еще один волчий куст, на нем – рыжая прядь. Не звериная, не человечья… Вот череп лося, опрокинутый рогами на тальник, а здесь кто-то мухомор надел на ветку. Поднял ружье. Прицелился. Та-а-а-кс! И – нет выстрела! Сушеный мухомор сильнее капсюля. Здесь опять в землю воткнут огромный цветок…
Туман и сумерки падают одновременно. В стороне – силуэт. Человек с ружьем и рюкзаком. Туман. Стеклянный туман. В тумане все видно. Человек склонился над нелепо торчащим цветком. Вот еще один силуэт. Кое-где на небе появляются звёзды. Звёзды появляются на земле. Звёзды появляются на воде. Людских силуэтов много. Тысячи. Триллионы. Безмерности. Силуэты выпрямляются, оглядываются вокруг себя, оглядывают друг друга. Каждый поднимает ружье. Каждый стреляет в небо. С туманной тверди сыплются подбитые фиалки-звёзды. Туман плотнеет. Близко журчит ручей, много ручьев. Вся планета в тумане, вся разделена на квадраты ручьями. В каждом квадрате – двойник. Бра – конь – ер!
Шимарон, шодолла, шопада…
2 октября.
Проснулся от какого-то шума. На верхушке березы сияла полная луна. В пристройке деда горел свет и раздавался стук.
С некоторых пор дед вдруг стал меня интересовать. Я отодвинул специально оставленную "смотровую" дранку в прощелине стены. Дед давненько поменял свои привычки (если не сказать сдвинулся по фазе), но последние годы его поведение мне совсем не нравилось. Дед молился и, как полагается фанатику, стучал лбом об пол. Я понял: он вернулся из путешествия и благодарит святых за дорогу.
Попом он был всего года три. Быстро превратился в атеиста, охотника, золотоискателя, хотя за отсутствием служителей культа, изредка творил по чьей-то настойчивой просьбе службы. И вот на заре старческого угасания подхватил от некой оглашенной свирепый религиозный вирус. Кричала, говорят, оглашенная так, что в ушах звенело, а стекла рассыпались на мельчайшие кусочки… И замкнулись круги, в повторения вверглось пространство…
Аброты. Абрала. Лят.
Сколько все-таки можно ходить по святым местам и молиться мощам? Весной дед исчезал и появлялся только осенью. Сейчас на столе у него красовалась бутылка со святой водой, высилась стопка закапанных свечками журналов, высовывались физиономии каких-то заморских плодов наподобие каштанов. Пахло ладаном. Дед продолжал молиться.
Полурассвет. Полудремота. Благовония. Вдруг я уперся мыслью в тот факт, что дед необычайно рыж, что он стучит не только лбом о пол, но и затылком о потолок. Или это световое искажение, тень? Был час, когда книга или ладонь могут показаться непомерно огромными, заслоняющими весь мир, или размером – с ноготь. Ма-кроп-сия с мик-роп-си-ей. Всему свое время.
Лодоболо олоно соно,
белида обед?ла алан.
4 октября.
Как обычно, часов в пять утра рыжий дед захватил всевозможные подарочки от Николая-угодника и отправился в заранее натопленную баню. Там и постиг его удар. Домолился. Всё очень скоро в этой жизни.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
