– Совина, это ты?
Ника безразлично пожевала язык.
– Почему вы тут же решили, что я?
– Так это не ты?
– Если я одета не как все, – завелась Ника, уцепившись за свою любимую тему притеснения, – это не значит, что я должна устраивать потасовки и вениками сшибать горшки!
– Не значит, – неохотно согласилась Римма Эдуардовна, – но твой внешний вид вопиющ! Сколько раз я разговаривала с твоими родителями…
– Они не убедили меня, – вкрадчиво ответила Ника.
Собравшиеся безразлично слушали перебранку. Кое-кто втихаря клацал по телефону.
– Все-таки стоит нам выяснить, кто это сделал, если, конечно, не ты… И потом, что у тебя на поясе?
«Достала!» – подумала Ника, и, чувствуя, что терпение кончается, покосилась на Виту. Та умоляюще скосилась на нее. Но Нике уже нечего было терять – от четвертной оценки не зависело ничего, уроки постепенно сходили на нет.
– Это скорпион, – ответила Ника учтиво. – Он вам не нравится?
– У меня пока еще есть вкус.
– Тогда почему вы носите на себе убитых животных?
Римма Эдуардовна как будто опешила, но потом, вспомнив, кто она, процедила:
– Совина, к директору!
Маргарита со вздохом проводила подругу глазами.
Из-за этого казуса сегодня даже не была затронута тема, что одиннадцатый «А» ничего не знает, не умет и не сдаст. «Я просто поражаюсь! – с чувством говаривала Римма об интеллектуальном уровне своих учеников. – Вы – потребители!» Обычно после подобных экзекуций она ставила заведомо единичным работам «три с минусом» и гордо бралась за объяснение новой, еще более провальной, темы, смысл которой улавливала едва ли лучше своих великовозрастных подопечных.
Однажды в девятом классе, когда алгебру по причине личных неудач Риммы Эдуардовны замещала более степенная и академичная преподавательница физики Нина Тамаровна, к доске была вызвана Алина. Единственным предметом, к которому она имела хоть какую-то тягу, был труд, закончившийся несколько лет назад. Сейчас все ее время занимали нехитрые взаимодействия между людьми, попадающими в поле ее зрения и непрерывный поток проблем, связанный с вышеперечисленным. Главным слушателем этих откровений поневоле становилась Маргарита из-за чрезмерной терпимости к слабостям ближних. Чужим людям она могла дать от ворот поворот, но никак не одноклассникам, которых почему-то считала родными. Она предпочитала не замечать, что за все одиннадцать лет ее с ними тесного взаимодействия они совершили больше пакостей, чем полезных дел, и, похоже, гордились этим, с довольным смехом сообщая окружающим о своих достижениях. Так же ей было привычно, что никто, кроме подруг, не пришел к ней, когда она лежала в больнице с гайморитом.
Алина вышла к доске со смутным довольством незамутнености своего разума науками. Все попытки учительницы добиться от Алины написания хоть одной формулы заканчивались трагически – ученица просто улыбалась, крепко держа мел и находясь в готовности сейчас же записать доносящиеся из класса звуки. Класс же зевал и ждал перемену, а не перемен. Наконец, Алина расслышала не слабый уже, а вполне уверенный шепот первых парт: «А в квадрате плюс Б в квадрате…» Не дожидаясь окончания, Алина бодро написала «А» и нерешительно остановилась, оглядываясь на класс. Нина Тамаровна уже не принимала в действии никакого участия, со слабой улыбкой сложив руки на груди и наблюдая.
Алина беспомощно чертила на доске что-то невразумительное и тут же стирала. К ее «А» ничего так и не прибавилось.
– В квадрате, в квадрате! – раззадоривались ребята.
Они похихикивали и качали головами. Хотя за потомка Энштейна и по внешности, и по способностям хотя бы отдаленно мог бы сойти только Кирилл.
Наконец, Алина решилась и обвела написанную ранее букву «А» в квадрат. В последовавшем за этим коллективном взрыве смеха приняла участие даже элегантная Нина Тамаровна.
4
Директором этого (далеко не самого забубенного, что бы не утверждала Ника) места была утонченная чрезмерная блондинка Стелла Вениаминовна Растяпова. Она воцарилась в престижном кресле всего несколько месяцев назад, но мягким и приятным обращением сумела заслужить снисхождение требовательных учеников школы. Вслед за красным Porsche Стеллы в школе в коем-то веке появились йогурты на завтрак, что несколько притушило уже готовящиеся сорваться с языков скоропалительные выводы. Ей дали необидное прозвище Веня, но в темных углах все же пошептывались о влиятельной семье, благодаря которой и стала возможной произошедшая кадровая перестановка. Впрочем, несколько не угодивших Вене учителей тут же были понижены в должности или даже уволены. Последняя участь постигла несчастную учительницу музыки, на которую не нашлось своего Дамблдора, чтобы отстоять ее право остаться в школе. Поэтому престарелой женщине оставалось только целыми днями ездить в маршрутках и невпопад разговаривать то с шагающимися от нее пассажирами, то вообще с самой собой.
В тот момент, когда разъяренная Римма Эдуардовна под конвоем привела в кабинет главнокомандующей смущенную, но не сдающуюся Веронику, Стелла Вениаминовна пыталась с лучшей стороны преподнести свою вотчину новому учителю. Педагог этот был молодым мужчиной, и даже не косым и не кривым, что вообще выходило за всяческие рамки дозволенного. Из-за существенного гендерного перекоса в школе Стелле надо было особенно постараться и по возможности не сразу раскрыть кандидату грядущее вознаграждение за его труд.
Те представители сильного пола, которые в школе по какому-то недоразумению еще остались, лавинообразно вызвали все больше недоразумений. Преподаватель истории помимо пристрастия к горячительным напиткам не стеснялся рассказывать ученикам не одобренное министерством образования мнение о пролетарских вождях и, уж совсем начистоту, даже о Рейхе. Восторженный учитель ОБЖ раскуривал дешевые сигареты со старшеклассниками в подсобке и раскрывал старшеклассницам методы защиты себя в чрезвычайных обстоятельствах (и речь не шла о потопах). А тучный физрук и вовсе, судя по всему, переживал мужской климакс.
Учитель географии еле передвигался и постоянно подвергался издевательствам со стороны акселератов. Посередине урока, он, бубня что-то себе под нос, вдруг вскакивал и доставал изо рта вставную челюсть, шамкал, а потом возвращал ее на место. Еще хуже обстояли дела, когда он решал провести эксперимент с ушной серой. Он щедро наковыривал ее прямо из своих ушей на глазах шокированного класса и передавал палочку несчастному, который и должен был проводить эксперимент. Он был по-настоящему интересным рассказчиком, но никто из учеников, даже отличница Маргарита, не в силах был слушать его блеклый шепот. Дети платили жестокостью за его неумение поставить себя и дали ему меткое прозвище – Глобус, охватывающее и его неспешность, и завидные объемы, и род деятельности.
Про трудовика же в приличном обществе вообще не стоило и заикаться. Хорошо хотя бы, что он обитал в удаленном крыле, примыкающем к блоку шестилеток, и редко выползал на божий свет. Подозревая что-то о себе, светской жизни учреждения он предпочитал полную темноту своей захламленной подсобки. Может, ему было больно видеть белый свет. Из подсобки этой периодически раздавались то ли попискивания неизвестной науке крысамыши, то ли скулеж чахоточной собачки.
Молодой же мужчина лет сорока, который сидел перед Стеллой и спокойно ждал напутствий, выглядел вполне презентабельно. Он быстро понял, что директор захолустного места, куда его загнала судьба, является непоследовательным, но добрейшим человеком, и не собирался язвить. Раньше подобное обращение с начальством стоило ему насиженного местечка в престижной школе с избалованными детишками. Золотая молодежь лихо гоняла по городским улицам на шикарных машинах, игнорируя при этом правила дорожного движения и сигналя всем без разбору. Да и в школьное время она предпочитала доказывать себе самой, что относится к высшему сословию и может все. При этом неодворяне почему-то в упор не замечали, что их собственная школа из-за приближенности к ветхому берегу насквозь пропахла тиной и вот-вот обещала развалиться.
– Вот, – с удовлетворением сделавшего все от него зависящее человека донесла Римма Эдуардовна, – Стелла Вениаминовна, полюбуйтесь, Совина опять явилась в школу в таком виде.
Мужчина на стуле перестал ковырять лаковое покрытие своего чемодана и со спокойным любопытством воззрился на Веронику. Заметив, как она прячет глаза, чтобы ненароком не выдать своего взрывоопасного состояния, он едва заметно улыбнулся.
Стелла Вениаминовна тяжко и даже слегка жеманно вздохнула и тихим твердым голосом спросила:
– Что на этот раз, Вероника? Между вами ведь уже возникали неприятности из-за твоего стиля.
– Я не виновата, – возразила Ника. – У нас же формы нет! Вы разрешили выпускникам ходить так, как хочется…
– Но не с тараканом же на поясе! – взвизгнула Римма.
– Это скорпион!
– Недопустимо. Вам оставили свободный стиль, но не разрешали появляться в этом тряпье! – не сдавалась Римма Эдуардовна.
– Это рок! Лучшая музыка! Вы не можете мешать моему самовыражению.
– Довольно, – в голосе директрисы появились властные нотки. – Вы неплохо учитесь, Вероника, хотя, конечно, оценки по геометрии слегка портят ваш аттестат…
– Портят? – усмехнулась Римма. – Она еле выходит на тройку!
– Но по остальным предметам у нее нет троек, – повысила голос Стелла, отчего Римма тут же примолкла. – Видимо, есть что-то в связи нейронов… Мы не можем мешать вашему взаимодействию с миром, но эти украшения, небрежность в одежде противоречат школьным правилам.
– Стелла Эдуардовна, – умоляюще протянула Ника, закусив губу.
– Стелла Эдуардовна, – неожиданно вмешался новый учитель, – этой девушке учиться осталось всего ничего. Не стоит тратить время на ругательства, ваши впечатления должны оставаться положительными, чтобы потом перейти в хорошие нужные воспоминания о школе и мудрости директора. Это я вам как биолог утверждаю.
Стелла понимающе улыбнулась и грациозно кивнула. Ника впервые серьезно посмотрела на человека в кресле. Какая-то открытость в нем ей пришлась по душе, как и любая искренняя доброта в любом другом человеке. Она благодарно улыбнулась директору и незнакомцу.
– Что ж, – обратилась Стелла ко всем сразу. – Вы все можете идти. Борис Федорович, если у вас будут вопросы, не стесняйтесь.
Римма нетерпеливо вздохнула и осталась стоять на месте.
– Стелла Вениаминовна, позвольте поговорить с вами.
Борис Федорович и Ника не заставили себя упрашивать и вышли из кабинета.
– Спасибо, – сказала Ника.
