– При-вет! – протянул мягкий голос.
– А тебя как зовут? – спросил кто-то из нас.
– Я – Лена, – девочка заулыбалась, и мы стали помогать ей раскачиваться.
– Ты что ль новенькая!? – заносчиво спросил Димка.
– Да, мы только несколько дней, как приехали, а сегодня привезли наши вещи, – поведала Лена.
– Пошли с нами? Мы хотели с другом сегодня город в песке построить, а меня Леша зовут, – предложил я новой знакомой.
– Мне нельзя в песок. У меня новое платье, – ответила Лена.
– Так иди переоденься, и айда уже город строить, – выпалил Димка и мотнул головой в сторону песочницы. – Я, кстати, Диман.
– Мама сказала, что все вещи еще запакованы. Я сразу хотела переодеться, но ей пока некогда! – и Лена с сожалением пожала плечами…
– А давайте лучше в догонялки!? Я люблю бегать! – заулыбавшись, предложила она и лихо спрыгнула с качелей.
– Ну, давай, – согласились мы и стали раскидывать считалочку: – Из седьмого эта-жа по-летели три ножа: синий, красный, го-лубой – вы-бирай себе любой!
Водить пришлось Лене, и мы с Димкой, как горох, кинулись в рассыпную. Я полез на горку, а Димка побежал за дерево. Видимо, Лене не удобно было лезть за мной, и она побежала за Димкой. Бегала она шустро для девчонки. Сидеть на горке в одного довольно-таки скучно, и я снова спустился к качелям.
«А я здесь, а я здесь,.. бе-бе-бе», – подначивал я Лену. Димка шустро, как Маугли, взобрался на дерево, и Лена не успела его замаять, и ей пришлось переключаться на меня. Только я было рванул от нее, как Лена поскользнулась и растянулась во все свое новое платье на траве. Подумав, что догонялки на этом закончены, Димка спрыгнул с дерева, и я тоже стал приближаться к Лене. Но каково было наше с Димкой изумление, когда вместо слез эта ненормальная вскочила, как пружина, лихо меня замаяла и стремглав помчалась по двору, радостно хохоча во весь голос: «Не догонишь, не догонишь,.. бе-бе-бе!»
Димка тоже быстро сообразил, что надо драпать от меня, но в это самое время по двору разнесся звонкий голос Лениной мамы: «Лена!» И догонялки встали на паузу…
Лена побежала к своей маме, а мы с Димкой остались посреди двора, ожидая, чем все это закончится.
Мама что-то говорила Лене, а разгоряченная Лена умоляюще на нее смотрела. Димка хихикнул и ляпнул между нами: «А платье-то не такое уже и новое». Мы переглянулись и расхохотались…
Лене явно требовалась наша помощь, и мы побежали к ней и ее маме. До нас стал долетать голос Лениной мамы: «Ну вот как же!? Ну вот как!? Сколько можно говорить?.. Лена, Лена, Лена, аккуратней!» Когда мы подбежали, то Ленина мама замолчала и посмотрела на нас.
– Здравствуйте! Я – Леша, а я – Дима, – вместе поздоровались мы.
– Отпустите, пожалуйста, вашу дочку с нами поиграть? – добавил я.
К разговору присоединился Ленин папа: «Вы откуда такие бравые!?»
– Я из третьего подъезда, а я из четвертого, – по очереди признались мы.
– Девчонок не обижаете!? – спросил он, улыбаясь и прищуриваясь.
– Не,.. нет! Точно нет, – ответили мы хором.
– Дорогая, пусть дальше идет играет.
– Но как же платье!? – возмутилась женщина.
– Да просто снимите его, и пусть бегает, загорает. Мы ж не у нас на Севере – вон какая здесь жара! – предложил мужчина и снова принялся за дела.
– Точно, точно… – затараторили мы в один голос, и сами скинули с себя рубахи, последовав мудрому совету.
– Ну,.. если Лена сама захочет… – все еще не решалась ее мама. На что Лена обрадовалась, и стала сама стягивать с себя свое платьице.
– Побежали снова в догонялки, кто водит?!» – воодушевилась наша новая подружка, избавившись от своей обузы.
– Ну уж нет! – отрезал Димка. – Мы с Лехой второй день по двору дощечки, палочки, камушки подходящие собираем… Для мостов, площадей… Мы сегодня город хотели строить.
– Это правда! Нам на прошлой неделе свежий песок завезли, а то он совсем высохнет, и строить уже не получится. А еще там глину можно найти. Мы из нее человечков лепим, – сыпал я как мог аргументами.
– Видала, мать! Тут все серьезно! А ты платье, платье, – сказал Ленин папа, держа в руках два больших чемодана. – Идите уже в песочницу – не мешайтесь тут. И мы обновленной бригадой отправились к месту строительства.
Взрослые таскали свои вещи, а мы были заняты своим делом… Вначале решили, как обычно, рыть тоннели и строить мосты, заодно можно найти глину, чтобы Лена лепила человечков, и еще мы отдали ей все камушки, чтобы украшать город площадями, а Лена даже придумала сделать из них фонтан, где вместо воды мы сорвали и воткнули несколько веточек с листвой…
Незаметно нас всех застал вечер, и пора было расходиться по домам. Придя домой, меня сразу поставили в ванну, чтобы песок изо всех щелей, волос и карманов не рассыпался по всей квартире. Что-то умяв из бабушкиной стряпни, посмотрев немного телевизор, я отправился спать, но сон не шел. Я то и дело выглядывал во двор, чтобы кто-нибудь не разрушил наш город, или не скоммуниздил из него человечков. Ведь главным было не строительство самого города, хотя и это тоже было интересным. Главным было его качественно и красочно взорвать, когда мы передвигали по нему свои игрушечные машинки. Пока все отворачивались или закрывали глаза (только честно), каждый «строитель» заранее зарывал на многочисленных дорогах, мостах и в тоннелях города свою мину: крестовину из связанных палочек, к которой привязывался небольшой кусочек веревки длинной метр-полтора, и тщательно все маскировал, чтобы потом, когда будет все готово, вовремя рвануть за конец веревки, и проезжающая в вместе минирования машинка взлетала на воздух в несколько оборотов в фонтане песочного взрыва; тоннели и мосты обрушивались своей толщей песка; а после по оловянным солдатикам и глиняным человечкам, расставленным по всему городу, летели мелкие камушки-снаряды, чтобы сбить их с ног или оторвать им головы… То боги-строители вершили судьбу песочного города.
Незаметно для себя я заснул. Мне снилась хохочущая Ленка. Почему-то мы были вдвоем и целовались, и после каждого поцелуя она закатывалась от смеха и щурилась, словно кошка на солнце… Это было странно, ново, но приятно! Димке я на следующий день не стал ничего рассказывать о своем странном сне. Одно дело, когда над тобой во сне смеются, и другое – когда во дворе. Прилепится, и будут дразнить несколько дней, а то и погоняло какое обидное придумают – Лешка-ухажер… Нет, ничего не сказал.
Так на пару лет в нашем дворе стал разливаться звонкий, раскатисто-заразительный Ленкин смех. А потом они снова уехали на свой Север. Но это будет, только спустя два года… Мы втроем будем стоять и крепко обниматься прям посреди двора, пока Ленины родители будут ждать ее в машине. Димка с Ленкой будут даже всхлипывать, а я буду их успокаивать, что мы обязательно увидимся следующим летом через год. Или Ленка к нам в гости приедет, или мы с Димкой – на Север. Соберем рюкзаки, – и приедем! На море с Димкой мы уже один раз ездили: родители нас в лагерь отправляли, а на Север – ни разу!..
Слезы меня предательски накрыли несколько позже – той же ночью. Когда я остался один в своей постели, то вдруг понял, что уже завтра я не услышу громкого Ленкиного хохота, и ее цветочное, будто луг платье, не будет мелькать во дворе за деревьями и кустами смородины и черемухи. Так грудину сдавило, что слезы брызнули сами собой, как сжатая молодая абрикосовая косточка, которыми мы по весне пулялись друг в дружку, норовя попасть другому в глаз, чтоб щипало. И я уткнулся в подушку, чтоб никто не услышал…
А пока мы салили друг дружку, играли в прятки, ходили в гости, и вместе бегали в булочную за ароматными и теплыми веснушками с изюмом или за хлебом, который потом поджаривали на костре. Чтобы костер был не слишком заметен вредным прохожим, мы вырывали небольшие углубления в земле, или даже рыли в ней печку с дымоходом, чтоб углей побольше нажечь, тогда и картоху можно было хорошо запечь. В овощном помогали разгружать и перекладывать арбузы, и в награду получали целый арбуз, который уплетали во дворе, сидя в теньке нашего шалаша под смородиной, и строя свои бесконечные детские планы…
Ромка-кошкодав
Первый день по приезду во двор экскаватора был самый яркий. Наша бутылка постепенно наполнялась солярой, и мы довольные, будучи все в земле от поглощающей нас перестрелки, делали небольшие перерывы, чтобы сбегать к соседнему дому, и попить воды из крана, которым дворник поливал небольшой садик возле него, либо кто-то выносил во двор бутеры, и мы уминали их с помидорами и огурчиками.
Конечно, домой нам было нельзя, земля с нас так и сыпалась, а это значит, что дома в первую очередь нас ждали ванна и стирка. Фактически улица для такого бойца закончилась бы на сегодня, ну, или прервалась бы на несколько часов. А экскаватор – он же только в конце дня освобождался, и лишних часов нам никто не давал, поэтому перестрелка длилась почти до самого вечера, пока весь двор с детской площадкой не был нами завален комочками и разрывами от земляных снарядов.
Война велась по очень строгим правилам и на ограниченной территории: размеры комочков не больше спичечного коробка, в идеале с его половинку, территориальное табу включало в себя беседку посреди двора, а так же асфальтированную дорожку перед подъездами, где вечером собирались женщины и бабульки, еще какой-нибудь владелец и завсегдатай гаража мог нас хорошенько обложить неистовыми ругательствами, и тогда территория вокруг него то же выпадала из зоны боевых действий. Вообще, воевали на славу, не жалея ног, рук и глаз. Глаза промывали тут же, где и утоляли жажду, – у соседского дома с краном. Время от времени битва вспыхивала с таким размахом и интенсивностью, что одинокие снаряды все же долетали до беседки, где рубили в домино мужики, и тогда в обратную сторону летели ругательства и угрозы. Но это еще полбеды. Гораздо хуже, когда случайному нападению подвергалась территория бабулек и женщин. Они-то не ленились, к тому же уже порядком устав от нашего воя и суеты, срывались с лавочек и ловили нас за шкирки. Отбирали у нас все патроны, и вытряхивали их из карманов. На этом битва практически умирала. Местами еще летели одиночные выстрелы, но это было уже не то.
Некоторых из нас ловили, и заставляли убрать с асфальта куски земляных разрывов. Для этого мы рвали охапки лебеды, которая еще пару минут назад служила укрытием и маскировкой.
Перед оравой разгоряченной ребятни вставал вопрос, а что же делать дальше после столь бурного процесса? Пока шли всей толпой на водопой, пытались спорить: кто в кого попал, кому в голову, кого только ранило, и кто же кого победил. К моменту, как каждый выпивал по литру воды, спор постепенно сходил на нет, и высказывались предложения выяснить все окончательно в завтрашней, решающей схватке…
До полного расхода по домам оставалось не меньше часа, и нужно было придумать, чем себя занять. И тут кто-то из нас заметил кошку. Она сидела на крыше котельной, на самом углу и мирно умывалась. Какой вопиющий не порядок, и даже издевательство над нами всеми!? Мы только что друг в дружку пулялись, а эта сидит и смотрит на нас сверху вниз. Каждый снова набрал пяток патронов, и вся толпа ринулась на гору, где располагалась котельная – здание, где-то в два-три этажа с высокой, выше нашего дома, трубой из красного кирпича. Кидать решили по очереди, чтобы потом не спорить, кто же меткий стрелок. Кошка при виде надвигающейся толпы ребятни все еще продолжала свой вечерний марафет чистоты, изредка отвлекаясь на наши возмущения. Подойдя вплотную, на сколько позволяла местность, мы стали бить по цели. К этому времени, кошка то ли закончила приводить себя в порядок, то ли мы незначительно привлекли ее внимание, но животное прекратило умываться и с безразличием недоумевало, что смерть ее близка. Одни из выстрелов не долетали до цели и красочно разлетались о стену котельной, другие ребята, кто посильней, наоборот били поверх мишени, а нахалка продолжала сидеть, и патроны были на исходе…
В это время вместе с родителями с дачи вернулся Ромка и подошел к нам. Его не было весь день, и он спросил: как дела, и чем сегодня занимались интересным? Мы стали ему красочно рассказывать о нашем Бородино во дворе, и спор кто кого разгорелся с новой небывалой силой…
Решили, что завтра Ромка будет сражаться за тех, кто располагался в деревьях и траве, а те, кто располагались за отвалом возле экскаватора, окажутся в численном меньшинстве, потому что у них тактическое преимущество – постоянный неограниченный доступ к земляным патронам. На том и порешили… После чего Ромка спросил: «А что вы здесь на горе торчите, а не на площадке или в беседке с мужиками?» И тут мы вспомнили о своей справедливой и благородной цели, которая неуклонно продолжала смотреть на нас сверху вниз.
«На Ромик, ты попробуй пристреляться», – сказал кто-то из нас и протянул ему земляной комок. Ромка вывел левую руку на цель, замахнулся – выстрел!.. И попадает кошке прямо в лоб. Животное быстро выходит из своего надменного оцепенения и как тень исчезает в вечерних сумерках.
– Ну, ты, Ромка, даешь! Всю малину испортил. Мы тут полчаса бьемся! И никак, – с досадой, что делать больше нечего, выпалил Серега.
– Глаз – алмаз! – загордился Ромка.
