Невеста с Невского проспекта

Посвящается мистическим местам Санкт-Петербурга

– 1 –

Платье – безупречно белое – изумительно сверкало многочисленными стразами Сваровски, которыми были щедро расшиты рукава. Покрой наряда в лучших традициях эстетики романтизма – узкий лиф с V-образным низким декольте, обнажающим плечи, акцент на узкую талию и фантастический объем снизу. Пышная юбка в пять слоев тончайшего шифона, достойная королевского бала времен английской королевы Виктории, определенно разбиравшейся в нарядах и роскоши.

– Вот это! – Алина рукой указала на платье. Глаза девушки сияли ярче страз.

Ценник в 200 тысяч рублей с лишним девушку явно не смущал. А вот ее отца беспокоил.

Сергей Иванович вытер вспотевший лоб платком и инстинктивно прикоснулся рукой к нагрудному карману рубашки, чтобы проверить, на месте ли кошелек. Это было самое дорогое платье в салоне, но ведь не каждый день единственная ненаглядная дочурка выходит замуж. Чего не сделаешь ради счастливой улыбки на ее прелестном личике!

Две подружки невесты, стоявшие рядом, тоже улыбались. Правда, их улыбки не искрились искренностью.

– Прекрасный выбор! Платье прямо на вас, вы – девушка стройная, высокая, не придется даже укорачивать юбку! – хозяйка салона подала знак двум своим помощницам, и они сняли манекен с центральной витрины.

– Кстати, к этому платью бонусом идет фата, – добавила хозяйка и вместе с помощницами стала снимать с манекена платье.

У Алины по спине пробежали мурашки! Она невеста! Она влюблена в самого красивого парня на свете! И сейчас примерит лучшее платье во Вселенной!

Еще минута – и три девушки – потенциальная покупательница и две ассистентки – скрылись в примерочной. Надеть такое платье самостоятельно крайне сложно. И пока «за кулисами» шелестели юбки и шнуровался корсет, отец и две подружки невесты расположились на белоснежном кожаном диване.

Спинка белоснежного чуда, высокая, украшенная крупными стеклянными стразами, жестко давила в спину, зато здорово блестела, выглядела дорого и пафосно.

Впрочем, в салоне не только диван – практически все здесь было белым и сверкало.

Такой великолепный антураж создавал праздничное настроение, предвкушение торжества, а заодно вызывал у посетителей ощущение того, что завышенные цены на свадебные наряды оправданы. Но Сергей Иванович ничего такого, что было задумано декораторами, не предвкушал, напротив, ощущал себя неуютно.

Несколько десятков очень дорогих манекенов в полный рост с антропометрическими формами женщин модельной внешности, многократно отражаясь в зеркалах, показались Сергею Ивановичу сонмищем призраков. Застывшие в изящных позах красивые пластиковые куклы в белых нарядах, париках из натуральных волос, с безупречными чертами реалистично прорисованных лиц и даже макияжем отчего-то вызывали неприязнь.

Подружки невесты этого не замечали и сидели молча, уткнувшись носом каждая в свой айфон – начиналась прямая трансляция популярного блогера.

Через 20 минут широкие двери примерочной распахнулись. Отца и подружек пригласили зайти на «смотрины».

Под примерочную была выделена целая комната с зеркальными стенами и окнами, задрапированными не белыми, как следовало ожидать, а темно-вишневыми бархатными шторами. Посередине комнаты, на круглом подиуме, замерев от восторга, стояла белоснежная «принцесса». На таком контрасте с красным белое платье смотрелось особенно богато и выразительно. Увидев Алину в таком великолепии, подруги захлебнулись от восторга и зависти, а у отца на глаза навернулись слезы нежности и умиления.

Наметанный глаз хозяйки салона не обманул – платье оказалось в пору. Ничего ушивать и подшивать надобности не было. Алина осторожно покружилась на подиуме, юбки нежно зашуршали, приподнявшись в движении и образовав вокруг девушки пышную волну из воздушной ткани и кружев. Хоть прямо сейчас в загс!

Через пятнадцать минут трепетных вздохов и восхваления наряда двери примерочной снова закрылись. Алина с помощью ассистенток сняла свадебное платье и переоделась. Платье аккуратно упаковали в специальный чехол и торжественно вынесли из примерочной в основной зал на кассу. Отец достал из кошелька кредитную карточку и протянул продавцу. Алина стояла рядом, замерев от восторга. Одна из подружек, Вероника, чуть поодаль уже с кем-то переписывалась в соцсети:

– Выбрала?

– Ага.

– И как?

– Платье суперское и жутко дорогое.

– Сколько?

– 200 тысяч, прикинь! Сейчас фотку пришлю…

– Обалдеть! И где ж такую красоту нашли?

– В салоне на Невском.

– М-да… красиво жить не запретишь…

– Так у Алины папа знаешь какой – последнее отдаст, лишь бы доченьке угодить!

– Да, папаша щедрый, конечно… мало того, что Алина подцепила лучшего парня на факультете, так еще и платье свадебное фантастически красивое и дорогущее оторвала! Завидую черно-белой завистью!

– Мы тут с Ленкой тоже… ладно, позже созвонимся… пока!

Платье купили. Улыбчивая хозяйка салона «Love story» и две ее помощницы попрощались с посетителями.

Алина в окружении двух своих подружек, радостно щебеча, двинулась к выходу из магазина, отец шел следом за девочками – бережно и торжественно нес платье.

На секунду Сергей Иванович остановился, чтобы поудобнее взять объемный чехол, и невольно взглянул на манекен – тот самый, на котором раньше красовалось платье. Манекен, обнаженный и брошенный посередине белого зала, смутил его, словно поруганная добродетель.

Страшные своей пустотой немигающие глаза куклы гневно смотрели на Сергея Ивановича, ее приоткрытый пластиковый рот словно замер в безмолвном крике: «Обворовали! Держите вора!» Создавалось впечатление, будто кукла одной рукой пытается прикрыть свою наготу, а второй, вытянутой вперед, указывает на похитителей.

– Пап, ты идешь? – окрик дочки вывел отца из ступора. Обыкновенный манекен, вешалка с ногами… и чего он себе нафантазировал?

Сергей Иванович в сотый раз сказал хозяйке салона: «Спасибо большое, всего вам доброго!» и наконец-то вышел на свежий воздух.

– 2 –

Ветерок июньского вечера ласково коснулся лица и растрепал волосы. После душного, ярко освещенного зала приятная вечерняя прохлада стала дополнительной наградой к сегодняшнему успеху. В голове еще не стихли звуки увертюры из музыки к комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь» Мендельсона и шум бурных оваций зрительного зала.

Бажен привычным жестом собрал волосы в хвост черной резинкой, поправил ремешок футляра, в котором лежала драгоценная скрипка, и быстрым шагом двинулся по Михайловской улице по направлению к Невскому проспекту. По пути он поравнялся с молодой парочкой. По обрывкам диалога и нарядному вечернему платью девушки Бажен легко определил, что парень с девушкой тоже идут из филармонии, с концерта:

– Не знала, что свадебный марш написал Мендельсон! А что это не отдельное произведение, а только часть музыки, созданной композитором для пьесы «Сон в летнюю ночь», вообще представить себе не могла! А ты знал?

– Не…

– Представь, через две недели мы его с тобой услышим еще раз, уже в загсе! Ты рад?

– Ага…

Бажен усмехнулся про себя: «Совет да любовь, неучи…» и обогнал неспешную парочку. Он очень устал сегодня.

Двухчасовой концерт в Большом, а для Бажена – «домашнем» зале Санкт-Петербургской филармонии имени Шостаковича, всегда проходил с аншлагом. Зрители и сцена – дело привычное, но вот к роли первой скрипки симфонического оркестра Бажен еще не привык. Столь важное место в оркестре Бажен как талантливый скрипач, лауреат международных конкурсов получил вполне заслуженно, хотя завистники поговаривали, что дело только в везении да тайной личной симпатии директора филармонии к смазливому выскочке.

Так или иначе, Бажену теперь каждый день приходилось быть начеку. В завистливом коллективе, в котором каждый второй считал себя музыкальным гением, лучше не плошать.

На Невском проспекте, как всегда, было многолюдно. Большинство – приезжие и гости города, как их величают зазывалы на прогулки по рекам и каналам.

Одиночные «гости», парочки и мелкие туристические группки по три-четыре человека, как сомнамбулы, с ошалелыми от восторга глазами бесцельно бродили по проспекту и безостановочно фотографировали все подряд. Бажен их не любил, но они не представляли такой опасности, как организованные группы туристов.

Организованные группы напоминали ему табун баранов, возглавляемый вожаком-знаменосцем. Вожака всегда легко распознать по яркой кепке, громкому голосу и главному атрибуту власти – зонтику или свернутой в трубочку туристической программке, которую вожак как флаг держит над головой. На это знамя, на светоч во тьме барано-туристы смотрят чаще, чем на достопримечательности и питерские красоты вокруг. Потеря из поля зрения зонтика грозит туристу немедленной и полной дезориентацией в пространстве, поэтому фотографируют они гораздо реже, чем одиночные туристы, чтобы не дай бог не отбиться от группы. Но лучше не попадаться у них на пути – такие организованные «гости города» дружно пройдут по тебе и даже не заметят.

Особенно большие туристические скопления обеих категорий по традиции наблюдаются недалеко от станции метро «Невский проспект» – узловой станции сразу двух веток метро с выходом к Дому книги, Казанскому собору и набережной канала Грибоедова.

Прекрасно зная об этом, Бажен с радостью бы сократил посещения этой туристической Мекки до нуля, но не мог.

По иронии судьбы Малый зал филармонии, в котором приходилось выступать не реже, чем в Большом зале, находился как раз на перекрестке набережной канала Грибоедова и Невского проспекта.

Ближайшие от работы станции метро «Невский проспект» и «Гостиный двор» также были расположены на Невском, летние уличные концерты оркестра филармонии чаще всего проходили именно здесь.

Впрочем, Бажен лукавил. Невский проспект – главная артерия, в которой отчетливо бился пульс города, давно синхронизировался с ритмом его собственного сердца. А на счет туристов – посади их в зал филармонии, и они тут же превратятся в восторженных зрителей, в которых амбициозный скрипач более чем нуждался. Аплодисменты были его основной пищей, а повышенное внимание и восхищение публики – главным источником жизненной энергии.

На концерте, под лучами софитов, в элегантном черном костюме Бажен ощущал себя божеством, способным управлять эмоциями людей прикосновением смычка к струнам. На сцене скрипач преображался настолько, что становился олицетворением всего прекрасного, классического и духовного, что есть в Питере, а когда после сольника раздавал автографы зрителям, сам себе казался важной достопримечательностью города-музея.

Но, оставшись наедине с собой, Бажен быстро «сдувался». В вагоне метро, несущем его по синей ветке к «Черной речке», он не ощущал себя ни богом, ни тем более Паганини. К дому скрипач подходил уже не упругой походкой героя, а тяжелым шагом усталого путника.

В своей двушке с видом на продуктовую «Ленту», соседскую многоэтажку, дешевую пивнушку и парочку других простых и понятных обывателю объектов Бажен не жил. Жить здесь было невозможно. Он существовал.

Зарплата скрипача вполне позволяла взять кредит и с доплатой сменить жилье на новое, более комфортное, но скрипач даже не задумывался об этом.

Для холостяка и одиночки большой разницы нет, где будет стоять кровать, стиральная машинка, кухонный стол, торшер и стулья.

Правда, использовать слово «стоять» для пяти старинных дореволюционных стульев, доставшихся Бажену «в наследство» от бывшей хозяйки квартиры, было не совсем уместно.

Стулья ежедневно хаотично передвигались по комнате. Нет, конечно, не сами – никакого полтергейста в квартире не наблюдалось. Их переставлял сам Бажен.

Сегодня, например, стул с расшатанной ножкой и торшер служили вешалками для выглаженного концертного костюма – пиджак был накинут на высокую спинку стула, а поверх него, чтобы не помять, – белая рубашка. Брюки, сложенные пополам, свисали с абажура, а на полочке торшера лежал галстук-бабочка. Стул с порванной обивкой весь день мешался на проходе в коридоре – Бажен менял сгоревшую лампочку. Два стула теснились на кухоньке, а пятый стул служил пюпитром для нот.

На другой день один стул томился в ванной в качестве сушилки для носков. Три стула, составленные кружочком в центре комнаты, служили мастерской – на одном из них лежал смычок, истончившийся в месте, где его постоянно касаются натруженные пальцы, на двух других поместились канифоль, лак, кисточки, клей и прочие приспособления для ремонта. Четвертый, самый несчастный стул, был выставлен на балкон – на нем красовалась кастрюля с прокисшим супом.

Кто сказал, что человек – это система? Человек – это хаос в среде постоянно нарастающей энтропии, и только музыка возвышает его над бренностью бытия, дарит гармонию и смысл.

Часы показывали без четверти одиннадцать.

Еще можно поиграть пятнадцать минут, пока не застучат в стену рассерженные соседи… Бажен поставил глушитель на струны, длинные сильные пальцы сжали смычок, и убогую ночлежку омыли звуки Шестой симфонии Моцарта…

В это время в пустом и закрытом на ночь свадебном салоне «Love story» в центральной витрине тосковал манекен. На него надели другое платье, еще лучше, чем то, что у него «украли» вчера, – длинное, с декольте и двухуровневой фатой. Первая, более длинная часть фаты полностью покрывала длинные черные волосы манекена, а вторая, покороче, закрывала лицо. На запястье манекена висела этикетка: «Свадебное платье, бохо-шик, размер 44, модель Ронда».

И вдруг пальцы манекена вздрогнули, прикоснувшись к белоснежному шелку.

– Ронда… – прошептали пластиковые губы.

– Ронда… – пальцы куклы сжались в кулак.

– Ронда… – стекло витрины вылетело, звеня осколками.

Невеста в белом перешагнула низкий подоконник, и ее нога коснулась мостовой Невского проспекта.

– 3 –

Питерская ночь, белесая в тусклом свете незаходящего солнца, была хороша. Особенно для приезжих. Точнее, только для приезжих, подгадывающих свои отпуска специально под период знаменитых белых ночей.

Пока местные, вымотанные рабочими буднями, пытались заснуть за плотно задернутыми шторами своих спален, туристы «гуляли всю ночь до утра», как пел Виктор Цой, вечно живой кумир рокерской молодежи.

Сегодняшняя белая ночь обещала быть особенно шумной и классной – тематическая вечеринка «Рок 80-х» в рок-пабе на Невском проспекте должна была стать завершающим аккордом питерского вояжа.

По этому случаю Роман надел футболку с надписью «Кино», кожаную косуху в заклепках и белые кроссовки. Положил во внутренний карман куртки деньги, телефон, подмигнул девушке-администратору, болтающей по телефону за стойкой ресепшен, и налегке вышел из «Субкультуры» на улицу.

Гостевой дом «Субкультура» выгодно отличался от других хостелов оригинальными номерами-капсулами, в которых не слышно перегара соседа, бесплатными печеньками на общей кухне, а также замечательным расположением на пересечении Невского проспекта и набережной реки Фонтанки. Место идеальное для двадцатидвухлетнего оболтуса, гуляющего на деньги отца в честь окончания университета.

От гостевого дома до статуи Фредди Меркьюри у входа в рок-паб, место отличной музыки и хорошего пива – всего 12 минут хода. Сначала вдоль самой набережной, затем по Невскому проспекту до перекрестка с Михайловской улицей и направо.

Роман не торопился, вечеринка в одиннадцать только начиналась. В предвкушении грандиозного бухача – сегодня при покупке двух бокалов «Belhaven scottish stout» обещали в подарок фирменный бокал – парень вразвалочку шел по улице и что-то напевал себе под нос.

У Аничкова моста Роман замедлил шаг, его внимание привлекли статуи. Он вспомнил шутку, которую слышал вчера на экскурсии, о том, что в северной столице не пьют спиртного лишь эти четверо, и только потому, что руки заняты лошадиной упряжью.

А еще в гостинице знакомцы рассказывали другие, более пикантные подробности о том, за что Аничков мост прозвали «Мостом восемнадцати яиц» и почему между ног у одного коня скульптор изобразил черты лица самого Наполеона.

Решив самостоятельно все пересчитать и проверить, Роман остановился возле скульптуры «Осаживающий коня юноша» и тут боковым зрением заметил движение – к нему кто-то быстро приближался.

Молодой человек обернулся и обомлел – невеста в белом платье с фатой на голове, закрывавшей лицо, двигалась прямо на него, выставив вперед обе руки.

– Жених! Мой! – взвизгнула «невеста» кукольным, пронзительным голосом, и ее руки грубо вцепились в куртку парня.

От неожиданности и испуга Роман резко вырвался и так сильно отпрянул назад, что опрокинулся спиной через ограждения и упал в канал.

Перед тем как темная вода сомкнулась над головой, он услышал звуки сирены, взволнованные голоса людей и увидел фигуру, покрытую белой фатой, перевесившуюся с перил и неотступно глядящую, как он тонет.

Очнулся любитель пива и олдскульного рока уже в больничной палате. Вместо пива в ту ночь он нахлебался воды из Фонтанки, но никаких увечий, к счастью, не получил. Лишь голова кружилась и подташнивало.

Над его кроватью участливо склонились двое, медсестра и мужчина в полицейской форме.

– Ну, чижик, очнулся? – весело спросил старший сержант Федотов.

– Я в больнице? – Роман задал вопрос, ответ на который был очевиден, чтобы немного затянуть время и сообразить, как ему отвечать.

– В больнице, а где ж еще после падения в Фонтанку?

Медсестра, убедившись, что пациент в целом в порядке, поправила ему подушку и тихонько вышла из палаты.

– Ну рассказывай, где был? На Фонтанке водку пил? – начал допрос сержант словами известной песенки.

– Какую водку?! Я абсолютно трезвый!

– Абсолютно трезвые витрины не бьют и манекены не воруют! И тем более не прогуливаются с ними под ручку по Невскому, как жених с невестой! И не падают затем в канал!

Разрозненные мутные фрагменты прошедшей ночи сложились у Романа в один ясный кадр. Парень приподнялся в кровати:

– Товарищ сержант, какой еще манекен?! Я вышел из хостела… прогуляться, остановился на Анькиновом мосту…

– Аничковом, – поправил, поморщившись, сержант.

– Да, Аничковом, где кони, а тут она, эта сумасшедшая! Налетела на меня, ухватила за куртку и давай визжать! Я шарахнулся, конечно! А сзади перила, довольно низкие, ну я и опрокинулся в воду. Это я – пострадавший!

Федотов скептически поморщился.

– Допросите ее сами! Почему она разгуливает в свадебном платье по улицам и пугает прохожих! Дурацкий перформанс!

– Пер… что? Так, парень, ты давай не дури, мы еще родителям твоим не сообщали, как ты тут веселишься в Питере, – дознаватель терял терпение. – Тебе срок за хищение манекена светит! А ты придуряешься!

– Да какого манекена? – теперь Роман испугался всерьез и чуть не плакал.

Сержант так возмутился наглости пацана, что побагровел, но сдержался, молча вышел за дверь и через минуту вернулся, грубо волоча за шею куклу в белом платье с грязным, запыленным подолом, и с чувством выпалил:

– Да вот этого!!!

Роман отпрянул, внутри у него похолодело:

– Я вам клянусь, это была живая девушка! Она сама ко мне кинулась! И сказала, что я ее жених!

Сержант внимательно посмотрел на долговязого оболтуса, вздохнул и вышел в коридор, забрав с собой манекен. В коридоре его ожидали два помощника и медсестра.

– Как окончательно оклемается, позвоните мне. И проверьте парня не только на алкоголь, но и на наркотики, – обратился дознаватель к медсестре, затем отдал распоряжения подчиненным: – Вы остаетесь здесь на дежурстве, чтоб этот «жених» не сбежал, а вы едете в участок, оформляете протокол, все как положено. Манекен уже обследовали, сфотографировали, пусть недели две побудет в деле, а после его можно будет вернуть законной владелице на ответственное хранение до суда без ущерба для доказывания, – Федотов помассировал затекшую шею.

Ночка выдалась напряженной. А надо было еще съездить в названный пацаном хостел, расспросить свидетелей.

Федотов жалел молодого дурня, с виду неплохого, только окончившего вуз и так сглупившего, и не хотел передавать дело в судебные инстанции, но стоимость разбитой витрины и дурацкой куклы в свадебном платье в совокупности получалась внушительной и по классификации нанесенного ущерба тянула как минимум на исправительные работы сроком до 2 лет.

«А вдруг он говорит правду? – подумал Федотов. – Что если он не вор, а жертва злого розыгрыша? А кто же тогда виновен? Возможно, дело не такое простое, как показалось на первый взгляд. В любом случае нужно во всем разобраться».

– 4 –

Оркестр собрался в репетиционной комнате, все расселись по местам. Началась генеральная репетиция концерта для скрипки с оркестром № 2 Белы Бартока.

Бажен солировал. Хармонин встал за пульт, но с первых аккордов сегодня не задалось. Оказалось, виолончелист и скрипачка во втором ряду перепутали ноты и украдкой от дирижера, свернув их в трубочку, передавали друг другу. Операция прошла успешно, дирижер ничего не заметил.

Но вот отсутствие арфы не заметить очень трудно. Машина, которая должна была привезти инструмент из ремонта к началу утренней репетиции, застряла где-то в дорожной пробке. Но Хармонин на компромиссы не шел. Есть арфа, нет арфы – играй. Бедной арфистке ничего не оставалось, как перебирать руками воздух, имитируя игру на арфе. Сидящие рядом еле сдерживали улыбки. Дирижер даже придрался к ней пару раз – мол, играет слишком громко. На этом шуточки кончились.

Первую часть концерта, AlIegro non troppo, отыграли сносно.

На вторую часть, Andante tranquillo, оркестр несколько раз не смог вовремя вступить, эмоциональный и вспыльчивый от природы дирижер занервничал и кинул в провинившегося музыканта дирижерскую палочку.

В конце третьей части, AlIegro molto, когда валторна не смогла сыграть чисто, дирижер окончательно вышел из себя и швырнул на пол партитуру. Затем промокнул вспотевший лоб платком, снял ботинки и продолжил репетицию, стоя в одних носках.

Бажен сидел ближе всех к подпрыгивающему и яростно размахивающему руками дирижеру. Запах вспотевших ног Хармонина настиг его первого в полной мере. Это было жестоко.

В программке концерта написано: «Классика ХХ века. Барток – от мрака, ужаса и безысходности наших дней – к миру, свету и радости».

Бессовестно врут!

Перехода к радости и свету не случилось. Бажену очень захотелось все эти народные венгерские ритмы с задворок Восточной Европы, ставшие теперь достоянием мировой классики, задвинуть на задворки обратно. Вместе с носками дирижёра. Но приходилось делать вид, что все в порядке.

Только Серёга Скрипочка, барабанщик, мог, не скрываясь как другие, подсмеиваться над Хармониным и дырочками в его носках. Барабанщик располагался от дирижёра дальше всех, запах потных ног и дирижёрская палочка до него не долетали.

К счастью, рано или поздно все заканчивается. Подошла к концу и эта жаркая в прямом и переносном смысле репетиция.

Бажен устало опустил скрипку. На коже, выше воротничка рубашки, отчетливо краснела полоса – инструмент, как всегда, натер шею.

– Жека, ты молодец! Хорош как всегда! – к Бажену подошёл альтист Вячеслав, – а мне вот сегодня досталось от нашей Хармони!

– Славка, ты ж фальшивил жутко, – мягко, по-дружески произнес Бажен. – Ждал, что наш свирепый дирижер по голове тебя погладит за это? По голове он может только настучать!

– Так я ж простуженный! Осложнение на уши пошло. Правое ухо слышит «до», а левое – «до-диез»! – Для доказательства Вячеслав вынул из кармана камертон, ударил им по пюпитру и приставил к своей макушке. – Ну, вот, точно, разный звук! В левом ухе жужжит что-то и не так хорошо слышно, как в правом!

Бажен засмеялся:

– Осторожнее с камертончиком! Так и к космосу подключиться недолго! Поймаешь сигнал от инопланетян из соседней галактики, и прилетят за тобой зеленые человечки на тарелочке!

– Да ну тебя, – обиженно отмахнулся Слава и пошел жаловаться на свое ухо скрипачке Леночке.

Потихоньку все разошлись. Через двадцать минут Бажен остался один. Ему требовалось порепетировать еще – соло на бис, если попросит зал. А что зал не только попросит, но и будет стоя рукоплескать, Бажен не сомневался – публика в Питере весьма благосклонная и щедрая на аплодисменты. Для этого случая дирижёр велел разучить наизусть четвертую часть сонаты для скрипки соло Бартока.

Тяжелая, местами нудная и одновременно пронзительная полифоническая структура мелодии, от которой сводило зубы, на взгляд Бажена являлась диссонансным и крайне неудачным композиторским экспериментом знаменитого венгра.