Семь кругов адского рая

«Можно соблазнить мужчину, у которого есть жена. Можно соблазнить мужчину, у которого есть любовница, но нельзя соблазнить мужчину, у которого есть любимая женщина.»

Омар Хайям

Посвящается Е. М. Малаховой

Глава 1

Чёрная, намытая до блеска Nissan Teana сразу бросилась в глаза из общей кучи автомобилей. Свернув с проезжей части на обочину, машина остановилась у банка в городе Благодатске. Из открывшейся дверцы седана показался высокий, подтянутый парень. Ветер порывом холода растрепал его тёмные волосы, ниспадающие на чело до линии бровей. Он выглядел моложе заявленных тридцати лет благодаря детской невинности, обнаженной во взгляде. Правильные черты, сливаясь с аккуратным, приподнятым носом, добавляли его лицу высокого изящества, какое наблюдалось в портретах Винтерхальтера.1 Прихватив с собой кейс, молодой человек вошёл в пятиэтажное здание, лифтом поднялся на второй этаж и прошел к стойке информации.

Там стояла русоволосая, приятной наружности девушка, оглядевшая его с ног до головы, едва тот покинул лифт: кожаная куртка и ботинки цвета горчицы, светлые джинсы смотрелись на нём просто, но со вкусом. Добрые глаза миндального оттенка располагали спокойствием. Видя, как девушка заинтересовалась, он подошёл ближе.

– Добрый день. Я Никита Соколов из компании «Design and Style». Мне назначена встреча с нотариусом.

– А меня зовут Ангелина Петрова, – выпалила она и закусила губу, понимая, что сболтнула лишнего. – Он ожидает вас; следуйте до конца коридора, первый кабинет от пожарной лестницы.

Опрометчивость девушки позабавила Никиту. Никогда не отказывая себе в возможности подразнить женский пол, Никита испытывал лёгкое удовольствие от мысли, что как и прежде способен затронуть любое женское сердце. По бледно-розовым губам его растеклась улыбка, проверенная годами. Облокотившись на круглую стойку, он подался телом вперёд, поближе к застенчивой девице.

– Благодарю вас, Ангелина Петрова! Вы мне очень помогли.

Улыбнувшись напоследок, он проследовал в направлении, указанном Ангелиной, и постучался в дверь обозначенного кабинета.

– Войдите, – послышался враждебный голос.

Никита вошёл и деловито поздоровался. Угрюмый человек, занимающий кожаное кресло, смерил его отчужденным взглядом, холодным и пристальным, от которого хотелось зажмуриться, как в часы таможенного контроля на границе, когда любого человека рассматривают, как потенциального преступника. Не только взгляд содержал в себе дурное: вся неприглядная внешность нотариуса обдавала чужеродностью, словно тот был не от мира сего. В беспросветных глазах, как в котлованах смерти, не было ничего, кроме загадочной злобы. Вторили тому и прямые брови, отягощающие мимику. Над левой бровью простиралось красное тату, будто выжженное огнём, где по установленному порядку располагались знаки зодиака. Иссиня чёрные волосы неряшливыми патлами доставали подбородка и шеи, а костюм денди, скрывающий его худенькое тело, покоил в себе траур.

Прежде, чем начать разговор, нотариус небрежно указал на стул напротив себя, куда Никита, повинуясь, сел.

– Я пришёл по поручению Максима Грановского, – тем же мягким голосом пояснил Никита, положив кейс на стол. – Он сказал, необходимые ему документы готовы.

Нотариус молчал, не убирая с лица Никиты пронзающих глаз. Его безобразно кривой палец чеканил по щеке. Никита начинал терять терпение.

– Так они готовы?

– Ах да, бумажки, бумажки, бумажки… – пренебрежительно поморщился нотариус. – Это всё, что вас интересует.

Никита обронил нервный смешок.

– По другой причине к нотариусу не ходят. Разве не так?

Отведя глаза, нотариус опустил иронию парня и методично продолжил:

– Значит, Максим Грановский – ваш верный друг и начальник, и вы собираетесь подменять его в офисе на время его отлучения из страны, – он ехидно уставился на Никиту. – Стало быть, будете управлять конторой?

– Стало быть так, – повторил Никита, слегка раздражаясь. – Позволите забрать документы или заехать в другой раз?

– Торопитесь значит… Вы знаете, почему люди торопятся жить?

– Нет. Вероятно, вы знаете.

– Я знаю многое. Белка в колесе тоже торопится, утопая в надежде, что круг подойдёт к концу, и ей откроется мир свободы. Но круг есть бесконечность, и у него нет точки возврата. В таком случае куда она так торопится?

Нотариус зловеще осклабился, слегка отвернув голову в сторону, при этом глаза его смотрели на собеседника. Тон его речи носил издевательский характер, и Никита нахмурился. Происходящее казалось ему странным и неуместным. В отличии от всяких безумных белок и людей пробки не станут изменять своим планам, чтобы внести хаоса в дорожное движение, думалось Никите. Ему совершенно не хотелось попасть в час пик, а затянувшаяся встреча с нотариусом сулила именно такой неблагоприятный исход вечера.

– Простите меня, Лев Викторович, я правда опаздываю.

– Хорошо. Я вас больше не задержу. Только ответьте на последний вопрос: вы собираетесь примерить место руководителя рекламного агентства, а в своей жизни вы руководитель или подчинённый?

Смущенный Никита встал, забирая кейс.

– Извините, я зайду в другой раз.

Ядовито усмехаясь, нотариус протянул руку к близлежащей папке и, взяв её, отдал Никите.

– Любовь, как вижу, в вашей жизни лишь древний миф забытых книг; впрочем, как и сама жизнь. Вы романтик в душе, но рассудок ваш склонен к реализму. Всего доброго, Никита Андреевич, и не забывайте, что, как бы быстро белка не крутила колесо, это не вернёт ей волю. Тогда как умиротворения легко достичь, изменив привычный ход мыслей. Порой достаточно минуты, чтобы обрести покой, и минуты, чтобы навеки его потерять.

Никита не сумел ничего сказать. Забрав папку, он пожал руку нотариусу и более чем растерянным такой встречей вышел из кабинета в сторону лифта.

А тем временем на первом этаже этого здания в холле банка сидела взволнованная Евгения Жукова. Посмотрев на экран мобильного – прошло двадцать пять минут ожидания – она убеждала себя, что всё под контролем. Но чем дольше она это делала, тем сомнительнее становилась перспектива намеченного дела. Вот бы услышать голос, веющий поддержкой! Но телефон предательски молчал, и она убрала его назад в сумку.

С тех пор, как в жизни девушки произошли грандиозные перемены, времени ни на что не хватало. А сегодня вдобавок она спешила на очень важное мероприятие. Страх не поспеть к назначенному времени одолевал с новой силой. Ведь даже такая уважительная причина, как воплощение мечты в реальность, никак не оправдала бы её опоздания в столь знаменательный день.

Пока её голова полнилась тревогой, рядом на банкетку присел мужчина в изношенных шляпе и костюме, отливающем жирным блеском.

– Жизнь – это эфемерная преисподняя, – хрипло сказал он, и Жене показалось, говорил не человек, а скрипели несмазанные шестеренки.

– Простите, вы это мне? – уточнила Женя, взглянув на мужчину.

Он сидел с опущенной головой. Его серое обветшалое лицо скрывала чёрная шляпа с широкими полями. Пальцы, длинные и кривые, как ветки безобразного дерева, покоились на коленях.

– Да. Люди склонны полагать, что есть ад и рай – потусторонние миры душевной опочивальни. Но ведь ад и рай можно обрести, ходя ногами по земле. Вы со мной согласны?

Женя обронила невинную улыбку.

– Возможно.

– В вашу голову не уложить того, что пытаюсь до вас донести. Ступайте и не забудьте посмотреть на часы у выхода. Вероятно, это поможет избежать опоздания туда, куда вы так настойчиво спешите.

Женя опасливо взглянула на мужчину. Он встал и, приподняв шляпу, обжег её ненавистным взглядом. Над левой бровью красовалось клеймо, напоминающее зодиакальный круг. В тот же миг усталый клич динамика призвал обладателя талона С666. Женя вспорхнула с места, избавляя разум от скверны, посеянной незнакомцем, и вскоре с полученными документами неслась прочь от кабинки банковских операций.

Огибая по пути встречных людей, ей вспомнились слова неприятного мужчины, и она без воли повернула голову в сторону. Часы на стене, отбивающие ритм, участвовали в молчаливом заговоре исключительно против неё. Очередная потерянная минута добавлялась к получасу, просиженному в холле, и возможность успеть вовремя уменьшилась в геометрической прогрессии.

Так она не заметила, как добежала до лифта, опустившегося вниз. Двери неожиданно распахнулись, из тесной кабины шагнул Никита, и Женя, ещё смотрящая в сторону, врезалась в него с такой силой, что кейс вылетел из рук Никиты и с неприятным треском приземлился на кафель. Он хотел выругаться, но мимолетно взглянув на девушку, остановился, как вкопанный. Мгновение было секундным, но ему показалось, прошла целая эпоха. Хронологию её движений сознанье воспринимало замедленным ритмом. Какое-то неведомое до ныне ощущение электрическим током пробежалось по телу, покрывая спину дрожью, а ладони – испариной.

Она подняла кейс и равнодушно протянула ему.

– Ради бога, извините, я не хотела!

Их глаза встретились. Ах, что это был за взгляд! Томный, очаровательный, безвинный. Её чёрные, словно ночь, глаза испуганно глядели ему в душу, побуждая её встрепенуться. Их пленительный блеск казался фантастичным, и Никита не был уверен, что девушка – не мираж богатого воображения. Крупные завитки каштановых волос падали ей на плечи, выделяя милое лицо; нос был правильной формы; тёмные брови пленяли густотой; полные, чувственные губы слегка приоткрылись. Он подметил, что тёмно-синие блейзер и брюки отлично подчеркивали её стройный силуэт.

Пока Никита не мог оторваться от девушки, Женя подскочила на ноги. Что-то белое скользнуло из её кармана и, свершив многочисленные пируэты в воздухе, удачно приземлилось на кафель. Никита бессознательно глядел, как очаровательное создание устремилось к выходу, как стеклянные двери распахнулись и выпустили её в мир гуляющего ветра. Он не смел двигаться. Его руки и ноги приковало к полу, и тело, скованное невесомостью, не хотело подчиняться. В воздухе упоительно витал аромат духов той, что растворилась в серости города за прозрачными стеклами.

Он ещё боролся с призрачными ощущеньями, когда в кабину лифта скользнула Ангелина Петрова, пятью минутами ранее спустившаяся на первый этаж к кофейному автомату. Она одарила спину Никиты взглядом, полным обожания, и уже собиралась нажать кнопку «два», как вдруг в кабину шагнул мужчина в драповом пальто и с борсеткой в руках. Глаза Ангелины Петровой превратились в два огромных шара.

– Здравствуй, Ангелина, – сухо обронил мужчина. – Никита Соколов не приходил? У меня сегодня встреча с ним, а я как назло попал в пробку.

Ангелина вся побелела.

– Лев Викторович, так ведь вы только что были в кабинете, приняли его, и он ушёл, – промямлила она.

– Что за вздор? – раздраженно буркнул он, нажимая кнопку «2».

Услышав диалог в лифте, Никита обернулся. В кабине стоял нотариус, недавно сыплющий на него философией, только без тату на левой брови. Его гневный облик и безразличный взор сокрыли тяжелые двери. Никита встряхнул головой, не понимая, что произошло. Но одна мысль сильно давила на остальные, и он снова повернулся к дверям выхода: девушка исчезла. Никита уронил взгляд в пол, где лежал картонный прямоугольник, выпавший из её кармана. Он поднял его и бросился к выходу в надежде догнать девушку. Двери лениво разошлись в стороны, и он огляделся вокруг. По улице Ополчения сновали угрюмые пешеходы на тротуарах и сигналили машины, возмущенные затором. И среди этой отчужденной толпы нигде не мелькало лицо незнакомки.

Никита опустил глаза и оглядел находку. Это была визитка. Сверху курсивным шрифтом значилось: «Салон красоты у Маргарет», внизу – адрес и номер телефона.

– Значит говоришь у «Маргарет»?! – прошептал Никита, загадочно улыбаясь. – Вот ты и попалась, таинственная незнакомка!

Глава 2

Заботливо накрывая землю одеялом мерцающих звёзд, сумерки опустились на здания мегаполиса, убаюканные звуком ревущих машин. Никита ехал в общем потоке, увлеченный мыслями, и загадочная улыбка не покидала его губ. В голове порхал образ простоты, непорочности и вдохновения – образ очаровательной девушки, блеск её чёрных глаз, весело танцующие по плечам кудряшки. Где она сейчас? Вот бы отмотать время назад и побежать за ней вдогонку, немедля ни минуты, узнать её имя и номер. Он достал из кейса визитку и прочёл ещё раз напечатанное курсивом. Чем дольше его глаза бегали по печатным буквам, тем шире становилась его улыбка. Светофор загорелся зелёным, и еле ползущий поток, подобно тяжёлому составу поезда, двинулся с места. Не успев проскочить на зелёный, Никита остановился у стоп-линии.

Ему не терпелось поехать в салон, таящий разгадку, с кем на этот раз столкнула его судьба. Он упоенно представил, как будет заигрывать с девушкой, а она, не сдерживая смеха, пуститься с ним в ярую дискуссию кокетства. Он был полностью уверен, что очарует её безо всяких усилий.

Та самоуверенность подпитывалась многолетним опытом в любовной практике. Он рос тихим, скромным мальчиком, чего не сказать о студенческих годах – он пользовался завидным вниманием сверстниц. Его харизма сводила девушек с ума; они считали его остроумным и находчивым. За время студенчества его личные отношения с женским полом имели характер скабрезного наваждения (именно так он называл мимолетные интрижки), или легкого флирта. Реже они выливались во что-то более весомое. Тем, кому не давал ни малейшего шанса на близкие отношения, искали в нём друга. Однако та дружба приносила одни расстройства, когда невинные помыслы всё же сводились к желанию стать для него кем-то большим, чем просто подругой.

Тем не менее пламенным чувствам к девушкам он отдавался не полностью, тогда как в творчестве выкладывал всю душу и тело. Живопись была его страстью! Каждый раз, начиная работу над произведением искусства, он закуривал «Капитан Блэк» и начинал водить кистью по холсту с заметным воодушевлением. Ничто не могло усмирить в нём потребность излить на бумагу те чувства, что тревожили его поэтичную душу; ничто бы не сумело вызволить его из рабства непорочных фантазий. Он был покорен неистовой страсти, порой пренебрегая обедом и сном.

– Ради любимого дела я готов на любые жертвы! – говорил Никита друзьям.

Предпочтение он отдавал пейзажам, поскольку для портретов, согласно его мнению, необходимо исключительное вдохновение, подаренное лишь «живописным» видом изображаемого человека. А в его ближайшем окружении таких людей не наблюдалось.

Подлинное влечение к искусству проявилось ещё в детстве Никиты на горькую беду его отца – Андрея Ивановича. Он, как бывший майор УВД, всю жизнь положивший к ногам работы, хотел, чтобы любимый сын пошёл по стопам правосудия. С ранних детских лет Андрей Иванович внушал Никите, что правильнее всего сделать выбор в пользу военной или гражданской службы Отечеству. Но мальчик рос и всё больше времени проводил, разгребая завалы маминых рукописей.

Любовь Петровна – мать Никиты, посвятившая себя искусству слова, в частности сочинению современных детективов, работала дома и лишь изредка появлялась в редакции с готовым материалом для печати. Никита украшал последние страницы её черновиков гуашью в тему к содержанию книг. И в ту минуту отец понимал, что шансы отдать мальчика в военную академию или полицию, таяли на глазах. Сын отдалялся. Душою он близок творческому настрою матери, в глазах которой Никита оставался несмышлёным ребёнком. Она называла его: мой маленький Ники, что выводило из себя Андрея Ивановича. В отличии от жены он не считал Никиту юнцом. Его брала ужасная досада от вероятности, что сын пойдёт по творческому бесполезному пути. Он так мечтал сделать из сына приличного гражданина, что закрывал глаза на его внутренние потребности реализоваться, как художник. Бывший майор испробовал всевозможные методы, доказывающие, что именно он авторитет в семье. А когда те не дали желаемых результатов, Андрей Иванович прибегнул к хитрости подкупа и на совершеннолетие Никиты сделал ему дорогой подарок, купленный на тайные сбережения. Тем он хотел доказать, что его профессией проще заработать, чем ремеслом художника. Но вопреки надеждам отца чёрная Теана не смогла убить в Никите натуру творческой личности.

Когда назрел вопрос поступления в вуз, Никита заявил о своём желании учиться в Петербургском художественном университете. Андрея Ивановича чуть удар не хватил от бестолкового выбора сына. Он только что волосы не рвал на голове от исступления.

– Взгляните на него! – кричал разъяренный Андрей Иванович. – Собирается примкнуть к шайке этих дармоедов! Оболтусов, чьими руками и хлеба не заработать! Разбазарить лучшие годы своей молодости, чтоб так и не стать мужиком! Заиметь бабскую профессию! Художник Соколов… Что за унизительная фраза?! Кому нужна бездарность незнакомого лентяя? Или ты правда надеешься прославиться, как Шишкин и Саврасов, не вкладывая денег и не применяя связей? Не держи его! Пускай уходит! – обратился он к побелевшей супруге, преграждающей собой путь Никите с чемоданом в руке. – Ишь, характерные мы какие! Попомни моё слово: щенком побитым вернётся в этот дом!

– Андрей… Прошу! – взмолилась Любовь Петровна.

– Ты видишь к чему привели твои любовные детективчики? – не унимался он. – Вырастили себе вторую дочь!

– Уж если кто и воспитал во мне женщину, так это ты своей мужской безучастностью! – с этими словами Никита вышел из дома, громко хлопнув дверью.

С тех пор отец ничего не хотел слышать о сыне и криком реагировал на попытки жены донести последние вести о жизни их петербургского художника. Но стоило ей уединиться на кухне для разговора с Софьей – младшей дочерью – о Никите, как Андрей Иванович, проходящий в кабинет мимо кухни, замедлял шаг и с тревогой на сердце прислушивался к голосам. Нельзя сказать, что он подслушивал. Нет! Он просто проходил мимо, случайно услышал. Кто ж виноват, что эти глупые женщины не могут найти другого места для подобных бесед?! Полностью оправдав себя в собственных глазах, он шел дальше в кабинет. Сконфуженный тем, что Никита вопреки всему сдаёт экзамены, пророчества отца о возвращении блудного сына после безоговорочного провала становились всё более несбыточными. Это нестерпимо жалило его самолюбие, как и то, что Никита ютится в общежитии, подрабатывая в ночном клубе барменом. Но больше всего его злило, что Любовь Петровна помогает ему материально. Она брала из семейного бюджета энную сумму и отсылала маленькому Ники, ни минутой не помышляя, что супруг уже в курсе денежных манипуляций и с трудом сдерживает негативное мнение на этот счет. Последние слова, сказанные Никитой в сердцах, звучали с той же злорадной отчетливостью в его голове, и Андрей Иванович каждый день засыпал с вопросом: почему сын считает отца безучастным в своём воспитании!?

Со временем горечь обиды притуплялась, уступая место невыносимой тоске, вызванной аскетичным молчанием телефона. Андрей Иванович до последнего надеялся, что сын одумается, позвонит и попросит прощения. Он очень любил его. Правда, в душе; в самой глубине души. А разум упорно отвергал наличие сентиментального чувства. Им руководствовали гордыня и застарелый эгоизм.

Так шли годы, а Никита, обиженный непониманием со стороны родного человека, по-прежнему не собирался идти на примирение. Он слишком увлёкся тем, что происходило в его жизни, что совесть его ничуть не мучила. Особенно теперь, когда разум пленился властью таинственной незнакомки.

Он продолжал вести машину в раздумьях о ней. Интересно, куда она так спешила? Беззаботная улыбка потухла, а лицо омрачилось. Что если она не одинока? Или клялась в любви и верности надутому от гордости пижону в зале бракосочетаний? Эта уничтожающая мысль породила в нём пламенную ревность. Он насилу представил соперника уродливым, с грузным телом, шершавыми руками и вздорным характером, чтобы унять бушующие чувства. Он не мог допустить, что тот привлекателен, галантен и наделен качествами идеала, которого так страстно ищут женщины. В противном случае их тёплые симпатии не сумеет разрушить ни одна хитроумная выдумка Никиты по завоеванию девушки. Ему стало ещё хуже от мысли, что у неё есть дети.

Считая их ненужным балластом, отнимающим кучу времени, он никогда не интересовался детьми и сколько раз убеждался в том, что материнские силы в полной мере брошены на удовлетворение потребностей детского организма и капризов, обижая подобным поведением мужское эго. А вдруг, вдобавок ко всему они ещё и маленькие?

Вспоминая, что тягаться с детьми невозможно, Никита поморщился. Назидательный урок опирался на случай студенческих лет, когда на последнем курсе кафедры после академического отпуска в его группу попала Ольга Лучинская. Никита обольстился её помпезностью и гордой осанкой, задаваясь целью соблазнить недотрогу. Однако, на деле она оказалась не такой уж неприступной, как того диктовала манера её скромного поведения. Часто, пренебрегая их свиданьями, она бежала к двухлетнему ребенку, который вечно капризничал, болел и плакал. Заметив, что Никита отдаляется, Оля пригласила его к себе, и как только малыш уснул в своей комнате, они уединились в спальне. Никита обнял её, страстно притянув к себе. И в тот самый момент из детской послышался голос мальчика. Он кричал, что ему страшно, и, затянув протяжный жалобный вой, стал ждать, когда в комнату прибежит растерянная заступница. Так закончилась их последняя встреча, и Никита зарёкся никогда не связываться с женщинами, у которых есть дети.

Пока он старался унять буйную фантазию, на пассажирском сидении зазвонил мобильник. На дисплее возникло фото светловолосой девушки с голливудской улыбкой.

– Более подходящего времени ты не нашла… – раздраженно сказал он, беря пиликающий телефон в руки.

Внутри него что-то сильно сопротивлялось, и в нерешительности действия он смотрел то на улыбку девушки, озаряющую дисплей, то на имя Эля, то вперёд на дорогу. И только спустя считанные секунды всё же сумел перебороть себя.

– Ник, ты приедешь за мной? – послышался нежный голос в динамике телефона.

Тон сказанного ею был утвердительным, и вопрос в форме настоятельной рекомендации категорически не подразумевал отказа.

– Я сегодня ужасно вымотался, – ответил Никита, пытаясь избавиться от нежеланного разговора. – Давай завтра. Я обещал к Серёге заехать.

– Но, Ник, мы вчера не виделись, теперь сегодня… Я очень скучаю. Мне Миланка такой маникюр сделала! Нужно твоё мнение. Кстати, ты не забыл, что у меня скоро день рождения?

– Забудешь тут… – тихо пролепетал он в сторону, отстраняясь от мобильника. – Эль, оно будет только через полгода. Я помню!

– Ты занят или не хочешь разговаривать?

– Я за рулём.

– Точно?

– Абсолютно.

– С кем ты едешь?

– Один.

– Что-то не похоже… Кто там у тебя?

– Никого нет. Я один.

– Ты меня за дуру держишь? Ты едешь один и не хочешь разговаривать? Ага, так я и поверила!

– Эль, перестань! Мне сейчас правда неудобно говорить. Я постоянно отвлекаюсь от дороги. Давай перезвоню позже?

– Ну вот началось. Обычно так выражаются парни, которые не собираются перезванивать.

– Да, на первых свиданиях. А не когда вместе два года.

– Не надо выставлять меня идиоткой. Кого ты там катаешь? Я хочу знать! Зачем ты меня обманываешь?

– Со мной никого нет. Перестань себя накручивать!

– Не верю! Раньше ты всегда говорил со мной за рулём и для тебя это не было помехой.

Никита тяжело вздохнул, крепче сжимая в руке телефон, а Эля продолжала нагнетать, подключая свои способности убеждения.

– Тебе всё равно, как прошёл мой день. Тебе даже трудно заехать оценить трёхчасовую работу моей подруги! И после этого ты хочешь сказать, что любишь меня? Мы не видимся целыми днями, Ник, и даже сейчас ты предпочитаешь поехать к Серёже, чем провести время наедине со мной! Какой же ты эгоист!

Никита молчал из последних сил, и она обиженно фыркнула.

– Между прочим, твой Серёжа – не пуп земли, может и до завтра подождать.

– Серёжа делает ремонт в галерее, которую я готовлю к открытию. Я не развлекаться туда еду, Эль, а ты ведёшь себя глупо.

Эля ещё продолжала щебетать, а по другую сторону линии уже пикали короткие гудки сброса вызова.

– Эгоист! – злобно процедила она, положив мобильник на стол.

Милана Бестужева оторвалась от кропотливой работы маникюрши и возмущенно взглянула на подругу. Двадцатипятилетняя, курносая и заурядного роста, она была обаятельна в гриме светских львиц. Впечатление портила одна природная деталь – безобразно тонкие, бесцветные губы, и только лишь выразительный взгляд скрашивал скудную их форму, заставляя приковывать внимание к красивым, широко распахнутым глазам.

С Элей она познакомилась год назад в тренажёрном зале. Будучи соседями на беговых дорожках, они стали сухо здороваться из вежливости, а несколько позже приветствия переросли в ответные улыбки и, наконец, закончились пустым диалогом. Непонятно до конца что именно сблизило двух высокомерных дам: Милана и Эля не относились к одному социальному рангу. Быть может, их объединило умение хладнокровно обливать грязью, что удавалось им безо всякого труда и сожаления. Тем не менее, они идеально сошлись характерами и прекрасно чувствовали душевное состояние друг друга.