– Ты отведёшь меня, госпожа? – послышалось мне.
– Я жду тебя… – сказал другой голос.
– Дорога длинна…
– Следую за тобой…
– Мне страшно…
Громкость шума нарастала. Я зажала уши, но, как и всегда, это не помогло! М-м-м… как же они галдят!
– А может быть, и нет… может, их нет?! Я ведь их не слышу… но слышу…
– Есть-есть! Ты так громко бредишь, что даже я скоро начну их слышать.
Я посмотрела на Нинку, она шевелила своими тонкими губами, значит, как минимум один голос принадлежит ей.
– Хоть ты заткнись.
– Так ведь только я тут и есть! – и она снова противно заржала.
Всё пропало. Осталась только Нинка.
– Слушай, Ниночка, давай завтра повеселимся, вечерком, а? – всё ещё пыталась я с ней договориться, когда эффект внезапно усилившегося гула прошел.
– Хочешь казаться паинькой, чтоб на свиданку с детишками пустили? – смеялась Нинка. – И это после того, что ты понаписала? Не говоря уж о том, что ты выдумала себе друзей, о которых никому не рассказываешь? Так, может, я тебе одолжение сделаю, если выведу тебя из себя сейчас, а? А то сорвешься завтра да пооткручиваешь своим малюткам головешки.
Моему терпению пришёл конец. Я схватила эту тупую тварь за волосы и со всей силой, что ещё оставалась в моих руках, долбанула её о тумбочку. Нинка истошно кричала, а после удара замолкла, лицо её залилось кровью.
Санитарка Марина ворвалась в палату и молниеносным движением вывернула мне руки так, что я не могла пошевелиться. Дарья, подскочив следом, воткнула в меня шприц, и комната поплыла перед глазами.
Глава 13
– Кирочка! – произнес доктор. Невероятно! Даже сейчас он улыбался и говорил невероятно спокойно, я бы сказала, даже как-то слащаво. – Мне кажется, мы вас стремительно теряем. В чём же дело?
– До сих пор не могу понять, зачем вы подселили ко мне эту… – я не нашла подходящего слова, которое можно было бы произнести в присутствии Павла Олеговича.
– Затем, милая, что наша Нина всё это время помогала вам, хоть и довольно специфическим методом, не отрываться надолго от реальности. Ваша к ней неприязнь настолько реальна, что держит вас в Этом Реальном мире как якорь.
– Вы ещё безумнее меня, если вправду верите в это.
– Давайте-ка вспомним, – при этих словах он достал из лежащей перед ним папки с моей историей болезни листок бумаги и положил его на стол так, чтобы я могла прочесть написанное на нём, – что вы сами добровольно пришли к нам, когда начали беспокоиться о том, что ваше пошатнувшееся здоровье может навредить вашим близким. И так же добровольно вы подписали это, – он указал на листок, – вы согласились с тем, что я буду оценивать ваше психическое здоровье и регулировать ваше общение с окружающим миром…
Эти слова мне совсем не понравились. Было в них что-то… предательское!
– …в том числе, и особенно, с вашими детьми… – он произносил слова медленно, осторожно, внимательно наблюдая за моей реакцией.
– Что вы хотите сказать?! – я знала, что он хочет сказать, но боялась даже мысленно произнести эти слова.
– Я хочу сказать, что, что бы мы ни делали, вам становится хуже. Даже последние успокоительные, что вам вкололи, подействовали не так, как должны были. И пока мы не найдем способ хотя бы остановить… этот процесс, я вынужден ограничить ваше общение с родственниками.
Мои руки самопроизвольно сжались в кулаки, а на глаза навернулись слезы. Во мне кипела злость… и к этому докторишке, что хотел разлучить меня с моими ангелочками, и особенно к самой себе, потому что, как ни прискорбно, он был прав. Я ненавидела себя за слабость, за то, что не могла взять себя в руки. Реальность не ускользала от меня, но уносилась вдаль со скоростью света.
Я сунула кулаки в подмышки. Закрыв глаза, я пыталась взять себя в руки и не сорваться в очередной раз. Доктор молчал некоторое время, давая мне возможность прийти в себя после услышанного.
Внутри меня снова возникло это чувство – тоска, а перед мысленным взором в бесконечном пустом пространстве медленно поплыли далекие звезды – целая галактика, она как будто смотрела на меня, наблюдала за мной, оберегала меня, звала к себе – Моя Вселенная.
Я до онемения сжала губы, чтобы не произнести этого вслух.
– Кира, – тихо позвал меня Павел Олегович.
– Я все поняла, – чуть помедлив, ответила я ему, наконец открыв глаза. Все тот же светлый небольшой кабинет, зарешеченное окно, мужчина возраста моего отца за письменным столом – моя нереальная реальность.
– Это хорошо. В палате вы теперь будете одна. Я вынужден ужесточить режим – вы теперь не сможете самостоятельно передвигаться по этажу. Даже в туалет будете ходить в сопровождении санитарки. Это временная мера, но необходимая. Так как вы у нас доброволец, и довольно щедрый, мне не хочется переводить вас в отделение для буйных. Вы же ведь у нас не буйная? – с акцентом спросил доктор.
– Нет, – обреченно ответила я.
– Замечательно! Дарья Сергеевна проводит вас в вашу палату и позже выдаст вам новые лекарства, – он подошел к двери и подозвал санитарку, дав ей соответствующие распоряжения.
– Идем, – сказала Даша, железной хваткой беря меня под руку.
Я не сопротивлялась, даже если бы и хотела, это было крайне невыгодно, здешние церберы были натасканы на усмирение буйных пациентов, связываться с ними означало попрощаться с собственным здоровьем.
В палате уже было убрано. Кровь с тумбочки смыли, Нинкину кровать ободрали, оставив голый матрас. Мою тетрадку с ручкой конфисковали. Я сидела на краю своей кровати и смотрела в окно.
Небо было чистым, окно моей палаты выходило на запад, и сейчас лучи заходящего солнца били в окно, слепя мне глаза, но я все равно не могла отвести взгляда от окна.
Солнце приблизилось к краю стены, ограждавшей территорию больницы, и стало огромным и красным. Моя психушка стояла как раз на западном краю города, поэтому строений за этой стеной больше не было, а она, в свою очередь, служила мне горизонтом. Мне принесли мои таблетки, а затем препроводили на ужин.
Когда я вернулась в палату, солнце уже село, но небо ещё было светлым. Я разглядела на нем несколько первых звезд. А затем начала понимать, что даже те сильные лекарства, которые мне дали, не произвели на меня должного эффекта, потому что сквозь розово-серое небо стала проступать знакомая мне картина – огромная молчаливая галактика, как будто чей-то глаз смотрит мне прямо в душу.
– Кира! Кирюша… – звал меня мужской, низкий, приятный, знакомый до боли голос. Он отличался от шепота на заднем плане. Я не помнила, кому он принадлежит, а может, и не знала, но сердце мое готово было выпрыгнуть из груди и унестись на его зов. – Вернись ко мне… Кира… вернись ко мне…
Это было невыносимо. Я схватилась за голову руками и тихо застонала. А он все звал и звал меня… «Вернись ко мне… Кира… Вернись…». Все остальные голоса стихли. Остался лишь он.
Помню, что была ночь. Помню тусклый свет в узком коридоре. Помню, как взяла чью-то одежду, но вот вспомнить, где я её взяла, не могу. А ещё помню, как быстро бежала через кустарник, уже сбросивший листву перед надвигающейся зимой. Было холодно и темно, но многие годы занятий спортом все же сделали свое дело: я бежала, и бежала быстро, и уже не знаю, как долго. Сердце ломило в груди, но все же продолжало биться.
Дорога. Одна попутка сменяла другую. Попутчики попадались разные, кто-то меня даже кормил, а кто-то брал с меня плату… единственную, что я могла предложить…
Я не представляю, где нахожусь сейчас, но знаю, что скоро я найду её, Мою Вселенную. Я чувствую это всем, чем вообще может чувствовать человек, – телом, душой, сердцем, разумом, подсознанием – всем.
– Я найду тебя! Я вернусь к тебе! Моя Вселенная!
* * *
Мои ноги и руки коченеют от холода, но вот я смотрю в его глаза и понимаю, что мои скитания окончены. Левая рука непроизвольно тянется к его лицу.
– Если ты коснешься меня, – говорит мне невероятно знакомый и родной голос, – то вспомнишь то, что так отчаянно пыталась забыть. Кира, ты вновь будешь страдать, а я не хочу этого.
