Ахилл с Патроклом были молоды, а в молодости война значит совсем не то, что в более зрелом возрасте.
В молодости война – это романтика. Это шанс прославиться и войти в историю. Войну воспевают поэты; слушая их песни и сказания, молодые девицы млеют и падают в обморок.
В молодости человек не принимает войну всерьез. Ему кажется, что он бессмертен, и купание в Стиксе тут совершенно ни при чем. И в своем времени я видел мальчишек возраста Ахилла, у которых при одном упоминании войны горели глаза, я видел, как они бредили подвигами, я видел, как они мечтали о славе, и я видел, как они умирали. В этом не было ни красоты, ни романтики.
И нет никакой разницы, падешь ли ты от удара меча или от пули снайпера, сгоришь ли ты в танке или получишь копьем в живот. Смерть одинаково непривлекательна во все времена.
Для Ахилла это была чужая война. Троянцы не покушались на его дом, троянцы не угрожали никому из его близких. Но я видел, что Ахиллу чертовски хочется повоевать.
Феникс, как я понимаю, обязанный везде сопровождать своих учеников, не горел особым желанием оказаться в Троаде. Конечно, он стар, и никто не будет требовать от него геройских подвигов, но ему не хотелось быть даже свидетелем грядущей кампании.
Ликомеду было все равно, или он успешно притворялся. Этот добродушный здоровяк, которому злые языки приписывали убийство легендарного героя Тесея, был радушным хозяином, который не вмешивается в дела своих гостей. Попросили приютить Ахилла со свитой – пожалуйста. Притащил тот Ахилл какого-то незнакомца, встреченного на берегу, – да ради бога. Являются двое незваных парней, чтобы утащить его гостя на войну, – флаг им в руки. Всем нальет вина, всем предоставит по постели и по сговорчивой рабыне, всех одарит улыбкой, всем кивнет, со всеми согласится и никому не расскажет, что он обо всем этом думает на самом деле.
Мудрая позиция, учитывая, в какие времена он живет.
Ахилл провозгласил тост за хозяина дома, Ликомед ответил тостом в память отца Пелида, мы плеснули вина на пол, дабы почтить богов, и тут двери мегарона распахнулись и нашим взорам предстали правители Аргоса и Итаки.
То ли они плохо переносили качку и никак не могли отойти от плавания, то ли слишком устали от ходьбы по окрестностям, но обоих покачивало. Одежды на них были запыленные и мятые, оружия не наблюдалось.
– О, – сказал Диомед, расплываясь в улыбке и глядя на кубки в наших руках. – Лаэртид, мы вовремя. Радуйтесь, хозяева!
– Радуйтесь! – вторил ему Одиссей, и я увидел, что оба они пьяны в стельку. В хлам. Вдрабадан. Пьяны настолько, что еле держатся на ногах.
Ликомед тоже просек ситуацию и оперативно предложил гостям присесть. Одиссей с Диомедом расположились за столом, налили себе неразбавленного вина, богов почтили чисто символически, по глоточку, и сразу же опрокинули кубки в свои глотки. От закуски оба отказались.
– Рад видеть вас в своем доме, – сказал улыбчивый хозяин. – Много слышал о доблестных героях, но никогда раньше не встречал вас, богоравные.
– Невелика потеря, богоравный хозяин, – отозвался Одиссей. – Таких пьяниц, как мы, в любой таверне двенадцать на дюжину.
– О, мы и правда герои, – сказал Диомед. – Вчера мы победили двенадцать амфор вина и сравнялись в подвигах с Гераклом. Сегодня мы хотим его переплюнуть. Принесем жертву Дионису, Лаэртид?
– Конечно, Тидид.
Они снова опрокинули кубки. Никто из присутствующих за ними не успевал.
– Как прошло плавание? – осведомился Феникс.
– Э… спокойно, – сказал Одиссей. – Наверное, спокойно, потому что в моей памяти оно не задержалось. Правда, иногда штормило, но только в нашей каюте, да, Тидид?
– Иногда и на палубе, – сказал Диомед. – Удивляюсь, как мы не выпали за борт.
– Это была бы большая потеря для армии, – сказал Одиссей. – Если бы мы выпали за борт, троянцы могли бы спать спокойно.
– Но недолго, – сказал Диомед.
– Да, к счастью, основная угроза Илиону – это не мы с тобой.
– Ага. Почтим Диониса?
– Сколько угодно.
Они в третий раз почтили Диониса.
Наблюдать за Ахиллом было смешно. Сначала он пытался игнорировать присутствие гостей, делая вид, что ему абсолютно все равно, зачем они сюда пришли. Потом его начал угнетать тот факт, что они совершенно не обращают на него внимания, и он уподобился поставленному на огонь чайнику, медленно закипая. Однако пытался не подать виду, хотя у него плохо получалось. Он был похож на невесту, жених которой флиртует со священником у брачного алтаря.
– Кстати, – сказал Одиссей. – Нам надо почтить не только Диониса, но и Посейдона. Нам, между прочим, еще обратно плыть.
– Хорошая мысль, – одобрил Диомед. – А потом мы почтим Зевса, Аполлона, Ареса, Гермеса, Гефеста и конечно же Аида, в гостях у которого мы скоро окажемся. А потом мы почтим всех богинь. И в первую очередь – Афину, твою небесную покровительницу.
– Насколько я знаю, она благоволит не только ко мне.
– Тогда за Афину!
Вечер обещал превратиться в сплошной марафон тостов, и я всерьез начал опасаться за сохранность винных погребов Ликомеда.
Одиссей с Диомедом выпили за Посейдона, как и обещали, дабы обратная дорога была безопасной, потом за Ареса, чтобы помог им в грядущих битвах, потом за Гефеста, потому что оба уважали ремесленников, потом за Аполлона, потому что хорошо поет, потом за Зевса, который самый главный, потом за Аида, у которого все будут, потом за Гермеса, который всем поможет оказаться у Аида, потом за Афродиту, которая устроила всем веселую жизнь, потом за Артемиду, потому что она лапочка, потом за Геру, потому что она жена самого главного и не выпить за нее – значит оскорбить этого самого главного, потом за Персефону и Деметру – без особых причин. Исчерпав список богов, богоравные пьяницы принялись пить за вождей, своих и чужих.
Они выпили за семейную жизнь Менелая и молодость Нестора, за мудрость Крупного Аякса и рост Мелкого, за бескорыстие Идоменея и благородство Париса, за глупость Приама и трусость Гектора, за верность Елены и прозорливость Кассандры, за грацию Калханта и беспутство Андромахи.
Мне было весело.
Эти двое умудрились упомянуть всех, и для каждого у них нашлось доброе слово. Если боги действительно существуют, они должны явиться сюда персонально и разорвать охальников на части.
Они оскорбили всех участников предстоящей войны и если кого-то и пропустили, то лишь из-за уважения к присутствующим или по причине элементарной забывчивости.
Фениксу было страшно. Казалось он на самом деле ждал здесь явления разъяренных богов или, на худой конец, разъяренных вождей.
Ликомед откровенно потешался.
Патрокл хмурился, глядя за злобного Пелида.
Ахилл молод и горяч. Его только что оскорбили своим невниманием, ему явно не нравились насмешки над теми, в ком он видел своих благородных соратников или не менее благородных противников. Он кипел. Еще немного, и он схватится за меч.
Ликомед просек настроение неуязвимого. Чего ему точно не было нужно, так это чтобы в его доме пролилась кровь героев, предназначенная для пролития в совсем другом месте, поэтому он попытался направить разговор в интересующее Пелида русло.
– Что привело вас в мой скромный дом, богоравные? – А сам подлил богоравным еще вина.
– Не такой уж он скромный, – сказал Одиссей. – Вот мой дом – тот просто воплощение скромности.
– Это ты еще моего дома не видел, – сказал Диомед. – Скромность – это неподходящее для него слово. По сравнению с сегодняшним приемом я обитаю в нищете.
– В нищете? – спросил Одиссей. – Ты, ванакт Аргоса, обитаешь в нищете? Это я, жалкий басилей маленького каменистого острова, затерянного в море, нищий. А ты просто купаешься в роскоши.
– Богоравные! – воззвал Ликомед. – Полно вам спорить о недостатках ваших жилищ. Разве не дело привело вас сюда?
– Дело? – спросил Одиссей. – Ты помнишь о деле, Тидид?
– Смутно.
