Звери Стикса. Часть 3. Кто тут монстр?

Глава I. Штат Монтана

На границе Людовского Североамериканского штата агентов остановили, с пристрастием осмотрели и расспросили. После чего выдали зеленую карту посетителей и отправили на перехватывающую стоянку. Тут они должны были оставить свою плавающую по воздуху коляску, одеться в приличествующие принятым нормам костюмы и пересесть в тесный и вонючий автомобильчик. Если бы Лошадь Фауста была обычным конем из плоти и крови, то ещё уплатить аренду за стойло и уход. Или же за перегонку животного в другую зону. Но жуткий черно-синий мосластый продукт КСной биоинженерии по имени “Лошадь Фауста" вместо всего этого была просто распряжена и отправлена восвояси. Высокая кобыла хрюкнула и скрылась за ближайшим поворотом в город. Где просто растворилась в тенях.

Как и большинство других преимущественно людовских штатов, Монтана была техногенной зоной. Здесь царил прогресс и бензиновые двигатели, а все законы основывались на неприкосновенности частной собственности. Как проинструктировал Киру по дороге Фауст, в частном владении здесь часто значились разумные представители других рас. То есть это был рабовладельческий рай с националистическим уклоном.

Раса людов была самой многочисленной и самой низшей из представителей голокожих антропогинов. В основном в мире встречались хуманы – тоже голокожие антропогины, почти неотличимые от людов. Но имевшие все-таки иной генетический код и энергетическое строение: они жили намного дольше, могли скрещиваться и смешиваться с другими расами, были намного более крепкими, устойчивыми и в целом более умными. Хуманы были распространены повсеместно и вхожи во все слои общества. Это была хоть и не самая развитая, но тоже многочисленная и, пожалуй, самая универсальная раса в мире.

Люды или людни (а Фауст называл их не иначе как людаки и еще часто плевался после произнесения) жили, закрывшись в огромных многонациональных резервациях. Границы были плотно захлопнуты от посещения не-человеческим расам, притом в обе стороны. Внутри резерваций люднейское правительство тщательно поддерживало миф о том, что никаких других рас в мире вообще нет, и людни являются единственным разумным видом на планете. Официально это делалось для того, чтобы сохранить уникальность и самобытность их культуры. На самом деле это, конечно, была просто самозащита, потому что людни были хрупки и очень вкусны по меркам многих зооморфов и прочих хищников из большого мира. Во всяком случае, так было в начале, когда их еще не принимали как полноценную разумную расу. Ну а сейчас почти во всем мире стало не модно поедать условно разумных существ. Людни расплодились у себя в зонах, как тараканы, и вдарились в развитие техники и накопление военного потенциала. Эта слабо управляемая недружелюбная лавочка давно бы уже была прикрыта, если б не одно “но”: они оказались невероятно талантливой расой в смысле культуры.

В Большом мире, как здесь выражались, один ребенок на сотню тысяч рождался с тягой рисовать, писать, танцевать и вообще творить. Таких детей замечали, холили и лелеяли, обучали и вообще носили на руках даже весьма посредственных. Родиться художником было как вытащить в жизни золотой билет. Культура в мире Зоома была одним из самых дорогих и ценных товаров.

Люды же почти все рождались художниками. А становились в большинстве своем разнорабочими. Если повезет, то военными, юристами и экономистами. Ну инженерами еще иногда. Культура ценилась в их закрытом мирке чуть выше, чем мусор. Одаренных художественно особей не замечали и относились к ним скорее с сочувствием, как к инвалидам. Правительства людов как будто вынужденно открывали художественные школы и выделяли какие-то смешные пособия тем, кто не мог заниматься военным, техническим или торговым делом. В то время, как именно продукты культуры были главным экспортируемым товаром людов! Весь мир давно “сидел” на люднейском телевидении, ждал выхода новых фильмов, видеоспектаклей и мюзиклов. Попытки финансирования люднейских художественных проектов извне не увенчались успехом: как только деньги попадали внутрь резерваций, они тут же разворовывались. Так что денег им сейчас уже почти никто не давал, а за талантливыми детьми велась настоящая тайная охота.

Иногда среди людов рождались хуманы, в результате естественной эволюционной мутации. Это становилось понятным сразу по анализу крови. И тогда их чаще всего осторожно экстрадировали из резервации, обычно маскируя это под младенческую или раннюю детскую смерть. Сиротами такие дети никогда не оставались, в Большом мире всегда была очередь из желающих взять в семью человеческого ребенка. Хуманы обладали прекрасным балансом психического и физического здоровья, универсальной внешностью и гибким приятным характером. Ну и шанс того, что ребенок будет художественно-одаренным тоже присутствовал.

В общем, раса людов в мире Зоома обладала огромным творческим потенциалом, а вот морально-этическое и духовное развитие у них сильно тормозило. Короткие жизни своих соплеменников они ценили исключительно номинально и только когда это было выгодно сообществу в целом.

Споры, прорывы на людовские территории, военные операции и политические дебаты о целесообразности их изоляции не прекращались на протяжении нескольких столетий, но существенно ничего не менялось. Во многом потому, что в переговорах людовские послы надменно хамили и вечно чего-то требовали, а попадая в новые условия, вели себя исключительно агрессивно и заявляли права на все, что им приглянется. На самом деле мировое межрассовое сообщество уже давно не очень-то и хотело, чтобы они открывали свои границы и начинали выезжать со своих островков. Все во внешнем мире понимали, что когда эти подростки все-таки вырвутся наружу, будет война. И никакие талантливые художники-музыканты не смогут спасти их от уничтожения. Так что программы ассимиляции были непопулярными и вялотекущими.

Кира недоверчиво водила большими ушами, провожала взглядом тесно приткнувшиеся друг к другу одноликие многоэтажки, выстроившиеся вдоль дороги плотным строем и опутанные черными проводами, как паутиной.

– Хммм… То есть мы для них все бисты? Чудовища?

Пес хмуро кивнул.

– Да. Монстры.

– Как-то не логично посылать нас сюда со стороны Марка, не находишь? В КС полно гуманоидных. Таким, как мы, следовало бы, наверное, обходить такое место стороной…

– Категорически нет, Кира. Таким, как мы, наоборот, нужно почаще появляться на границах люднейских резерваций. Чтобы эти чертовы нацисты не уверовали, что действительно одни на планете.

Кире показалось, что пес как-то не очень дружелюбно выразился, она уже рот открыла, чтобы поинтересоваться нет ли у самого Судьи в отношении расы людов предубеждений, когда их автомобиль подскочил на слишком крутом лежачем полицейском. Тряхнуло весьма значительно, кошка подлетела на месте и больно треснулась головой о приборную доску.

– Рукожопые кретины, даже дороги нормально проложить не могут, а только и разговоров, что о мировом превосходстве. Ушлепки. Ненавижу.

Кира, прикусив язык, сосредоточилась на пристегивании. Вопрос отпал сам собою.

Но пес с легкостью считал ее недоумение с лица, поглядывая на партнершу в узенькое зеркальце на лобовом стекле.

– Вот погоди, ты сама все поймешь. Пару дней тут проведи – потом будешь мне глазки закатывать.

Пары дней не понадобилось. Уже на первой попавшейся им на пути заправке кошка прониклась псовой неприязнью к аборигенам.

Кира послушно ждала Фауста на кассе оплаты, внутри крохотного магазинчика, пока он вручную заправлял их автомобиль горючим топливом. Она углубилась в разглядывание картинок в рекламных люднейских журналах. Ее поражало то, что кроме людов на них действительно больше не было никого – ни одного фото с эльфами, орками, кентаврами, антро или зверями. Только в самом конце она нашла постеры к кино-новинкам и один из них привлек ее внимание. На картинке в стиле диджитал арт были изображены антропоморфные мультяшные коты со шпагами и страшный белый волк в темной накидке и двумя блестящими серпами в лапах. От этого изображения у Киры почему-то шерсть поднялась на загривке.

– Гля, каджитка… – противный голос отвлек ее внимание. Она не знала, что такое “каджитка”, но сразу поняла, что это про нее. Несколько молодых парней не таясь разглядывали ее, стоя чуть в стороне. Ну, это можно понять. – Нихрена себе… вся волосатая. И там тоже, интересно? Или у них не как у людей, а наоборот все тело волосатое, а там лысина?

Взрыв подросткового хохота.

Кошка бросила возмущенный взгляд на кассира. Молодая неухоженная девушка покраснела и уткнулась в книгу учета, имитируя занятость.

– Смотри, даже сиськи есть, – людаки продолжали ее грубо обсуждать. Кошка не получила никаких инструкций от пса на такой случай и, проглотив гордость, решила игнорировать до конца. Но если они ее тронут… – А че только две? Я думал у них шесть. Слыш, Майк, у тя была когда-нть каджитка?

– Была, он свою правую руку так называет.

Снова хохот. Громкий. Гормональный. На взводе. И ближе. Парни двигались гурьбой за низкорослым своим лидером, у которого усы только проклюнулись и прыщи с лица наверное только вчера сошли. Компания приближалась к кассе. Девчонка за аппаратом вжалась в стенку за спиной, увешанную разной жвачкой, конфетами и презервативами, в ожидании потасовки. Но, как Кира отметила, только отошла, а не спряталась. Посмотреть на расправу над чужачкой она была не прочь. Кошка по-прежнему делала вид, что не замечает хулиганов. Она не волновалась за свою безопасность. Анатомию людов она знала неплохо. А что касается численного превосходства, то по сравнению со всеми другими расами люды, пожалуй, самые хрупкие. Как недавно обмолвился Фауст – хлипкие. Когти и зубы против них очень грозное оружие. Так что за безопасность – нет, она не беспокоилась. Она не хотела лишний раз злить пса, вступая в какие-либо перепалки. Мальчишки тем временем подошли совсем близко и теперь топтались у нее за спиной в некоторой нерешительности.

– Слыш?! Каджитка? Нам тут с парнями интересно, как с тобой в постельке?

Кира вздохнула. Ну что ж… не она это начала.

– Охренительно, – послышался сзади песий низкий голос. – Полный отрыв башки, мужики. Только спина всегда расцарапана и полон рот шерсти по утру.

Фауст возвышался над людаками больше, чем на голову. И был вдвое шире в плечах даже самого старшего из них. Парнишки не то, что затихли, а замерли, задрали головы и распахнули рты перед таким чудовищем. Пес усмехнулся, задрав губу и сверкнув острющими зубами. Затем, вежливо пробасив «прошу прощения», легонько отодвинул когтистой рукой со своего пути одного из парней, и прошел к Кире, разбив их строй. Кошка вздохнула с облегчением. Конфликт исчерпан. Пес расплачивался, несостоявшиеся хулиганы не отводя глаз от его спины быстро ретировались, только что в дверях по двое не застряв. Кошка успокоилась и бросила взгляд на Судью. И тут же ощетинилась и залилась краской. Спина-то и впрямь вся расцарапана после Мемориума…

– Нечего дуться, – строго рыкнул на нее пес, когда они снова сели в авто. – Самки людов обычно значительно слабее самцов, поэтому принят патриархат, практически повсеместно. Своим недалеким мозгом они не могут себе представить, что может быть иначе. Так что на их территориях чтобы к тебе не лезли выгоднее быть мужиком – или с мужиком. Отнесись к этому профессионально, кошка. И прекрати дуться. Здесь ты со мной, а не наоборот.

Кира нашла в себе силы, коротко кивнула и уставилась в окно.

Крохотный приграничный городок они облазили вдоль и поперек.

– Что мы здесь ищем? – спросила кошка на очередном витке их бесцельных блужданий. Пес кружил по улочкам, глядя по сторонам, водил иногда носом в открытое окошко. В свете фонарей его красно-бурая шкура казалась темней, и он ещё больше обычного походил на сварливого добермана.

– Иголку в стоге сена, по-видимому.

Он не говорил с ней и не смотрел на нее. Она пожала плечами. Что ж, сама виновата.

Монтана – это общее название для города-пограничника и самой резервации, которая начиналась сразу за ним, по южной границе. Резервация была отгорожена тридцатиметровой глухой стеной и громоздкими, похожими на тюремные, воротами. Город играл роль буферной зоны. Здесь совершались международные сделки и проходили дипломатические встречи, как официальные, так и теневые.

Агенты успели сделать большой круг по городу, пока еще серое осеннее солнце не село за ребристый горизонт, состоящий из квадратиков домов. Киру поразили прямые длинные дороги, никуда не приводившие, а только замыкавшиеся сами на себя, и полное отсутствие зелени. Деревья или траву в городе можно было увидеть только в парке – как будто в специально отведенном для них месте. По улицам болталась шпана. Уже на первых подступах к вечеру к ним присоединились толпы «ночных бабочек». Киру такое количество предложения привело в замешательство. У нее возникло сомнение, что спрос может быть так велик. На ее вопрос – «У них что, вообще не принято сексом по обоюдному желанию заниматься? Ну или там в браке, в отношениях, в конце концов…» – пес ничего не ответил. Плечом немного повел и все. Он не смотрел на нее и не говорил с ней. В том числе и всю дорогу до Монтаны. Им очень повезло попасть на скоростной подземный поезд и срезать большую часть пути, так что дорога заняла всего пару дней, вместо седмицы. И все же Кира успела устать от этой отчужденности и даже пожалеть, что не осталась в библиотекарском замке.

В конечном итоге дорога вывела их в настоящие трущобы. Дома-трейлеры, огороженные дырявой сеткой-рабицей. Бойцовые собаки, отчаянно лающие в ответ на любое движение и готовые повеситься на своих удавках-поводках, намертво приколоченных к столбам по центру крохотных земельных участков. Одноэтажные хибарки, словно склеенные из подручных материалов. И даже просто неясные шалашеподобные конструкции из кусков фанеры. Но за трущебами как ни странно следовало еще несколько прямоугольных улочек, застроенных вполне нормальными, небольшими, но крепкими, безликими домиками. Фауст остановил автомобиль посреди этого райончика и вышел наружу. Размял затекшую спину, вытянул пальцами отсиженный в неприспособленном сидении хвост. Кира тоже вышла. Она тревожно поводила большими ушами и рассматривала темные дома. Ни в одном из них не горел свет. Всего несколько деревьев на всю улицу и те какие-то чахлые. Кошка не хотела отходить от машины. Вцепилась в дверцу, как будто неприятный район мог ее осалить, если она окажется ни к чему не привязана.

– Здесь и заночуем, – неожиданно сказал пес.

– Ты смеешься? – кошка посмотрела на него с недоумением.

– Похоже, что я смеюсь? – Фауст посмотрел ей в глаза и Кира, не выдержав, почти сразу отвела взгляд.

– Почему тут? – тихо спросила она.

– Район пустой. Мертвый. Последнее строение, в котором обитают живые было в начале этой улицы, почти два километра назад. И то – условно живые. Судя по запахам и тому, что я видел, это был наркопритон. Твой демон… я пока не понимаю, как он выбирает себе новое тело. Как быстро перемещается, как отслеживает тебя. Где он сейчас? Следить за каждым шорохом и оберегать твой сон я, прости, просто устал после Мемориума. Здесь мы оба сможем нормально выспаться. Завтра поедем по всем официальным конторам и, возможно, подберем более приятное жилье, – сжалился он. – Но сегодня здесь. Мне тоже нужно иногда спать.

Кошка осмыслила его слова и покорно кивнула.

– А ты не думаешь, что есть причина? Ну, что тут никто не живет. Может тут есть что-то опасное?

Пес уже обнюхивал крохотное крыльцо ближайшего дома. Затем подтянулся до незаметного бортика под водостоком и достал оттуда связку ключей. Сумерки плавно переходили в ночь, и когда он глянул на нее, ей показалось, что его глаза мелькнули льдистым голубым свечением.

– Конечно тут есть что-то опасное. Это Я.

Глава II. Касио

Поужинали консервами при свечах. Молча.

Кошка удалилась в спальню на втором этаже пару часов назад, пожелав ему спокойной ночи. Пес долго сидел в темноте в крохотной гостиной внизу. Наконец-то один. Наедине со своей болью. Весь день раненую руку то и дело дергало, но что было хуже – болело в груди. Сдавливало и саднило так сильно, что даже спирало дыхание, но пес только сейчас позволил себе повздыхать вволю. Тщетно он старался глубоким вздохом порвать пудовые цепи, словно обвившие грудную клетку. Потом несколько раз обошел дом, обнюхивая каждый угол, по долгу глядя в каждое окно. Ничего вокруг не было. Штиль во всех смыслах слова. Кошка, конечно, была права и для ухода отсюда людей были причины. Возможно, действительно им стоит поискать их, но это все потом. А сейчас… сейчас он тянул время, убеждая себя в том, что хочет быть уверенным в том, что кошатина не проснется. Он помыл посуду. Обошел вокруг дома, затем внутри дома. Ничего не происходило. И ничего ему больше не мешало.

«Хватит оттягивать. Пора вызывать», – решил он и сконцентрировался на холодном неживом участке чужеродной плоти под языком, мысленно отправляя зов.

Стук в двери не заставил себя ждать долго. Фауст знал от других Судей, что ангелы обычно так не церемонятся и просто появляются за плечом. Но вот этот ангел, именно его ангел, был таков – принципиальный и манерный. Всегда спрашивал разрешения не только на лечение, как все они делали, но и чтобы его пустили в помещение. Пес, недовольно бурча, пошел открывать дверь.

– Привет, Фауст, – поздоровался Касио. – Дозрел до осмотра, я полагаю? Я рад. Обычно ты меня зовешь, умирая в луже собственной крови… можно расценивать это как прогресс.

В полном молчании пес прошел на кухоньку, в которой с трудом можно было развернуться и одному, и уселся на стол. Касио прошел следом, поставил большой старомодный лекарский саквояж на столешницу у газовой плитки, зажег несколько свечей и поставил их так, чтобы они светили псу в спину. Вымыл руки.

– Что тебя беспокоит? Зная твою натуру, мне сложно представить, что я здесь ради профилактики.

Пес поджал губы и сухо буркнул.

– Глаза. Сердце. В груди болит.

Касио удивленно замер с серой тряпкой в руках, которой вытирался.

– Сердце? Уж моторчик твой никогда не подводил. Странно. Давай сначала общий осмотр. Клеммы, швы, симбионты. Потом остальное.

Пес пожал плечами и снял майку.

Ангел сосредоточился. Немного торжественно, словно дирижер, вознес руки к голове пса и положил ледяные ладони на его затылок. Пес сдавленно выдохнул, а на вдохе уже сбился и запнулся. Нельзя сказать, что прикосновения ангела были болезненными. Не совсем. Боль появлялась только там, где были необходимы манипуляции. Но тело словно электричеством прошибало и дышать становилось трудно. Касио медленно и плавно провел кончиками пальцев по голове пса к глазам. Вот здесь ощутимо обожгло. Так что Фауст не сдержал невнятного сдавленного вскрика. Затем по шее на акупунктурные точки в плечах, потом к груди и остановился на диафрагме. Вернулся к груди.

– Вдох, Фауст.

Пес собрал все силы и вдохнул. Ангел одновременно с этим погрузил кисти рук в грудную клетку пса. Фауст не удержался от короткого взрыка и до белезны в костяшках сжал столешницу.

Касио как будто листал книгу под одеялом. Пес остро ощущал каждое его движение.

– Ну? – не выдержал пес.

Касио недоуменно пожал плечами. Он уже хотел признаться, что ничего не видит.

– Погоди-ка… – сам себе сказал ангел и замер, оторопело всматриваясь во что-то, одному ему видное. Неверяще всматриваясь. Он растерянно взглянул псу в лицо, потом снова в глубину его сердца.

– А… эта девушка, как там ее зовут? – спросил он как мог непринужденно.

– Кира, – шепотом выдавил из себя пес.

– Да, точно. Кира. Она все еще с тобой?

– К сожалению.

– Чем она тебя так задевает?

– Непослушная. Упрямая, – рыкнул пес. – Вот сейчас кстати снова в груди тянет.

– Да-да. Я вижу, – Касио бережно держал в руках сердце пса, осторожно стирая пальцами налет раздражения, гнева и обиды. Кто бы мог подумать, настоящей обиды! Как сажу с хрусталя. Ангел с трепетом наблюдал маленький красно-оранжевый сгусток там, внутри. Совершенно новый и нехарактерный для сварливого и толстокожего Фауста. Ангелы ведут своих Судей с момента начала обучения, порой с раннего детства. Парень вырос у него на глазах и в его целительных руках. Всякое с ним приключалось. У Судей совершенно иная мораль. Жизнь – священна. Но в то же время любое создание, осквернившее тонкий баланс жизни и смерти должно быть убито. Любое. Даже если оно вызывает чувства. Даже очень близкое существо. И Касио отчетливо помнил момент, когда он положил руки на грудь пса и понял – мальчик изменился. Закрылся. Окоченел. Его сильное сердце билось ровно и холодно.

– Кас, – Фауст оперся одной рукой на плечо ангела и сжал его своей могучей лапищей. Будь Касио слеплен из плоти и крови, без перелома ключицы не обошлось бы. А так… ощущения были такими, как если бы пес сдавил набитую ватой куклу. – Тяжело. Потом поболтаем, хорошо?

Ангел сжалился и отнял руки. Пес с облегчением выдохнул и пытался отдышаться. На лбу у него выступила испарина.

– Да, глазки пострадали… – вздохнул Касио, открыл свой саквояж и принялся что-то там искать. – Сколько ты пробыл в боевом трансе?

– Не уверен. Минут двадцать? Может, полчаса.

– Полчаса?! – ангел забыл, что искал и в ужасе обернулся к своему подопечному. – Ты с ума сошел, Фауст?!

– Я работал, а не прохлаждался, – затравленно буркнул пес.

– Мы говорили о секундах. В крайнем случае о нескольких минутах! Какие полчаса!

Пес раздраженно слез со стола и закрыл дверь в кухню. Будить кошку он совсем не хотел.

– Я не выбираю обстоятельства, Кас! Там был огромный замок, полный чертовых демонов! И одна маленькая дура, под моей ответственностью, которая в этом замке потерялась. Я должен был видеть, что происходит вокруг. Что на самом деле происходит! Это был вопрос выживания и не только моего.

Касио нервно потер руками бледное лицо. Повздыхал, борясь с эмоциями.

– Ты ослепнешь. И я ничего не смогу сделать.

Пес серьезно кивнул.

– Рано или поздно, да. Я помню. Я прошу отсрочить этот момент так далеко, как только возможно.

Касио удрученно покивал. Его плечи заметно опустились. Он усадил пса за стол. Достал из саквояжа банки и склянки с растворами и неизвестными порошками. Несколько тонких, словно сделанных из слюды, пластинок чернильного цвета замочил в миске с водой. Намешал что-то в своих пузырьках, набрал в два одноразовых шприца. Одну жидкость вколол псу в висок, вторую прямо в уголок глаза. В это время пластинки набрали воды, развалилсь на части и превратились в клейких резинистых слизняков, которых Касио осторожно усадил на ноги пса возле щиколоток и только несколько на затылок и шею, вдоль позвоночника. Слизняки чуть оживились, а затем присосались к коже и пошли равномерными волнами, как пиявки.

– Качайте родные, качайте, – ласково проговорил ангел, удостоверившись, что процесс идет правильно. И гораздо более строго обратился ко псу. – А теперь руку давай.

Пес машинально прижал свою пострадавшую конечность к животу. О руке-то он почти и забыл.

– Рука не болит.

– Как скажешь, – скептично кивнул Касио и требовательно протянул бледную ладонь, де скать, ты говори что хочешь, но руку давай.

Пес насупился, смутился и нехотя положил на стол криво забинтованную лапу, а сам отвернулся. Ему не хотелось смотреть ни на дело рук кошки, ни на лицо Касио, когда тот будет его отчитывать за безалаберное отношение к здоровью, говорить про опасность заражения, перспективу гангрены и что угодно еще.

– Я просто стеклом порезался. Ничего криминального.

– Как скажешь, – повторил ангел. Он отлично знал своего пациента. Знал, что спорить с ним не нужно. Он быстро и умело развязал грязный бинт и снял повязку. – Это что, шутка, Фауст? Истероидный псевдосуицид?

Пес тоже посмотрел на руку. Недоуменно провел пальцами по предплечью, чтобы убедиться в том, что оно абсолютно целое. Чистое. От глубоких рвано-резаных ран не осталось и следа. Хотя боль все еще была, рука горела, как ошпаренная кислотой.

– Мне кажется, или ты тоже удивлен?

– Кажется, – быстро выпалил Фауст, а сам судорожно пытаясь сообразить, что же могло произойти. Раны были. Еще вчера были, ему не могло показаться…. – Я порезался стеклом, говорю же. Наверное моя ускоренная регенерация разогналась еще сильнее.

Ангел хмурился.

– Это все вранье. Но я не понимаю ни зачем оно нужно, ни даже в чем именно оно состоит. Так что будь по твоему. Будем считать, что ты взрослый и сам со всем разберешься.

Пес кивнул.