– Потому что две старшие уже, считай, сговорены и рисковать выгодными партиями Манфред бы не пожелал. Сам он… Брат знает цену вещам. С другой стороны, жажда призрачной наживы против налаженного уже дела, которое я вряд ли бы сумела удержать в одиночку… – Я покачала головой. – Думаю, не будь меня, он отправил бы к вам Летти. Она милая девочка, голова у нее забита романтическими сказками… Думаю, вы перепугали бы ее насмерть, а потом осыпали бы драгоценными дарами. На приданое ей бы точно хватило! А уж как выбраться из Норвуда – вопрос второй… Кажется, я слышала упоминание о том, что кое-кто из ваших пленников сумел сбежать… либо ему позволили это сделать, ведь так?
– Да, именно так, – еще более мрачно ответил Грегори. – Признаюсь, от тебя мне уже хочется избавиться!
– Что же вам мешает? – удивилась я.
– Не время еще, – сказал он и встал, резко отодвинув стул. – Но я сделаю это при первой же возможности!
Он ушел, а я спокойно доела ужин, размышляя. Да, крайне интересно! Нужно было расспросить слуг, но как это сделать, если хозяин постоянно начеку? Как вот он ухитрился услышать, что Хаммонд пришел ко мне ночью? Может, у него не только внешность звериная, но еще и слух, и нюх?
Глава 5
Раздумывая над странностями поместья, я отправилась проведать Джонни. Конюхи не давали ему застаиваться, а вообще всячески баловали, и конь выглядел довольным и ухоженным. Меня он приветствовал ласковым фырканьем, взял с ладони половинку яблока и с удовольствием сжевал. Я потрепала его по длинной челке, погладила кошек – их на конюшне было не меньше пяти, и, видимо, крысы тут все-таки водились, иначе чем бы питались эти пушистые мурлыки? Разве только служанки подкармливали их, либо же кошки охотились в парке или даже в лесу…
Выйдя из конюшни, я с удовольствием вдохнула чистый морозный воздух и огляделась. Было еще светло, и я решила пройтись по аллеям и посмотреть, нет ли тут еще каких-нибудь строений. Вполне возможно, что имеется сторожка или какие-то службы… Ну и прогуляться после сытного обеда не мешало!
Парк был велик, а подальше от дома превращался в настоящий лес. Заблудиться я не боялась – снегу нападало много, я всегда могла вернуться по своим следам. Да и видно было, как в доме уютно светятся окна в гостиной, в некоторых комнатах и в кухне, конечно же, не промахнешься мимо двери!
Должно быть, летом и осенью тут было очень красиво: я сумела опознать розовые кусты (может, конечно, они давно одичали, а может, это и вовсе был шиповник, но цвести и благоухать ему это точно не мешало), жасмин и заросли сирени – ее легко было узнать по крупным почкам. Когда-то здесь имелись и живые изгороди – темная хвоя красиво выделялась на белом снегу, – но их давным-давно не подстригали, и деревья с кустарником росли как заблагорассудится. Можжевельник прихотливо стлался по земле, укрытый сугробами, а другой стоял горделивыми свечами, едва припорошенными снегом, как и более светлые туи. Нарядные голубые ели соседствовали с длинноиглыми соснами, а клены (их просто было опознать по сохранившимся на ветках семенам-крылаткам) и серебристые тополя, должно быть, дивно смотрелись по осени, а рябина, с которой птицы еще не успели обобрать все ягоды, и сейчас была чудо как хороша! Словом, кто бы ни разбил этот парк, вкус у него имелся…
Были тут и яблони, и вишни, и, наверно, сливы, и я подумала, что по весне, в обрамлении темной хвои и нежной зелени, на этой аллее должно быть особенно красиво! А под ногами, наверно, будут цвести подснежники и пролески, ландыши и незабудки, под деревьями появится земляника… И как знать, может, еще сохранились клумбы с тюльпанами, нарциссами и лилиями?
Признаюсь, я поймала себя на мысли о том, что не отказалась бы посмотреть, как выглядит Норвуд весной и летом! Да и по осени тут наверняка хорошо…
Парк оказался огромным, и я уже подумывала повернуть назад, когда вышла на пересечение аллей. По пути мне попалось несколько беседок, искусно спрятанных в зарослях (летом их, должно быть, увивали розы и дикий виноград), статуи нимф и неизвестных древних героев, два фонтана, сейчас укрытых снегом и, если я верно разобрала, небольшой пруд. Привести бы все это в порядок! Ну, подумала я, если хозяин не выгонит меня еще до первой капели, я уж точно найду, чем себя занять.
Я уже двинулась обратно, как вдруг мне показалось, будто в отдалении мерцает огонек. Что там, еще какое-то строение?
Конечно же, я отправилась посмотреть – это было совсем близко…
Удивительное зрелище – цветущая посреди зимы роза! Вокруг нее, бедняжки, намело высокий сугроб, и выглядел куст, скажу честно, очень жалко – листья скукожились от стужи, и только единственный цветок пламенел, особенно яркий на белом фоне.
Я осторожно обошла это диво кругом, но дотронуться не рискнула. Я прекрасно помнила, как Манфред лопотал что-то о некоем цветке, за который гостеприимный хозяин чуть не лишил его головы. Может, речь шла именно об этой розе? Я бы тоже не обрадовалась, если бы случайный гость решил искалечить такую диковину! Точно, вон видно совсем свежий слом – должно быть, с той ветки Манфред и сорвал розу. Этот же цветок едва-едва распустился и выглядел совсем хилым. Других бутонов я не заметила.
Но Манфред явно солгал, сказав, что увидел этот куст по пути к воротам. Должно быть, шнырял по парку, выглядывая, что тут к чему, вот и наткнулся случайно, как и я.
– Что же вас всех так тянет сюда? – негромко произнес у меня за спиной Грегори, и я почувствовала его жаркое дыхание. Надо же, он подобрался совсем бесшумно! Я даже скрипа снега не услышала…
– Простите, сударь, я просто решила прогуляться по парку, – ответила я, обернувшись. – И вот, увидела нечто яркое и подошла взглянуть. Я, правда, решила, что это огонек, и полюбопытствовала, кто и зачем бродит тут с фонарем.
– Да, ты права, – неожиданно усмехнулся он. – Это огонек. И он вот-вот погаснет.
– Я не притрагивалась к вашей розе, – сказала я. – Только посмотрела поближе. У меня и в мыслях не было сорвать ее!
– Я знаю, – кивнул Грегори и осторожно коснулся алых лепестков. На фоне его лапы они показались совсем невесомыми, как крылышки фей. Он тяжело вздохнул и произнес: – Ты, должно быть, сгораешь от любопытства? Хочешь узнать, что это за цветок и отчего он вдруг распустился среди зимы?
– Не откажусь, – ответила я, а мысленно добавила: «И почему в доме нет хлеба, я тоже хочу знать!» Правда, это могло обождать.
– Тогда идем обратно, холодно. – Он протянул мне руку, и я взяла его под локоть. В самом деле к вечеру сильно подморозило, и от дыхания возле лица повисали облачка пара. – Может, дать тебе мой плащ? Я-то уж точно не замерзну…
– Не стоит, сударь, – улыбнулась я в ответ. Его снова будто подменили, и в чем причина таких перемен, я понять не могла. – До дома недалеко, а я тепло одета.
– Снова брезгуешь чужими обносками? – сощурился Грегори.
– Нет, мне в самом деле не холодно, – сказала я. – Если озябну – скажу. А вы, кажется, хотели о чем-то мне рассказать?
– Да… – Он помолчал, потом произнес: – Должно быть, от слуг ты уже узнала больше, чем могу поведать я…
– Мне все же хотелось бы услышать вашу версию.
– Ну, если вовсе уж коротко, то давным-давно я совершил поступок, за который расплачиваюсь до сих пор, и не один.
– Хаммонд успел сказать мне перед тем, как вы сломали дверь, что вы чем-то оскорбили фею и поплатились за это, – произнесла я, – но вы не дали ему договорить и объяснить, в чем именно состояла ее обида. И почему в вашем доме нет хлеба… это ведь как-то связано, я права?
Грегори молча кивнул. Пошел снег, и черная грива хозяина Норвуда понемногу становилась серебряной.
– Я был молод, – сказал он наконец, – красив, богат и, что уж греха таить, самовлюблен и глуп.
– Думаю, как почти любой юнец вашего положения и достатка.
– Пожалуй, я превзошел если не всех, то многих, – ответил Грегори в тон мне. – В мои времена считалось особенным шиком вести себя так, будто кругом не люди, а… не знаю даже, вещи, быть может? Что ты так косишься на меня?
– Удивляюсь, сударь, – сказала я, – тому, что вы вдруг заговорили так связно и даже обходительно… Вы ли это?
– А ты полагаешь, земля станет носить сразу нескольких таких уродов? – резко спросил он.
– Но вы не уродливы, – совершенно серьезно произнесла я. – На вас даже приятно смотреть, как на почти любого хищного зверя. В особенности теперь, когда шерсть на вас не висит грязными колтунами, а блестит, а рубашка не напоминает половую тряпку.
– Ну надо же, какие слова! – оскалился он, и я не сразу поняла, что это улыбка. – Обычно девицы удирают с визгом или вовсе падают без чувств, едва завидев меня…
– Может, они лишались чувств от ваших ароматов? – кротко спросила я. От шерсти все еще немного попахивало, хотя теперь уже не неприятно. – Я не замечала, чтобы ваши служанки прятались от вас по углам.
– Они привыкли, – вздохнул Грегори. – И они еще помнят меня человеком.
– Вы все еще не сказали, что умудрились натворить, – напомнила я и крепче взялась за его локоть, чтобы не вязнуть в снегу. – Чем вы прогневили фею настолько, что она обратила вас в чудовище?
– Ха!.. – Он приостановился, взглянул в упор, потом перевел взгляд вниз, вздохнул и недолго думая взял меня за талию и без усилия пристроил у себя на сгибе локтя. Я невольно схватилась за его плечо, за густую гриву, и Грегори недовольно мотнул головой. – Не дергай меня за волосы, не выношу этого!
– Простите, сударь, это я от неожиданности, – повинилась я, но спрятала озябшие руки в густом меху. Хорошо ему зимой с такой шубой! А вот летом, надо думать, хозяин Норвуда страдает от жары. – Так все же, за что вас превратили в такое вот…
– Никто меня не превращал, – мрачно ответил Грегори. – Я сам всему виной. Фея… О, фея оказалась мудра! Сделай она меня монстром взмахом волшебной палочки или как уж там они колдуют, я бы мог преспокойно винить во всем ее злую волю, но она поступила куда проще.
– И как же?
– Начну издалека, – сказал он, помолчав немного и перехватив меня поудобнее. – В те времена фей было, может, столько же, сколько теперь, может, больше, ну или же они просто не скрывались. Одна такая не первый век была дружна с моей семьей. Уж не знаю, то ли она чем-то выручила моего предка, то ли он оказал ей некую услугу, главное, она была вхожа в наш дом, и ей всегда были рады. Ни одно событие, будь то помолвка, свадьба, праздник в честь рождения ребенка или похороны, не обходилось без нее.
– Сдается мне, только вы не были рады видеть ее, – осторожно заметила я.
– Не только, – серьезно ответил Грегори. – Моя мать терпеть не могла эту фею, уж не знаю, за что именно. Может быть, за то, что на свадьбе та предрекла, что у нее будет единственный сын, и вышло по-сказанному: после меня рождались еще дети, но не выжил ни один.
