Мысли и изречения великих. О богах, жизни и смерти

I

Ничто не способно убить инстинктивную потребность человеческого сердца в божественном.

В идолах Бога нет. Твой Бог – это твои чувства. Твой храм – душа.

Я пытался отыскать Его на христианском кресте – там Его не было; я отправился в индийский храм и к старинным пагодам – и не обнаружил даже следов Его. Я искал в горах и долинах, но ни на высотах, ни в глубинах не смог найти Его. Я пошел в Каабу и Мекку, но и там Его не было. Я расспрашивал ученых и философов – Он был вне их понимания. Затем я заглянул в свое сердце и увидел, что именно там Он обитает. И Его не найти больше нигде.

Художнику помимо его искусства не нужна никакая религия. Другими словами, искусство и есть религия для человека, которому в голову приходят прекрасные идеи и который выражает их другим людям наилучшим образом, как только может. Религия – это эмоциональное возбуждение, посредством которого верующий возвышается до состояния духовного величия и на какое-то время оказывается в атмосфере покоя, мира и любви. Все нормальные люди тоскуют по таким периодам.

Бог в нас самих.

Религия не сводится к Богу, церкви, святому делу и т. п. Все они только аксессуары. Источник религиозной озабоченности в самом человеке или, скорее, в его неприятии самого себя. Преданность религиозной идее есть обратная сторона самоотрицания. Один лишь человек является религиозным животным, потому что, как указывал Монтень, «это болезнь, которой страдает только человек и ни одно другое существо, – ненавидеть и презирать самого себя».

Это в природе человека – подвергать сомнению одного бога за другим, одну видимость за другой или, скорее, один призрак за другим, всегда стремясь к истине воображения, которая вовсе не то же самое, что истина видимости.

Когда мы пытаемся добросовестно поверить в материализм, в реальность исключительно физическую, мы как бы предлагаем себе самим отступить в сторону; мы отрекаемся от той самой реальности, в которой существуем сами и в которой содержится все, что нам дорого, – реальности эмоций, совести, памяти, стремлений и восприятий.

Независимо от того, верую я или нет, христианин я или нет, я исполню свою роль в коллективном возведении собора.

Желание помолиться есть само по себе уже молитва. Бог не вправе требовать от нас большего.

Я – старый… пилигрим, странствующий по миру, чтобы учить единственной верной религии, которой является истина.

Когда у меня возникает ужасная потребность в – употреблю это слово – религии, я ухожу из дома и пишу звезды.

Все, что истинно во мне, – это Бог; все, что истинно в Боге, – это я. Таким образом, края пропасти между Богом и мною соединены мостом. Таким образом, зная Бога, мы обнаруживаем, что Царство Небесное – в нас самих.

Верить в Бога – значит понимать, что не все сводится к фактам этого мира. Верить в Бога – значит понимать, что у этой жизни есть какой-то смысл.

Меня вполне устраивает оставаться одним из многих христиан, которых не очень-то заботит доктрина Святой Троицы или историческая достоверность евангелий. И как ученый, и как религиозный человек я привык сомневаться. Наука интересна именно тем, что она полна нерешенных загадок, религия интересна по той же причине. Величайшая из нерешенных загадок – это таинство нашего существования как разумных существ в крошечном уголке огромной Вселенной.

Религия в душе, а не в коленях.

Вы утверждаете, что вы кальвинист. Я не кальвинист. Насколько мне известно, у меня своя собственная религия.

Пантеизм – это эротически возбужденный атеизм. Деизм – это разбавленный теизм.

Истинная религия есть поэзия души; у нее имеется обаяние, полезное для наших манер; она приносит нам как счастье, так и добродетель.

Честный бог – самое благородное творение человека.

Если тот, кто по самой своей сущности не может ни в чем нуждаться, предпочитает нуждаться в нас, то это потому, что нам необходимо, чтобы в нас нуждались.

Душа способна расколоть небо надвое и увидеть в трещине сияющий Божий лик.

Если человек не создан для Бога, почему он счастлив только в Боге? Если человек сотворен для Бога, почему он настолько противоположен Богу?

Я не верю в символ веры, провозглашаемый еврейской церковью, римской церковью, греческой церковью, турецкой церковью, протестантской церковью, – ни одной из церквей, мне известных. Мой собственный ум – моя собственная церковь.

Если кто-то надеется скрыть от бога хоть один из своих поступков, он заблуждается.

Быть может, склонность к религии есть та особенность человека, которая позволяет ему выносить отсутствие Бога.

Одни из нас поклоняются Богу в церквях, другие в синагогах, а некоторые на площадках для игры в гольф.

Даже человек нерелигиозный способен выносить эстетические суждения в вопросах религии, и наше время несомненно привило неверующим утонченный вкус к религиозной литературе.

Для очень многих людей какая-нибудь религия является необходимостью.

Все великие изобретатели, мыслители, поэты и художники были людьми глубоких религиозных чувств, но их религия никогда не была формализованной, ограниченной правилами, закостеневшей. Они не поклонялись своим божествам в установленное время и в установленном месте. Их религия была естественным и стихийным расцветом интеллекта и эмоций – они трудились с любовью не один день в неделю, а всю неделю подряд, и для них рощи всегда и везде были первыми Божьими храмами.

Мы постигаем Бога по всему тому в нас самих, что обрывочно, незавершено и неуместно.

Любой человек, не испорченный роскошью и злоупотреблением свободой, может отправиться в поля и леса и со свежим дуновением весны вдыхать радостное обновление природы или улавливать у запахов и звуков осени божественное настроение сладчайшей грусти, возвышающее кроткую душу. Любой человек, не обманывающий своих ближних и не вредящий им – не лжец, не льстец, не убийца, – может бродить среди себе подобных, ощущая от общности со всем, что в них есть прекрасного или величественного, некую связь со Всеобщим Богом. Любой человек, поддерживающий отношения полного доверия со своей душой, имеющий смелость изучать и оценивать каждую мысль, пришедшую ему в голову, – руководствуясь при этом не корыстными соображениями, а стремясь только к тому, что божественность его собственной природы примет во внимание и одобрит, – такой человек уже узрел Бога.

Эту являющуюся неразлучным спутником человеческой натуры всеобщую склонность, если не врожденный инстинкт, верить в невидимую разумную силу можно расценивать как некий род знака или клейма, проставленного божественным мастером на своем изделии; и, несомненно, ничто не способно больше облагородить человека, чем то, что он таким образом избран из всех других частей творения и носит на себе образ или отпечаток всеобщего Создателя. Но посмотрите на этот образ, каким он появляется в распространенных религиях этого мира. Как изуродовано божество в наших представлениях о нем! Какие капризы, нелепости и безнравственность приписывают ему! Насколько его качества ниже даже тех, которые мы в обычной жизни с полным основанием считаем характерными для разумного и добродетельного человека!

Бог не может и не хочет позволять господствовать над душой никому, разве лишь самому себе.

Я верю в Бога, потому что я творю Бога.

Не думаю, чтобы я в своей жизни испытывал потребность в каком-то существе вроде Бога.

Возможно, религия мертва, и если это так, то нам лучше знать об этом и отправиться на поиск новых источников духовной силы, пока еще не слишком поздно.

II

Все религии основаны на страхе многих и ловкости немногих.

Бога изобрели, чтобы объяснить загадку. Бога всегда изобретают, чтобы объяснить непонятное. Когда же вы наконец открываете, как что-то работает на самом деле, то получаете некие законы, которые вы отнимаете у Бога; для этого он вам больше уже не нужен. Но он нужен для других загадок. А следовательно, вы оставляете его как творца Вселенной, потому что сами еще до этого не додумались. Он нужен вам для понимания таких вещей, которые, по вашему мнению, законами не объяснить, – сознания или жизни и смерти (почему продолжительность жизни ограничена определенным сроком), и т. п. Бог всегда связан с тем, чего вы не понимаете.

Никто из когда-либо живших не знает больше, чем вы и я, о том, что будет дальше; а вся религия – просто порождение хитроумия, страха, жадности, фантазии и поэзии.

Кто не знал горя, не знает и религии.

Именно стремление быть одним-единственным народом побудило древних евреев измыслить одного-единственного Бога, чьим одним-единственным народом они намеревались стать.

Этот Страх невидимого и есть естественное Семя того, что называют Религией.

Человек не способен жить без постоянной веры во что-то бессмертное в себе, хотя как это бессмертное нечто, так и сама эта вера могут быть постоянно скрытыми от него. Один из способов, посредством которых это скрытое может выражать себя, – вера в личного бога.

Оглянувшись в самое начало, мы обнаружим, что богов создали невежество и страх; что воображение, энтузиазм и обман украсили или исказили их; что слабость поклоняется им; что легковерие сохраняет их; и что обычай и тирания поддерживают их, чтобы поставить себе на службу глупость человеческую. Если незнание природы породило богов, то знание природы должно их уничтожить.

Религия начинается там, где заканчивается знание.

Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться. Но ищет человек преклониться пред тем, что уже бесспорно, столь бесспорно, чтобы все люди разом согласились на всеобщее пред ним преклонение. Ибо забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать то, пред чем мне или другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтоб и все уверовали в него и преклонились пред ним, и чтобы непременно все вместе. Вот эта потребность общности преклонения и есть главнейшее мучение каждого человека единолично и как целого человечества с начала веков. Из-за всеобщего преклонения они истребляли друг друга мечом. Они созидали богов и взывали друг к другу: «бросьте ваших богов и придите поклониться нашим, не то смерть вам и богам вашим!» И так будет до скончания мира, даже и тогда, когда исчезнут в мире и боги: всё равно падут пред идолами.

Если бы меня заставили дать определение религии, то я сказал бы, что она – повязка, изобретенная человеком для защиты души, истекающей кровью из-за ран, которые нанесла жизнь.

Наша надежда на бессмертие не вырастает из какой-либо религии, но почти все религии вырастают из этой надежды.

Основа для поклонения – удивление.

Жизнь здорового человека, в сущности, лишь бегство, в котором он сам себе не признается, – бессознательное бегство от мысли, что рано или поздно придется умереть. Болезнь же всегда одновременно и напоминание, и испытание сил. Вот почему болезнь, боль, страдание – важнейший источник религиозности.

Бог – это понятие, с помощью которого мы измеряем нашу боль.

С незапамятных времен Бог является прибежищем для неумелых, беспомощных и обездоленных. В Его объятиях они находят не только «островок безопасности», но также и нечто вроде чувства превосходства, лестное для их больного самолюбия: Он поставит их над теми, кто лучше их.

Страх и необходимость вынуждают любую религию зарождаться и выползать на свет по малоизученным окольным тропинкам разума.

Люди ищут пути на небо по той простой причине, что они сбились с дороги на земле.

Религия имеет своей основой, преимущественно и главным образом, страх. Отчасти это страх перед неизвестным и отчасти желание ощущать, что есть некто вроде старшего брата, который будет стоять рядом во всех ваших бедах и спорах… Миру необходимы знание, доброта и мужество; ему не нужны сожаления о прошлом и опутывание свободного разума словами, произнесенными в далеком прошлом невежественными людьми.

Я в этом мире страдал слишком много, чтобы не надеяться на другой.

Какая жалость, что в Англии нет иных развлечений, кроме греха и религии.

Религия нуждается в вечном мраке невежества, нужды, технической беспомощности, некультурности.

Религия есть иллюзия и черпает свои силы из того факта, что она соответствует нашим подсознательным желаниям.

Официальная религия сильнее всего там, где процветают порок, рабство, тирания и невежество. Там, где люди свободны, просвещены и заняты, они находят все наслаждение, которого требует их душа, в своих занятиях и прекращают искать вне себя нечто, дающее им душевный покой. Они в мире с собой, в мире с человеком и Богом.

Я делаю пожертвования всем религиям – боюсь потерять загробную жизнь из-за какой-то формальности.

Уничтожая суеверие, мы не уничтожаем религию.

В большинстве случаев мы держимся за Бога для того, чтобы отомстить жизни, чтобы наказать ее, чтобы показать, будто способны обойтись без нее, будто мы нашли нечто лучшее, а еще мы держимся за Бога из-за страха перед людьми.

Весь религиозный облик современного мира обусловлен отсутствием в древнем Иерусалиме лечебницы для душевнобольных.

Богам нужна вера, а человеку нужны боги.

Никогда не увидишь, чтобы животные впадали в нелепые и часто ужасные безрассудства магии и религии. Только человек ведет себя с такой не имеющей никакого оправдания глупостью. Вот цена, которую ему приходится платить за то, что он разумен, но пока еще разумен недостаточно.

Религия осталась с нами со времен младенчества нашего рассудка; она исчезнет, когда нашими руководящими принципами станут разум и наука.

Все потусторонние миры порождены страданием и бессилием – и тем коротким безумием счастья, которое испытывает только величайший страдалец.

Гарантия, что наша душа продолжит жизнь в мире ином, является самым важным, если не всем вообще, чего мы ищем в религии. Бог вызван к реальности только нашим естественным и необходимым оптимизмом.

Самый прекрасный опыт, какой нам доступен, есть опыт таинственного. Это – данное нам от природы чувство, стоящее у колыбели подлинного искусства и подлинной науки. Любой, кому такое чувство не знакомо и кто больше не способен удивляться и восхищаться, все равно что мертв, и глаза его застилает туман. Этот самый опыт таинственного – даже если и замешанный на страхе – породил религию. Знание о существовании чего-то непостижимого для нас, ощущение нами глубочайшего разума и ослепительной красоты, доступных нам только в их самых примитивных формах, – именно это знание и это ощущение порождают истинную религиозность. В этом смысле и только в этом смысле я глубоко религиозный человек.

III

Что касается богов, то имеются такие, которые отрицают само существование божества; другие говорят, что божество существует, но беспробудно спит, ничем не интересуется и ничего не желает. Третьи признают существование божества и наличие у него неких планов, но лишь по вопросам великим и божественным, а не относительно чего-либо земного. Четвертые признают интерес божества как к небесному, так и к земному, но лишь вообще, а не касательно каждого человека. Пятые, к числу которых принадлежали Одиссей и Сократ, восклицают: «Я и шелохнуться не могу без того, чтобы Ты об этом сразу же не узнал!»

Полезно, чтобы боги были, а поскольку это полезно, то давайте верить, что они есть.

Тайна богов требует чутких людей.

О богах я не могу знать уверенно, есть они или нет их, потому что слишком многое препятствует такому знанию – особенно сложность вопроса и кратковременность человеческой жизни.

Мне кажется, что Бог – это удобное изобретение человеческого ума.

Думаю, что важно не ожесточаться… Если окажется, что Бог все-таки есть, то я не думаю, что он злой. Полагаю, самое худшее, что о нем можно сказать, – это что он, в сущности, действует ниже своих возможностей.

Является ли человек одной из грубых ошибок Бога, или Бог – одна из грубых ошибок человека?

Люди творят богов по своему собственному образу не только в отношении их внешнего облика, но и в том, что касается их образа жизни.

Не желая страдать безмолвно, мы населяем воздух богами, которым приписываем наши собственные пороки.

При виде зла, покрывающего весь мир, если бы даже Бог существовал, – нужно было бы его отвергнуть.

Вот что я вижу и что меня тревожит. Куда бы я ни посмотрел, повсюду вижу лишь мрак. Все, что я наблюдаю в природе, вызывает у меня сомнения и беспокойство. Если бы я не видел ничего такого, в чем проявляется Божество, я пришел бы к отрицательному выводу; если бы повсюду видел признаки Творца, то мирно оставался бы в вере. Но, усматривая слишком много в пользу отрицания и слишком мало в пользу уверенности, я пребываю в жалком состоянии. Как часто я желал, чтобы, если природа держится на Боге, она недвусмысленно свидетельствовала о Нем, и чтобы, если знаки, которые она подает, обманчивы, она полностью скрыла бы их; чтобы она сказала мне все или ничего, чтобы я мог понять, чего мне держаться. Поскольку в моем нынешнем положении я не знаю, что я такое и что должен делать, то и не ведаю ни своего положения, ни своих обязанностей.

Положиться на Бога – это просто способ выразить в двух словах то, что можно сказать одним словом: рискнуть.

Меня воспитали как католика, потом я стал агностиком, немного увлекался исламом, а мои нынешние взгляды можно назвать манихейскими… Я верю, что временно этим миром правит неправильный Бог, а истинный Бог умер. Таким образом, я пессимист, но верю, что в этом мире имеется много утешений: любовь, пища, музыка, огромное разнообразие народов и языков, литература и радость художественного творчества.

Человек – творец богов и всегда им был.

Это было самым серьезным и значительным занятием человека во все время пребывания его в этом мире.

Бог – единственный, которому не нужно даже существовать, чтобы властвовать. Все, что создано духом, всегда живее материального.

Для меня идея творения немыслима без обязательного наличия какого-то замысла. Глядя на Вселенную с ее законами и устройством, нельзя не заключить, что за всем этим должны стоять замысел и цель.

То, что я называю Богом, глупцы именуют Природой.

Никто не говорит о Боге так много, как те, кто настаивает, что никакого Бога нет.

Если и есть Бог, имеющий относительно человека какие-то особые планы, то Он очень постарался ничем не проявлять своей заботы о нас. Возносить молитвы такому Богу мне представляется просто неуместным.

Этот Бог – Бог священников, для меня Он совершенно мертв. Но атеист ли я поэтому? Священники считают меня таковым – и пусть считают; но я люблю, а как я могу ощущать любовь, если я не живу и если не живут другие, но тогда, если мы живем, в этом есть что-то загадочное. Называйте это Богом, или природой человека, или чем вам угодно, но существует нечто, чему я не могу дать определение в рамках какой-либо системы, хотя оно очень даже жизненно и очень реально, – и, видите ли, это и есть Бог или все равно что Бог. Для меня верить в Бога значит чувствовать, что Бог есть, и он не мертвый, он не набитое чучело, а живой, с непреодолимой силой побуждающий нас к действиям.

Куда нам идти в поисках Бога, если мы не способны увидеть Его в собственных душах и в каждом живом существе?

Если какой-то бог и есть, то он безусловно ненавидит людей.

Современный антропоцентризм неизбежно означает, что Бог, якобы наделивший человека его неотчуждаемыми правами, начал исчезать из этого мира: Он оказался настолько вне пределов досягаемости современной науки, что Его постепенно вытеснили в сферу личной жизни, если не прямо в сферу личных пристрастий, – т. е. в такое место, на которое общественные обязательства больше не распространяются. Существование чего-то такого, что выше самого человека, превратилось в препятствие для человеческих устремлений.

В этом мире есть люди настолько голодные, что Бог не может явиться им иначе, как в виде хлеба.

Не бог создал человека по своему образу и подобию, а человек всегда творил бога по своему образцу, наделяя его своим умом и своими качествами, а особенно – пороками.

Бог являет себя нам в первую очередь через жизнь этой Вселенной, а во вторую – через мысли человека. Второе проявление не менее свято, чем первое. Первое называют Природой, второе – Искусством.

Я агностик, потому что не боюсь думать. Я не боюсь в этой Вселенной никакого бога, который отправил бы меня или любого другого человека в преисподнюю. Если бы нечто подобное и существовало, то оно было бы не богом, а дьяволом.

Я верю, что доказательство существования Бога основывается прежде всего на глубоко личном опыте.

Не знаю, существует ли Бог, но для Его репутации было бы лучше, если бы Его не было.

Естественный отбор и существование Бога совместимы только при условии, что под словом «бог» мы понимаем не более чем первопричину, устранившуюся от дальнейшей деятельности после того, как она предписала законы природы и запустила механизм естественного развития.

Если, изнуренный жаждой, ты пьешь воду из чаши, то видишь в ней Бога. Те, в ком нет любви к Богу, увидят в ней только свои лица.

Если желаете, чтобы я уверовал в Бога, позвольте мне прикоснуться к нему.

Назовите это Природой, Судьбой, Удачей – все это имена одного и того же Бога.

Говорят, что Бог повсюду, и все же мы всегда представляем Его каким-то отшельником.

Извинить Бога может только то, что его нет.