СМИ НЕТ. Сборник миниатюр и не только

Ты Епископ или Волк?

Напевая веселую песню и пританцовывая, Афродита (она же Красная Шапочка по совместительству) открыла крышку мусоропровода. Из недр, деловито почесываясь, вылез…

ВОЛК!

«Какого черта!» – взвизгнула она, взлетая вверх по лестнице. «Не черта, а волка», – невозмутимо поправил Волк, вытаскивая из шортов (на нем были шорты, зеленые в красный горошек, ага) сигарный бычок. Он сел на ступеньки и, клацнув зубами, закурил.

Девушка замерла. Трусики врезались ей в попу, но неудобно ведь крутить задом и поправлять трусы перед Волком? Рефлекторно она дернула юбку, пытаясь хоть как-то возродить гармонию тела и духа. Волк затянулся и выдохнул кустом дым, улыбаясь одними клыками. Правое ухо у него опустилось, другое же стройно торчало, выглядел он комично.

– Симпатяга, – умилилась она.

– Не надо меня нахваливать, – лениво пробурчал Волк, почесывая подмышки.

«Ты что, читаешь мои мысли, что ли, негодяй!» – крикнула Афродита в его благодушную морду. (Как раз перед этим вот «Симпатяга» она вспомнила дурацкий анекдот про Волка и Красную Шапочку. Ну знаете, наверное. Красная Шапочка: Вы что, хотите меня распять…) «А как же, Шапочка… – рассмеялся он. – Читаю мысли, обрывки газет, рекламку там дурацкую всякую. Иногда, когда комп под рукой или ногой – мне это без разницы, в отличии от тебя, скажем – то даже захожу на литературные сайты – сетература, значицца», – сказал Волк с легкой ошибкой в улыбающемся рту.

– Да ты, никак, извращенец! – взвизгнула Афродита. – Наверное, эротику всё читаешь?!

– Когда эротику, когда не эротику, – недоуменно отгавкнулся Волк. – Твоё-то какое дело, девица?

«И в самом деле, дело-то – не мое», – успокоительно подумалось ей, на что Волк торопливо и примирительно пробурчал: «Верно, вот и правильно-ладно, и пригоже бесконечно». Выбросив уже полностью отработанный бычок и подмигнув ей обоими глазами, он исчез в своем мусоропроводе, предварительно с наслаждением выдохнув из пушистого пуза последнюю струйку сладкого дыма: «Пфффуй».

В приемной

…За столом секретаря сидел…

ВОЛК!

Он небрежно точил карандаш и играл на компьютере. Скрипнула дверь. Посетитель испуганно упал в кресло и закрылся от Волка кожаным портфелем. Волк с печалью оторвался от игры, зевнул, и проглотил закрывшегося посетителя.

Закончив точить карандаш, Волк не без удивления обнаружил нового посетителя. Тот беспечно развалился в кресле и позёвывал в потолок. Волк оторвался от игры и съел потолочного зеваку. И начал точить второй карандаш.

Выбивая опилки в мусорную корзинку, Волк приметил третьего посетителя, который оказался посетительницей. Изо всей одежды на ней были разве что туфли на босу ногу. Волк отложил в сторону выбивку и съел посетительницу. «Слава богу хоть женщина нормальная попалась», – подумал Волк (просто он с трудом переваривал все эти женские наряды).

Когда Волк покончил со вторым карандашом, зашел четвертый посетитель. Депутат. Волк сохранил игру, уронил на стол табличку «Перерыв на обед» и вышел из приемной.

Волчий билет

(Афродита изволит рассказывать)

Когда заходила в маршрутку, то заметила, что в последнем ряду сидит…

ВОЛК!

Хотя поначалу он выглядел задремавшим таким дремучкой, и я даже слегка засонилась и расслабилась. Да, расслабилась… Вдруг меня разбудил громкий голос новоявленной подсадной блондинки, пробиравшейся куда-то вглубь: «Вот! Садишься, платишь хер знает сколько, а тут – псиной воняет!.. Неужели нельзя…» Свою переходящую в визг фразу блондинка почему-то не завершила. Я открыла глаза. «Да, до чего дошли, – выпрыгнул из засады мнимой дремоты дяденька пенсионного возраста, – На рынок спокойно съездить не дадут. Сплошные волчары кругом!» – — «Не сплошные, а серые», – пробормотал, пережевывая блондинку, Волк, и вытянул мохнатую лапу в сторону свежего обвинителя.

«И ведь кто такой-то! – не выдержал молодой, несколько даже прыщавый парнишка, вежливо отпихивая протащенного прямо по ногам его пенсионера, – Сам признает, что, мол, сплошная серость. Зверьё, так сказать! Так нет же – людей надо жрать! И куда только водитель смотрит», – повысил он голос, гневно зыркнув в сторону водителя. Который, кстати, как раз нагнулся, но сразу же выпрямился, облегченно вздохнув. (Наверное, проверял свой узелок с обедом). «Студент?» – спросил Волк парня. «Да, студент! – гордо ответил, надо понимать, студент… – Ой, вы куда меня тащите?» – — «Куды надо, туды и тащу. Будет тебе наука», – добродушно пробормотал Волк.

«Что? А? Что он там мычит?! – заинтересованно взвилась грудастая брюнетка. – Да выражайтесь же внятно, раз взяли на себя ответственность порядочных людей есть… Мало того, что небритый… весь какой-то помятый… так еще, похоже, и нетрезвый ко всему!» – «Да, я пьян! Пьян от любви к тебе! К Вам!» – бубнил Волк, пробираясь в полупустой маршрутке в сторону черной дамки. «Я пьян от любви к вам – человечеству!..» – задумчиво, еле слышно пробормотал он, сверкнув напоследок обагренными кровью клыками.

Дальше просто так молча наблюдать всё это безобразие я не могла! Потому и вышла на ближайшей остановке. Насмотревшийся мне вослед водитель был вынужден, наконец, заметить опустевший салон, в центре которого развалился благодушный Волк. Брови водителя удивленно поползли вверх. Волк, улыбаясь, протянул ему свой билет, опустив водительские брови на прежний уровень.

Итак, я сошла. Как считаете, правильно?

Нет, волчий билет не потерян!

(Опять она рассказывает)

Когда садилась в маршрутку, из неё как раз выходил…

ВОЛК!

Он уронил на ступеньки свой билет, слегка обдав – («Ой!» – сказала я) – запахом свежего мяса. «Мясник, судя по виду, по одёжке, – подумала тогда. – Подворовывает слегка на работе. Да к тому же холостой, наверное. Приходит домой сытый. Слегка пивка, и – байки». Волк почему-то обернулся мне вслед как бы в ответ на мои мысли? («Ого-го! – сказала я себе. Неужели я нравлюсь волкам? Нужно быть, хи-хи, осторожнее!» И тут же споткнулась на лестнице, и прижала ладошкою тот самый волчий билетик. Он почему-то сразу пристал ко мне, как лист банный. Ну, ей-богу же, все произошло как бы само собой!)

Странно: пустота в маршрутке, и это – в такое время. (Почти что час «пик». Ну так, «черви»). Автоматически включила плэйер. Кто-то судорожно гаркнул мне в уши: «Рыбка моя!» Ну, я и поплыла потихоньку в сторону сонных заводей. Хвостом виляя и пузыри пузыря. Расслабилась и засонилась, короче. В ответ на невзрачный взгляд водителя протянула, смущенно улыбаясь, билет. Водитель печально зевнул. Или это я зевнула?..

…В лесу взошла луна. Пожалуй, слишком полная для того, чтобы исполнять партию Изольды. Черное с желтым смотрится красиво – как желтые клыки и мамонт в сборе. Не зря, наверное, человечество когда-то охотилось на мамонтишество? Ма… мон… «Битлз» что-то поют о слоновой кости и эбеновом дереве… Нет, все-таки золото? Такой пронзительный чистый блеск золота в ночи?.. Ведь луна – это такой большой монетный двор, где гномы печатают для землян свои золотые монетки. А потом сражаются за них. На кулаках или на кирках. Каждому гному хочется стать таким большим-большим поставщиком монеток, наверное. Быть может, они темными ночами обменивают монетки на красивых земных женщин?..

Из-за одного дерева выглянул Майкл Джексон. Почти ребенок – поняла я по голосу. И сразу же спрятался. Потом из-за другого – второй. Тоже певучий слегка. И вдруг лес проснулся от распевшихся майклов джексонов. Которые выглядывали и прятались. Становясь все более белыми, матерыми, зрелыми. На фоне эбена. Они. Поначалу смущенные и стыдливые. Потом – все более смелые. Улыбающиеся. Стремительные. Гневные. Молниеносные. Обрастали клыками. Волосами. Их кольцо сжималось. Один так зыркнул на меня – чистый волкодлак!

«Ой!» – крикнула я. Он стыдливо рванул за дерево. Странно… Еще один майклоджексон выскочил прямо передо мной, неподражаемо-красиво – балет! – завертелся, взмахнул рукой, словно ударить хотел, но нет – он не коснулся меня! – он запел, запел, уходя к деревьям своею лунной походкой… Уже почти невидимый, он внезапно «пустил петуха»…

«Да это же утро наступило!» – очнулась я, наконец.

Серый-пресерый Волк и Красная-прекрасная Шапочка

Красная Шапочка, прозванная так за цвет головного убора, с детства любила труд. И носила бабушке через весь лес новоиспеченный матерью пирожок да еще горшочек масла на посошок к нему. Бабушка и мама Шапочку очень любили и уважали за подвижничество. Поскольку лес был огромный-огроменный, а дорога – не близкая, девочка с детства была вынуждена – подчеркну: вынуждена – прогуливать уроки на период доставки продуктов. Тем более что по дороге она еще рвала цветы, собирала в букеты, букеты пыталась продавать, только кто их в лесу купит?

И все было бы хорошо, но в школе её постоянно ругали за прогулы. Хотя она, будучи умницей, быстро наверстывала упущенное. Но таковы уж эти учителя – беспокоятся о ребенке, как бы с ним, а тем более с нею чего не случилось да не вышло.

Когда маленькая Шапочка выросла в большую, проблема прогулов, увы, не исчезла, а и тоже выросла вместе с нею. Девушка училась теперь не в школе, а в очень строгом своими порядками колледже, где крестьянской молодежи преподают мудрые науки: маркетинг-шмаркетинг по продаже цветов в лесу и чистом поле, бухгалтерию-логистику букетной индустрии и прочую лесоповальную смартшопщину. И прогулы там почему-то рассматривали как настоящий вызов системе народного, хотя и весьма платного образования.

Так что на момент возмутительного абсентеизма и дальнейших безобразий она – отметим данное обстоятельство красным карандашом – даже и по меркам законодательства РФ была уже вполне совершеннолетняя девица.

Да и какая девица! Лицом мила, а от постоянного хождения через темный лес с горячей поклажей Шапочка сделалась сильной, стройной, можно сказать, легкокрылой. Шея лебединая, плечики ровные да ладные, груди хоть и не велики, но сказочно обворожительной формы, соски как клубника, бедра – просто загляденье, ноги длинные-предлинные, а щель, вокруг которой она прилежно подбривала – цвета малины.

Читала она много, но больше всего с детства любила революционную сказку про Красную Шапочку. Только вот беда – сколько ни ходила через лес, никакого волка так и не встретила. «Сцуко, и здесь наипалово, – думала горько. – Наверное, все эти сказки – сплошное вранье, как из телевизора. Или как инсинуации шелкопёров, что креативят булшит* для аццких дикторов».

Прогулы расстраивали. «Того и гляди, исключат из своего вонючего колледжа», – печалилась Красная-прекрасная. И решила пойти в больницу за справкой.

Зашла в кабинет, а там…

ВОЛК! Красная Шапочка от неожиданности даже подпрыгнула.

А Серый-пресерый Волк стоял к ней спиной. День не удался, вернее, обычнейшим порядком не удавался, поэтому Волк тщательно умывал лапы у рукомойника, на самом же деле тянул время и сокрушался: пипец, везде такая нестерпимая скука и убожество, надо бы вернуться в лес, там краски свежее. Услышав сзади какое-то «Ой-ай!.. Хи-хи», он сердито рявкнул: «Располагайтесь! Подготовьтесь!» Так, на всякий случай.

Конечно, Красная-прекрасная, будучи шапочкой обстоятельной, справившись с охватившим её волнением, аккуратно затем разделась, сложила платье, а также верхнее и нижнее белье на кушетку, и стала упражняться, – делать глубокие вдохи и выдохи, что так любят проверять врачи. На всякие пожарные, опять же.

Устав умывать лапы, Волк, наконец, обернулся. И тоже подпрыгнул. Ведь перед ним стояла Красная Шапочка, любимый персонаж его культовой сказки! Правда, была она совершенно голая, за исключением пресловутого красного шаперона, который впопыхах снять забыла. И слава богу, что забыла, иначе как бы Волк узнал, что это она?!

А так перед ним стояла настоящая Красная Шапочка: шея лебединая, плечики ровные да ладные, груди хоть и не велики, но сказочно обворожительной формы, соски как клубника, бедра – просто загляденье, ноги длинные-предлинные, а щель – цвета малины.

– —

* – английский, bullshit, – тупое вранье.

Тридцатое февраля

Случилось это, кажется, зимой. На улице стоял или, может быть, лежал примороженный гул тридцати-фе-вральского утра. Хотя один беспощадный литературный критик тогда все еще дремал в своей кровати, беспощадно всхрапывая и нещадно подрыгивая ногами в отношении всяческих сетературных безобразий. И, надо же, именно в этот момент в его жизнь вошел…

ВОЛК!

Можно сказать, влез, мирно облизываясь, и где-то даже… «А-ха-хо»… позевывая. И присел, предварительно почесав задницу, на кровать. Беспощадный критик радостно улыбнулся, и сразу же зачитал Волку «Манифест Беспощадности».

Тогда Волк решительно вскочил и замаршировал на месте. «Ну, и что все это значит?» – скептически спросил критик со всей свойственной ему беспощадностью. «Да ровным счетом ничего», – сказал Волк, тщательно подсчитывая шаги: «раз-два», «раз-два», и даже не раз и не два не сбился.

«А что за марши такие?» – удивленно крикнул критик. «Тренируюсь к выходу, раз-два». – — «Раз-два, к какому выходу?» – — «На манифестацию беспощадности», – огрызнулся Волк и беспощадно съел литературного критика по причине оголодания желудка перед выходом на манифестацию.

Наш лучший санитар

Владимир Блюмкин с ассистентом вошли в приемное отделение. Владимир Борисович шатался и был непривычно бледен. Персонал настороженно уставился на высоких гостей, хотя, надо признать, Блюмкин был совсем не высок. Наконец, к ним подбежал какой-то мужчина, заговорил радостно и приветливо: «Рады приветствовать высоких…» Однако главный и совсем, как мы выяснили, невысокий гость (к тому же всего лишь главный начальник довольно захолустного и на отшибе города, – внесем сюда ясность с самого начала, как бы потом не забыть) вдруг пошатнулся, ухватил гостеприимного медика за рукав, и, выпрямляясь, посмотрел на стену, что была от него справа и которую прежде подобострастно заслонял ассистент: на ней размещались портреты лучших работников – бэст имплойиз – а в данном случае, радостно и победно улыбаясь, красовался…

ВОЛК! Владимир Борисович испуганно вскрикнул.

(Стоп! Цурюк! Так нельзя. Надо же рассказать предысторию!)

Итак, вчера, возвратившись поздно вечером с работы и направляясь в спальню, проходя мимо фехтовального зала…

(Мельком заметим, что самые большие расходы его жены приходились на фехтование: зал, драпировка-экипировка, и, главное, – выписанный из Парижа учитель фехтования мсье Шико, что, согласитесь, в наше время космических кубриковских полетов – сущие пустяки, на которые Владимир Борисович смотрел сквозь свои небольшие мозолистые пальцы. Правда, «французика», который на самом деле был здоровенным детиной Блюмкин слегка недолюбливал, – просто за явную нерусскость