Дипломная работа

Сначала ведь надо понять, что я писатель. А поняв, каждый день бояться: а вдруг я не писатель, а кто-нибудь другой. С другой стороны, кто я? Дворник? Не дворник. Бухгалтер? Не бухгалтер. Может, писатель? Ах ну да, конечно, писатель! Так что же я не пишу, если я писатель?

Хорошо, раз я писатель, то должен писать и получать от этого удовольствие. Ну, положим, удовольствие – явление редкое, и я просто должен писать, а удовольствие от этого получать изредка, как зарплату, к примеру. Ведь мучается дворник и бухгалтер полмесяца, а только потом зарплату получает. Так и у писателей, должно быть. Ну вот и отлично: сиди пиши.

Позвольте, а как же писать, если я дворник или бухгалтер? В смысле, я работаю дворником или бухгалтером, а на самом деле я писатель. Где мне, такому писателю, взять время, чтобы писать? По утрам! Точно, буду вставать за 3 часа до работы и 2 часа писать.

И вот я ложусь весь в волнении, в жутком трепете: завтра утром я два часа буду писать, завтра я буду настоящим писателем. Конечно, трепещу всю ночь напролёт, сплю плохо, засыпаю только под утро. Тут ведь такая беда, что всю ночь спать совсем не хотелось, а когда надо бы уже вставать – самый сон и подошёл. Но я не сдаюсь. Встаю и иду под душ. Потом ставлю чайник, делаю кофе. Лучше было бы поставить кофейник, но у меня только чайник. Да и сам я ещё чайник, а никакой не писатель, потому что налил себе кофе в кружку, сел перед компьютером, да так и застыл. Что теперь делать? Это что, я теперь писать должен?

Ну да, ты писатель – пиши. А что писать? Хрен его знает, рассказ какой-нибудь надо придумать. Сёрбаю кофе и на время поглядваю. А до выхода на работу ещё полтора часа. Немного стрёмно, что я писатель. Как же они пишут? Неужели вот так садятся и пишут? А чего я так не могу? Может, я не писатель?

Ай, гори оно всё гаром, я, наверно, дворник или бухгалтер. Так и есть, я дворник или бухгалтер! Ну и лезу в интернет, почту проверяю, ЖЖ читаю. И на работу злой иду. А поработаю чуть-чуть, и сразу понимаю, что никакой я не дворник и не бухгалтер. Потому что мне удовольствия мало махать метлой и складывать цифры. И ещё почитаю всякие рассказы, что раньше написал – вроде писатель. А как я их написал? При каких таких обстоятельствах? Непонятно. Понятно только то, что, работая дворником и даже бухгалтером, я таких рассказов снова не напишу. Что ж делать? Брать отпуск!

Точно, возьму отпуск и уеду прочь из города куда-нибудь в Гродно или Витебск, там сниму номер в гостинице, буду целую неделю сам с собой, тогда-то и начну писать.

Отлично. Так и сделал. Взял отпуск и приехал в Гродно или Витебск. А там гостиница такая страшная, там номер такой обшарпанный и холодный, ковёр на полу воняет, балкон не открывается, на стене картинка висит: гора, солнце восходит – пошлятина какая-то. Но креплюсь. Первым делом – режим! Без режима никуда. Без режима проторчу тут в этом Гродно или Витебске, денежки потрачу, отпуск профукаю, что и незачем было его брать.

Так, думаю я, значит, вставать буду снова рано. Поскольку на работу не нужно ходить, то и чувствовать себя буду свободней – и захочется писать. И планирую писать целое утро, а днём выходить на прогулку и пообедать, а вечером снова писать. Такой вот у меня режим. И чтоб ерундой не заниматься, сразу ложусь спать. А делать-то в этом Гродно или Витебске и так нечего, по-любому пришлось бы ложиться.

Ну конечно, опять не засыпается, ворочаюсь, мучаюсь тем, что с завтрашнего дня я вроде как писатель. Вскакиваю утром, сигаю в душ, а там – горячей воды ещё нет. Её почему-то к 6 утра ещё не включают. Блин, какая фигня! Ладно, облился холодной, вытерся. Взял в руки карандаш и бумагу. И?

Вместо того, чтобы думать о том, чтó я сейчас напишу, я думаю о том, как это? Я теперь писатель, что ли? А с чего это я взял? И от этой мысли куда мне деться?

Кое-как за час справляюсь с собой и начинаю строчить. И пишу-пишу, и всё боюсь, что вдруг сейчас задумаюсь, а писатель ли я. И от этого страха писанина какая-то лажовая выходит. Самому перечитывать противно. Но я где-то слышал, что перечитывать написанное надо только через некоторое время: мол, так лучше поймёшь, что там такое понаписал.

А в гостинице в этом Витебске или Гродно никакого буфета нет, и кофе там купить нельзя. Поэтому, написав пару страниц, выхожу из гостиницы и иду в какой-нибудь вонюченький магазинчик и там в пустеньком утреннем кафетерии покупаю себе чая. Горячего до жути. И вот сидеть бы сейчас с этим чаем в номере и писать, а я в этом кафетерии сижу и пытаюсь быстрее выпить эту горячую жидкость, потому что кажется, что все продавщицы и редкие покупатели на меня глазеют. Что все они осуждают меня и думают: «Ну какой из тебя писатель? Писатели в Гродно чай не пьют. Они больше по Парижам в кафе сидят, смотрят, как ветер бросает листья в большой зелёный автобус».

А потом ещё какой-нибудь алкоголик подойдёт и 300 рублей попросит. А я уже на нервах весь, я прямо вздрагиваю от этого обращения. И даю ему 1000, а у себя в городе, где я дворник или бухгалтер, я никогда ничего не даю таким людям.

И настроение уже испорченное. Я не допиваю чай, возвращаюсь в гостиницу, там плюю и ухожу гулять.

В результате такого писательства появляется много листов текста, который невозможно читать. Его надо перерабатывать. Но отпуск закончился – и я уже снова дворник или бухгалтер. Времени на переработку нет.

Как вообще становятся писателями? Как об этом не задумываться? Какую надо вести жизнь, чтоб писать себе спокойно и удовольствие получать? А то выходит, что вроде и писать не получается, и на других работах работать не могу. Так и мотаюсь, увольняюсь с дворника, пробую писать, заканчиваются деньги, устраиваюсь бухгалтером, мучаюсь, увольняюсь, опять пишу – а в итоге что? Что я такого написал, что стоило бы читать? Так ведь и в бухгалтерии и в дворницком деле я ничего такого выдающегося не сделал. Но и умирать как-то тоже неохота раньше времени. Так что самоубийство исключается.

Таким образом я поступаю в Литературный институт, а дальше разберёмся.

***

Москва – собачий город. Во-первых, тут собачий холод. В субботу, например, мне говорили, что днём было +4. Как-то язык не поворачивается сказать, что было 4 градуса тепла. Ну и собаки здесь повсюду. Они встречают тебя на вокзале и ведут к институту. Они спят на станциях метро, сидят кружком около торговок в переходах. А когда я решил добраться пешком на ВДНХ, то шёл малопривлекательным районом с автомастерскими, заводами и полным отсутствием людей. Вместо людей по улицам там ходят собаки. Мне было немного боязно в собачьем гетто: могли попросить аусвайс, а у меня только билет на книжную выставку.

От станции метро до места, где я живу (до этой гадкой общаги, в которой сегодня на моём этаже закрыли душ), идти 12 минут. В первой трети пути надо перейти мост над железной дорогой, и как раз по правую сторону будет электроподстанция, у стены которой частенько собираются толпы собак. Их развлечение такое: затаиться и ждать, пока какой-нибудь беспечный хозяин будет выгуливать неподалёку свою какую-нибудь моську или рекса. Тогда бездомные собаки как с цепи срываются, благо цепей на них нет: это свободные собаки – и бегут с матерным лаем к моське или рексу какому-нибудь. Хозяин тогда берёт Моську на руки и торопливым шагом идёт к переходу, а с Рексом сложнее – приходится стоять и отмахиваться поводком.

***

Семья Богдановичей жила в деревянном домике в Гродно. Даже не в домике, а в четверти домика.

А вот семья Чеховых жила в каменном особняке на садовом кольце Москвы. Пространства там было гораздо больше – оттого, видимо, Чехов и написал больше, чем Богданович. И это при том, что оба умерли от туберкулёза.

А я вообще где живу?! В какой-то общаге идиотской. Мне и Богдановича-то не опередить, и музей не из чего устраивать.

Путешествие

– Валер, поехали в Минск. Паша зовёт.

– Ну, раз Паша зовёт, надо ехать, Денис. Вот если бы нас звал не Паша, а, допустим, Алишер Навои, то я бы ещё пять раз подумал, стоит ли ехать. Ведь Алишер Навои – это известный узбекский поэт, который никогда не был в Минске. Он умер ещё в XVI веке. Припоминаю его одну газель о смерти…

– Лан, Валер, поехали уже.

– Ах, уже? Ладно, поехали, я тебе по дороге расскажу.

Утром их поезд приехал в Минск.

– Валер, Минск уже, выходим.

– Подожди, Денис, – Валера задумчиво смотрел на задницу минского вокзала.

– Чего ждать? Поезд через 5 минут едет дальше. Дальше, в Брест, понимаешь, Валер? Ты можешь это понять? Мы выехали из Москвы, приехали в Минск, нам выходить, пойми, Валер. Москва – Минск, не Москва – Брест.

– Ах, как же мне надоели люди с линейным мышлением, – Валера нехотя засобирался.

У вагона их встретил Паша. Они пожали друг другу руки. Паша с Денисом жали руки откровенно параноидально, Валера – подчёркнуто шизофренично. В этом нет ничего удивительного, и объясняется данное обстоятельство довольно просто: Паша и Денис ― параноики, а Валера – шизофреник. Творческие люди не могут быть здоровыми, творчество – это аномалия, а Паша, Денис и Валера были людьми творческими.

– Пойдёмте скорее, я покажу вам город, – радостно прокричал Паша, как параноик.

Они зашли на вокзал, и Паша стал катать их на эскалаторе вверх, а затем они спускались по лестнице вниз. Так много раз. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.

– Что мы делаем? – спросил Валера.

– Я хочу, чтоб тебе понравился Минск с первых минут. Для этого я провожу нелинейную экскурсию по городу.

– А, спасибо, мне уже нравится, – с отзвуком лёгкой шизофрении сказал Валера.

– Зато мне не нравится, – параноидально заметил Денис.

– Хорошо, пойдёмте дальше.

Они вышли из вокзала и прошли в башен высокий пролёт.

– Этот пролёт между двух башен-домов, отдалённо напоминающих московский МИД, некоторые называют воротами Минска. Я же скажу так: в правой башне живёт литературный критик Ганна Кислицына, а в левой жил мой отец да скульптор Кузя. Про него один поэт сказал: «Скульптор Кузя живёт на вокзале, там, где башен высокий пролёт», – продолжил Паша экскурсию по Минску.

Они пошли по улице Кирова, в конце которой скверик, а в скверике скульптура «Девушка с зонтиком».

– Если вы смотрели в этом году «Евровидение», – сказал Паша, – то, наверняка знаете, что от Беларуси там выступал Дмитрий Колдун и занял 6 место. Так вот, этот Колдун, когда фотографировался для «Комсомолки», повис на зонтике девочки-памятника. Многие минчане осудили Колдуна за этот поступок. Идём дальше!

Дальше они вышли на площадь Независимости. На площади стоял памятник Ленину, а рядом – костёл из красного кирпича.

– Это самая большая площадь в Европе, – похвастался Паша.

– Что, и больше Красной? – поинтересовался Денис.

– Откуда такая информация? – спросил Валера.

– Не знаю. Нам так в школе говорили. Может, и врали.

От площади они пошли по проспекту до «Макдональдса», а там повернули к Немиге.

– Немига – это улица у нас такая, там ещё раньше речка Немига текла, но её лет сто назад в коллектор пустили. Теперь она под землёй.

Потом Паша показал Валере и Денису площадь Свободы, костёл, который раньше переделывали в Дом физкультуры, нововыстроенную ратушу показал. Костёл, из которого планируется сделать гостиницу, тоже показал. Потом они сходили на старое замчище, где даже было непонятно, что это замчище. А потом они купили вина и сели на берегу Свислочи.

А что было дальше – лучше и не рассказывать. Подошёл наряд милиции и отвёл двух параноиков и одного шизофреника в опорный пункт. Составили протокол: «ругались нецензурной бранью, оскорбляли при исполнении, выкрикивали лозунги «Жыве Беларусь» и др., распивали спиртные напитки». Валеру и Дениса депортировали, инкриминировав экспорт революции. Пашу посадили на пятнадцать суток. И правильно: параноиков у нас в стране хватает, а шизофреник должен быть один.

***

Я как-то дико завишу от денег. Ну, то есть от уверенности в завтрашнем дне.

Когда я не работаю, у меня нет уверенности в том, что на завтрашний день у меня будут деньги. И это отсутствие уверенности мешает мне жить.

А когда работаю – уверен, что завтра будет так же скучно, как и сегодня. И это тоже мешает мне жить.

***

Одна из главных мыслей последних дней – это то, что надо быть очень спокойным, и тогда придёт идея о том, как жить. Началось всё с того, что я ехал в метро и был очень спокоен. Тогда я подумал, что если всегда буду спокоен, то, возможно, пойму, как жить дальше. Дело в том, что, как вы можете знать, я недавно изменил привычное течение своей жизни. Мне не нравится, когда всё привычно и предсказуемо, мне это скучно и надоедает. И вот я всё меняю. И тогда я сразу же начинаю волноваться: а как же я буду жить, когда всё так непредсказуемо? Как же мне раздобыть денег на то, чтоб завтрашний день был предсказуем? Вот что меня мучает. Казалось бы, я хочу вернуться обратно к спокойной жизни. Хм… Возможно. Я не знаю. Проблема в том, что я не знаю, чего хочу. Или знаю, но не могу себе в этом признаться. Хотя если б я знал, то непременно бы уж признался. Что я, дурак какой-нибудь, что ли? Я просто несчастный человек. Оставьте меня!

***

Чтоб устроиться на работу, мне пришлось обмануть и работодателя, и себя.

***

В Литературный институт на Высшие литературные курсы набрали всех кого ни попадя. Даже отбора не было – взяли всех, кто подавал работы. И, вы знаете, так приятно наблюдать, как эти все кто ни попадя начинают потихоньку образовываться. Например, взрослой женщине Ирине объясняли:

– Помните барельефы на библиотеке имени Ленина?

– Ой, вы знаете, я на метро не езжу никогда, у меня машина.

Так Ирина узнала, что библиотека имени Ленина ― это не только станция метро, но и библиотека.

***

Из окна моего офиса открывается вид на обложку альбома «Animals» группы Пинк Флойд. Только свиньи не хватает. Она, по всей видимости, по эту сторону окна.

***

Единственное окно общежитской комнаты выходит в колодец двора. Света в комнате мало ещё и потому, что одно из оконных стёкол синее.

***

Мысли ведь всегда какие-то есть. Почему бы их не записывать. Вот и запишу. Сижу в общаге слушаю музыку. Смотрю в окно и понимаю, что в общем-то, променяв Минск на Москву, ничего особенного не приобрёл. Сейчас я говорю о виде из окна. Вид из окна в Минске производил на меня то же впечатление, что и вид из окна в Москве. Уж и не скажем о том, что в Минске была почти своя квартира, а в Москве – общага. Это мало что меняет при рассмотрении вида из окна.

Я сижу и не знаю, что мне делать. Всё как-то так скучно и неинтересно. Неплохо было бы сходить в магазин. Ходить в магазин очень интересно, когда у тебя есть деньги – особенно. А деньги у меня теперь есть. Я их заработал, и не будем углубляться в то, как я их заработал и нравится ли мне таким образом зарабатывать деньги. Так вот, было бы интересно сходить в магазин. Но! А что там покупать? Поесть. А что конкретно поесть? Не знаю. Кажется, придёшь в магазин и сразу же решишь, что тебе поесть, что тебе купить. А вот и нет. Оказывается, что в магазине никогда нет того, что ты хочешь. А что ты хочешь? Да ты и сам не знаешь, только нет этого. Так, может, оттого и нет, что ты не знаешь, чего бы тебе купить?

Вот мы и подошли к самому главному. Ты не знаешь, чего ты конкретно хочешь. Именно из-за того, что ты не умеешь формулировать свои желания, тебе плохо. Что ж, тогда тебе хотя бы будет приятно потратить в магазине деньги, хоть бы потому, что они у тебя есть. А ради пары приятных секунд уже стоит сходить в магазин.

На улице ноябрь и минусовая температура. Почти зима, но воспринимается осенью, потому что – ноябрь. Это-то и хорошо, потому что ходишь в такой одежде, в которой зимой при точно такой же температуре было бы холодно, а так как осень, то вроде и нормально.

Эх, были бы рядом какие-никакие друзья или знакомые, с которыми было бы интересно. Ушёл бы в общение с ними и не заметил бы, как пролетает жизнь. Но так как ты в Москве, то друзей здесь почти нет. И ходить никуда не хочется, потому что хоть и осень, а температура зимняя. Хоть и воспринимается она по-осеннему, а выходить никуда всё равно не хочется.

Так сходи ж хоть в магазин! Надо бы, но лень. Схожу, наверно. Но буду пока оттягивать этот поход. Погрущу ещё немного.

Хочется добиться умиротворённого состояния. Такого расслабленного. Такого, что смотришь из окна – и просто так хорошо и время летит незаметно.

***

Слушатели Высших литкурсов продолжают образовываться. Представьте себе: лекция по античной литературе, лекторша:

– Одно из первых произведений Лукиана – «Похвала мухе».

– Муха, Муха-Цокотуха? – удивляется слушатель Ярослав.

Так Ярослав узнал, что «Муху-Цокотуху» написал греческий сатирик Лукиан.

***

Нелёгким до работы будет путь,

Мне станет жаль, что я не умер ночью.

Я в шарфик замотаюсь как-нибудь.

Мне холодно здесь очень, очень, очень.

***

Вчера я проснулся в 8 часов. На улице лежал снег, и мне очень не хотелось выходить его топтать. Чтобы добраться до работы, мне надо топтать снег: 15 минут до метро, потом 30 минут топтать мрамор станций метрополитена и пол электропоездов, а затем ещё 15 минут топтать снег. Топ-топ-топ. И всегда в моменты топтания меня подстерегают разные неприятности.

Однако выйдя из общаги, я заметил, что на улице ничуть не противно. Есть такое время, когда выходишь из общежития и ещё не очень холодно, потому что тело и одежда не потеряли часть своей теплоты, достаточной для душевного комфорта. И морально ещё не так плохо, потому что ничто тебе пока не успело испортить настроения. И вот первые пять минут на улице, или даже не пять, а три, наверно, самые лучшие минуты дня.

У первого перехода начинаются первые неприятности. Ты думаешь, что жизнь не так уж плоха, что на улице не так уж и холодно, что ты идёшь зарабатывать деньги, а это приятно. Но на переходе нет светофора, а потому там только зебра, машины по московской привычке не пропускают пешеходов. И вот я начинаю злиться и раздражённо думать, перед какой бы машиной перебежать дорогу, потому что все их переждать вряд ли получится. Перебежал. Но тут и закончилась лучшая часть дня. Потому что раздражение уже родилось и теперь не покинет меня до следующего утра.

Потом к первому раздражению добавилось раздражение от того, что троллейбус обрызгал меня коричнево-чёрным снегом. Я шёл, отряхивался и тихо ругался. Спустился в метро. В нос ударил запах пирожков из слоёного теста. Когда-то я очень любил эти пирожки, теперь ненавижу. Запах пирожков – это запах дешёвого существования в Москве с отрыжкой из этих самых пирожков.

Раздражение нарастает в очереди на эскалатор, в вагонной давке, среди толпы людей в переходах между станциями. Раздражает, что этот козёл прёт мне наперерез, что эта стерва пытается обогнать меня, наступая мне на пятки. При этом я хорошо понимаю, что я сам есть козёл, вставший на пути вон у того и этого, и стерва, нетерпеливо обгоняющая плетущуюся бабку, задевая её плечом. Из метро я выхожу уже совсем злой.

Дежурный справок не даёт

Есть такая страна – РФ. Она очень большая и очень богатая, но у её жителей, к сожалению, совсем нет денег.

– Как такое возможно – спросите вы, – cтрана богатая, а жители страдают от безденежья?

– Это ещё что, – отвечу я. – Тут бывает так, что под Новый год скупят все билеты на поезда, а потом они обнаруживаются на сомнительных сайтах и втридорога. А то, что денег нету, так это всё от отсутствия справедливых законов да из-за дежурного у эскалатора.

Ведь было как? Когда у РФ только стали появляться деньги, чиновники придумали закон, чтоб раздавать их всем жителям РФ – для справедливости. Но, как всегда при обсуждении закона, нашёлся один бюрократ, который с издёвкой спросил у чиновников:

– Как это так, раздавать деньги всем жителям РФ?

– А очень просто, они станут в очередь, мы назначим человека, который будет раздавать, и таким образом раздадим жителям деньги, в которых они очень нуждаются, – хором ответили чиновники.

– А если в очередь станут не только жители РФ, но и, не дай бог, РБ, РП, РА;

РÖ, ЛР, АР;

ИР, ИК, БиГ;

КН, КБ, КА, КШ;

СКВиСИ, ВГЛ;

ТР, ФР, ЧР

и др.

Даже У или РФ – не нашей любимой РФ, а той, которая и без того не нуждается и лягушек на ужин жрёт? Что тогда? Им тоже народные деньги прикажете раздавать? – последние слова бюрократ аж пропищал, так разволновался.

– И что же делать? – огорчились чиновники снова хором. – Что же нам, себе, что ли, эти деньги забирать?

– Эх вы! Надо всем жителям РФ выдать справку, что они жители РФ. Но только не той, где круассаны в кофе макают, а нашей исконной РФ.

– Точно! – обрадовались чиновники всё тем же хором. – А кто будет справки выдавать?

– Да кто угодно. Назначим дежурного какого-нибудь. Вот он и будет выдавать.

Это он только так сказал «какого-нибудь», а на самом деле дежурный был не кто-нибудь, а его родственник. Они ещё перед заседанием сговорились.

Так, значит, и сделали. Приняли закон, написали в газетах, чтоб люди шли справки получать, по телевизору об этом кино показали. Жители РФ обрадовались. Давно им никто денег не давал, тем более, что они теперь особенно нужны. Пошли жители к дежурному. А тот закрыл справки на ключ и говорит:

– Нету.

– Как нету?!

– А так. Нету и не будет, наверно. Обманули вас. В первый раз, что ли?

Жители РФ тогда взяли кто палку, кто топор, кто рогатину, кто вилку, кто ложку, кто бюстик Ленина, кто дешёвый цветочный горшок с распродажи в «Икее», кто тележку из «Пятёрочки», кто ноги в руки, у кого сердце в пятки, кто-то стал милицию вызывать, кто пожарную: вооружились, короче, до мозга костей – и погнались за дежурным. Квартал гонятся, второй. Догоняют уже почти, улюлюкают, видят, дежурный уже сдаёт позиции.

– Нате, ― говорит. ― Сдаю вам позиции вместо справок.

Жители оторопели немного, а дежурный воспользовался замешательством и скрылся в метро. Жители РФ опомнились, кинулись за ним. А он, хитрюга, спустился по эскалатору и закрылся в стеклянной кабинке. Народ обступил её, колотит в стекло, возмущается. А гад только усмехается и указывает людям на надпись, что на кабинке. А там написано: «Дежурный у эскалатора справок не даёт».

Пошумел народ, пошумел, но делать нечего: написано пером – не вырубишь топором, отпечатано в типографии – тираж больше Астафьева, наклеено умелой рукой – никто не виноват, что ты дурак такой. Стали расходиться потихоньку. А дежурный сидел в кабинке со справками и боялся выходить.

Ну и зря. Потому что у этой истории, наперекор действительности, запланирован чудесный хеппи-энд: этакий «деус экс махина». Вскоре после описанных событий в вагонах метро стали расклеиваться такие объявления:

Дадим деньги!

Всем жителям РФ

в течение 30 минут

без справок и поручителей

11-20-007

Нашлись-таки на Руси исконно добрые люди и выручили жителей РФ. С тех пор у жителей есть деньги, но дежурный об этом не знает. Так и сидит со своими справками у эскалатора.

***

В метро сидит узкоглазая смуглокожая девочка и читает в учебнике истории такую главу: «Борьба русских земель и княжеств с монгольским завоеванием».

***

Новость первая: разговариваю вчера с Женькой Сосновым. Он мне: «Сколько ты уже работ переменял? От тебя каждая вторая новость, что ты уволился».

А теперь прервём наш разговор для того, чтобы сообщить вторую новость: я уволился.

***

Утром кофе, вечером «Роллтон». Я и забыл, что бомж-пакеты бывают такими вкусными.

***

В нашем общежитии в комнатах живут по двое. Я тоже не исключение: я живу с Денисом Дробышевым. Даже Валерий Печейкин, и тот живёт с Ярославом, а вы говорите. И несмотря на такую парность расселения, к комнате прилагается только один ключ. Никто вам не запрещает сделать дубликат, но он, к сожалению, стоит денег, а это затрудняет нашу и без того сложную жизнь в общежитии. Поэтому дубликат мы не делаем, а стараемся возвращаться в комнату вместе.

Ну, если уж совсем не получается, то пытаемся оставлять ключ у лысого вахтёра. А это, надо сказать, не всегда получается. Ведь наш вахтёр имеет неприятную наружность с золотым зубом и скверный характер, поэтому на него даже смотреть противно, не то что ключ оставлять. Мало ли что он может сделать с ключом этим своим золотым зубом? Вот задумаешься об этом – и обязательно забудешь ключ оставить. А потом из-за этого проблемы.

Жизнь насекомых

Ну, давайте пофилософствуем, подумаем, что мы из себя представляем, кто мы на самом деле, зачем этим занимаемся и почему не занимаемся чем-нибудь другим.