Остров Ша

Остров Ша.

От соавтора.

Наметилась острая необходимость объясниться, дабы у достопочтенного читателя не возникло недоумения или , боже упаси, раздражения.

Ну, в самом деле, что это за «лейтенант Эф», «остров Ша», да ещё в придачу с «боцманом Эбёнсом»?! Мы в какой-нибудь Шотландии, что ли, или на другую планету залетели с дружеским визитом?

На эти справедливые вопросы, авторский коллектив в лице, ох, как давно не лейтенанта, а просто гражданина Ф.( или всё-таки лучше сказать: Эф) и меня, его соавтора, просит принять искренние заверения в том, что никуда с нашей планеты отлучаться не собирался, а остров Ша относится к исконным, русским землям. Касательно же , боцмана, спешу сообщить, что глупейшее прозвище прилипло к этому достойному моряку, по причине своеобразия его манеры изъясняться и по дурости сослуживцев.

Но войдите, и Вы, дорогой читатель, в щекотливость положения авторского коллектива. Ведь, понятно, что остров, по которому в рабочее время слоняется лейтенант, к слову сказать, не самого геройского вида, безусловно, имеет отношение к обороне. А при таком раскладе, уж извините, это попахивает военной тайной. А если кто не знает, что это такое, пусть поинтересуется у старших товарищей, которые пуганные и в своё время давали подписку о не разглашении. Поэтому, приходится использовать лёгкий шифр: «Ша» и многозначительная точка.

К тому же, у военных всё пронумеровано, прошнуровано и прикрыто маскировочной сеткой. И вполне можно допустить, что и данному острову присвоили какой-нибудь инвентарный номер. Что-нибудь, вроде: «Остров Ша 19 дробь 85», а то ещё какой-нибудь «бис» в конце прилепили. И если переносить на бумагу всю эту туманную цифирь, то произведение или, даже сказать, повесть, станет отдавать трактатом, как плохое вино уксусом. Чего, авторскому коллективу хотелось бы избежать.

Кстати, о коллективе авторов. Судьба свела меня с Эф, в одной коммерческой конторе, где мы с ним убивали рабочее время, деля кабинет пополам. Предприятию, явно покровительствовали небеса, иначе объяснить, почему оно не прогорело, даже не по вине кризисов, а по изобилию внутри корпоративной дурости, будет сложно.

Но завхоза Эф, эта тихая заводь в штормовом океане доморощенного бизнеса не устроила, и он написал заявление по собственному желанию. При этом, философически заметив, что данное закрытое акционерное общество похоже на приют для притихших неврастеников под предводительством буйно помешанного идиота.

Сразу после написания заявления, Эф принялся освобождать стол от лишних бумаг, или, как он выражался: «окаменевшего говна».

Вот тогда, мне и попалась на глаза стопка пожелтевших от времени разнокалиберных страниц, в синей папке ещё советского производства. С разрешения Эф, я просмотрел несколько листов из этой пачки, а потом попросил не выбрасывать эти бумаги, а оставить их мне на память.

Он усмехнулся в свои рыжие усы, и сказал, чтобы на причитающуюся ему часть гонорара от публикации, я установил бюст автора на его бывшем рабочем столе. В качестве материала для памятника, Эф указал на клееный брус, которым тогда занималась наша, богоугодная контора.

Перечитав записки, я убедился, что автор не стремился к сохранению архивной точности событий. На это указывали фейерверки ненормативной лексики и галерея похабных рисунков . Иллюстрации к тексту демонстрировали запущенность полового вопроса в жизни Эф, в пору его пребывания лейтенантом на острове Ша, и привести их здесь, не представляется возможным.

На прощание Эф сказал, что лейтенантом он был дрянным, служил на корабле, мягко говоря, чудаковатом, и его, по сути, юношеские замечания могут бросить тень на людей истинно флотских, чего бы ему, на склоне лет, не хотелось.

Поэтому, если мне всё-таки удастся найти достойный литературный эквивалент его матерщине, то он просит его фамилию на обложке не указывать.

Относительно же имя – отчества разговора не было, поэтому , со всем моим почтением, позвольте отрекомендовать: лейтенант Константин Игоревич Ф.

Или всё-таки лучше будет: Эф.

Глава 1. Кукуруза.

Пейзаж подсказывал, что край земли где-то совсем рядом.

Сколько хватало глаз, титанические гранитные валуны, меланхолично выступающие из тёмных морских вод, были скупо разбавлены хилой зеленью заполярного августа.

И если у земли есть попа, то она вполне могла быть деликатно прикрыта этими двумя островами, названия которых шкипер обозначил, как Зелёный и Медведь.

То, что этот дед «дежурный шкипер», лейтенант Эф узнал минуту назад и теперь старался спрятать своё недоумение, поскольку образ «шкипера» никак не хотел сочетаться, с потрёпанным брезентовым макинтошем этого старикана, и метлой, которой он подметал аппарель плавучего причала.

Романтический ободок образа шкипера, продуваемый всеми ветрами с полотен художника Айвазовского, таял, как пломбир на солнцепёке. Картины этого великого мастера висели на стенах парадного коридора училища, из которого Эф имел честь выпуститься месяц тому назад. Знаменитый маринист подарил свои работы морскому училищу, построенному ещё в Санкт-Петербурге, но волею судеб, оказавшемуся в Ленинграде.

Но Константин Иванович Айвазовский родился в тёплой Феодосии и любил южные моря, а Константин Игоревич Эф прибыл, для дальнейшего прохождения службы, на море Баренца, где брезентовый макинтош в августе самое то. А метла, в руках деда, лишь подчёркивала бескрайность его должностных обязанностей, которые не были стеснены рамками функций шкипера, а простирались до забот сторожа и даже дворника. Ведь, привязанная к причалу плавмастерская, была единственным признаком человеческой цивилизации, в обозреваемых земных окрестностях.

– А катер с острова Ша сюда приходит?

– Летом сюда, зимой в Видяево. Здесь, зимой всё замерзает.

– А когда будет?

– Вы удачно подошли. Думаю, скоро появится из-за тех островов.

В глазах шкипера тлели ироничные угольки, те, что проглядывают у человека, прошедшего суровую школу жизни, и сподобившегося избежать отсидки второго года в каком-нибудь из её классов.

Но шкипер не позволял «уголькам» разгореться, хотя блестящая мишура парадной формы лейтенанта на фоне нелюдимого гранита располагала к изящному юмору.

Он, кивком, поблагодарил за предложенную сигарету и , рассмотрев её название, уточнил:

– Московская?

– Да… Я в Москве в отпуске был, у родителей.

– И как столица?

– Перестройка… – пожал плечами Костя. Шкипер понимающе кивнул.

Новый рулевой державы так часто произносил это заклинание, и так безобразно много словоблудствовал по поводу «перестройки» с экрана телевизора, что граждане стали понимать друг друга без слов.

– За водкой очереди, как в мавзолей.

Из теперешней жизни столицы Костя выхватил главную, на его взгляд, примету.

Тут, Эф, что называется «ради красного словца» наотмашь рубанул гиперболой. Всё-таки, в покои Ильича очереди походили на крепостную стену, а в вино-водочные отделы продовольственных магазинов , всего лишь, на лёгкий штакетник вокруг шести соток дачного счастья.

В позапрошлом году, курсант Эф, в числе прочих участников ноябрьского парада на Красной площади, посетил мавзолей, для чего «крепостная» очередь была заблаговременно раздвинута милицией.

Как и всякое подземелье, пристанище вождя победившего пролетариата, радовало лишь на выходе. Приглушённое освещение, подчёркивающее восковую желтизну лица Ильича и изобилие голубых погон с буквами «ГБ», наводило на размышления о дизайне в настоящей преисподней.

Шкипер покачал головой:

– Нет, у нас очередей нет.

– Водка свободно стоит на прилавке?!

– Нет, водки тоже нет.

– Понятно.

– У нас талоны. Пока только на водку. Но я думаю, это только начало.

– Почему вы так думаете?

– Потому, что всё это уже было.

– Что «всё»?

– Лупились в дёсны с братьями-американцами, потом резали армию и флот, пустые прилавки магазинов… Разница лишь в том, что у тогдашнего реформатора на лысине была бородавка, а у теперешнего – пятно.

Новенький, блестявый, как обёртка от шоколадной конфеты лейтенант, два месяца назад сдавший государственный экзамен по «Научному коммунизму», обернулся, словно желая убедиться, что у гранита нет ушей, на подобии тех, что присутствовали у стен с шедеврами великого Айвазовского.

Но сопки хранили тысячелетнее безразличие, и Эф снова достал пачку столичных сигарет. Шкипер закурил и добавил:

– Правда, при Никите ещё кукуруза была.

– Какая кукуруза?

– Обыкновенная. Поехал Никита Сергеевич в Америку. Встретили его, как родного. Зять Никиты, редактор центральной газеты, написал по этому поводу в-о-о-т такую книжку – шкипер развёл руки, как это делают рыбаки, рассказывая о своих трофеях.

– Граф Лев Николаевич, если бы увидел толщину фолианта, расстроился бы до слёз. Ну, и очень Никиту кукуруза впечатлила. Он ведь сельский малый был, как и нынешний мудозвон.

При столь ёмкой характеристике главы государства, Эф повторно пристально оглядел гранитные стены.

– Лейтенант, чего ты всё оглядываешься? Не бзди, там дальше, только тюлени.

Шкипер элегантным щелчком отправил окурок в насупившиеся волны моря командора Баренца, и не торопливо, уже не стараясь притушить ироничные угольки в своих глазах, перевернул следующую страницу собственных мемуаров:

– Ну, и стали сажать по стране кукурузу, как в песне: «От Москвы до самых, до окраин». Слышал такую песню? Я в то время был председателем здешнего колхоза. Богатый, между прочим, колхоз был. Звонят из обкома партии: будешь кукурузу выращивать, готовься принимать саженцы. Я говорю, а ничего, что мы за Полярным кругом находимся? Меня т-а-а-ким матом обложили, что я в щель забился, и сижу не чирикаю. Эти саженцы до Мурманска железнодорожными составами везли! Объёмы представляешь? Получил саженцы, вместе с которыми приехал яйцеголовый дядя из Москвы. Доктор наук. И рассказывает этот дядя, что климат нашего Кольского полуострова для американской кукурузы, как родной, а может ещё и лучше.

– И что, посадили саженцы?

– А то! По шкерту вымеряли! Чтобы ровными квадратами было, как в Америке. Яйцеголовый всё переживал по этому поводу. Потом этот учёный-аграрий уехал, и на следующее утро ударили заморозки. И все эти квадратные поля отправились к…

Тут, шкипер указал достаточно точные координаты, куда улетела кукурузная мечта неутомимого кормчего страны.

Он взял паузу, видимо, заново пересчитывая убытки от сельскохозяйственной авантюры на одной шестой части земной суши, потом продолжил.

– Посмотрел я на это дело и подумал: не буду пока докладывать в обком, подожду. Ведь, не у одного меня заморозки были, у всех саженцы помёрзли. И точно, те председатели колхозов, что первыми побежали докладывать, получили по полной. Их мордой об стол возили, будь здоров! Остальным в назидание. Вплоть до исключения из партии! Но потом стало понятно, что у всех кукуруза сдохла, и спустили это дело на тормозах. Всех-то с должностей не поснимаешь.

Шкипер перестал листать свои мемуары, и показал рукой на островки, между которыми усердно дымил катер.

– Вон, твой дредноут, лейтенант.

По мере приближения катера, становилось видно, что этот скиталец по внутренним акваториям, повидал на своём веку достаточно.

Наверняка, он был свидетелем и давнишней кукурузно-партийной драмы, что разыгралась на этом берегу, и была поведана мудрым шкипером.

Глава 2. Адмирал.

Флот всегда любил пофасонить, подчеркнуть свою исключительность, даже в таких мелочах, как макароны или игра в домино.

Банальный, доминошный «козёл» , примерив на себя тельник, гордо поднял рога, ведь теперь его «забивали» не за заурядным столом, а за «баком».

Морской «козёл» отличается от сухопутного незначительно, но способен нанести ощутимый урон самолюбию проигравших, из-за некоторых нюансов неписанных правил и терминов.

Мощный удар костью «пусто-пусто», которая до этого была одиноко зажата в потном, волосатом кулаке, обрывает партию на манер боксёрского нокаута. И язвительный вопль: «Сопливый!», возвещает о недельном, несмываемом позоре.

Но самый обидный «козёл», возведённый в адмиральский чин. Для получения этого, почти шутовского звания, соперник должен завершить партию уже одновременно двумя, причём самыми видными, костями: «пусто-пусто» и «шесть-шесть».

«Адмирал» относился к конфузам уже дивизионного масштаба, и мог вспоминаться до месяца.

В военно-морском училище кафедра тактики «забивания козла» отсутствовала, но основные положения этой игры Костя Эф знал. Всё-таки, пять корабельных практик за годы учёбы дают возможность будущему морскому офицеру ощутить своеобразие флотского быта.

– Товарищ лейтенант, присаживайтесь! А то кворума нема…

Грузный мужчина, нетерпеливо постукивающий костяшками домино, приветливо улыбнулся Косте.

– Да, я не очень… как то… – стал отнекиваться Эф, хотя было понятно, что отвертеться не удастся: катер отошёл от плавпричала и взял курс на остров Ша, и других кандидатов восполнить «кворум» не предвиделось.

– Ну, как это «не очень»?! – тоном детского врача, уговаривающего пациента не бояться укола, прогудел толстяк. – Пора начинать осваивать морское дело.

Мужчина, как и его напарник за столом, были по «гражданке», но по их внешнему виду и украинскому говорку, который очень часто слышался у советских мичманов, Костя определил своих потенциальных соперников именно в эту служебную категорию. За данным военным сословием флота страны Советов прочно закрепилось прозвище «сундуки».

Третий игрок, в пару которому и шёл Эф, снял форменное пальто, но оставил белое кашне, элегантно заправленное под чёрную тужурку с погонами мичмана.

Есть, так и хочется сказать, джентльмены, возводящие ношение военной формы, в ритуал. Они всегда начищены, отутюжены, вспрыснуты одеколоном и надменны с равными по воинскому званию.

Шитые по заказу звёзды на погонах, начальствующий взгляд и скверное освещение могли возвести этого «сундука» в чин вице-адмирала.

Он явно не был в восторге от такого партнёрства, и даже вопросительно посматривал в сторону последнего пассажира катера: блондинки, под плащом которой была видна чёрная военная тужурка.

Описание красоты Ирины Викторовны, так звали попутчицу, в своих дневниках Эф не оставил, справедливо полагая, что женское очарование не просто перенести даже на холст картины, а не то, что на страницы повести.

Но в его, уже упоминавшейся синей папке, сохранился фривольный рисунок, навеянный образом Ирины Викторовны, глядя на который, любой врач-сексолог вам скажет , что в тот момент эротические фантазии Кости абсолютно не выходили за рамки нормы. К тому же, военный мундир Ирины Викторовны, пусть и с трудом угадываемый, был оставлен на иллюстрации.

Так вот, пижонистый мичман, одолеваемый недобрыми предчувствиями относительно игроцких умений лейтенанта, чуть было не предложил даме, закрыть своим телом «кворум». Что можно расценить, как жест отчаяния, поскольку это противоречит канонам классического «козла».

И первый «замес» не снял опасений партнёра Кости. Напротив, ходы Эф вызывали у мичмана возмущённые взгляды, а у соперников приливы веселья. Они явно поймали кураж и непринуждённо балагурили.

Эф пошёл по пути, который протоптан игроками неопытными: он стал «тянуть одеяло на себя», как дворовый футболист, норовящий обвести всех игроков команды соперника, и нипочём не желающий играть в пас с партнёрами.

Да, честно говоря, Эф не особо и представлял, как можно помочь напарнику. Костяшки он не считал, кто, на чём играет, не отслеживал, да и вообще, не усматривал в игре мало-мальски достойной глубины.

Лейтенанта больше волновало присутствие Ирины Викторовны, чьи, обтянутые чёрным капроном, ножки он украдкой разглядывал, убеждённый, что делает это незаметно для окружающих.

Ирина Викторовна, как дама опытная, и понимающая толк в вопросах кокетства, добавила лицу серьёза, который забетонировал её неприступность.

Но потом развеселилась, слушая шуточки-прибауточки соперников Кости. И стала с улыбкой наблюдать за игрой, решив, что сражение за столом занятие более забавное, нежели перестрелка холостыми взглядами с лейтенантом, похожим на только что вылупившегося из яйца цыплёнка.

Перемешивая костяшки домино, один из соперников Эф поинтересовался:

– А вы, товарищ лейтенант, куда назначены: на тральщики или на «горбатые»?

«Горбатыми», за характерный силуэт, называли малые противолодочные корабли. На острове Ша базировалась бригада, в которую входили дивизионы морских тральщиков и мпк.

– На дивизион мпк.

– А на какой корабль?

– На «Махов».

Все подняли головы и посмотрели на Эф. Так молодые родители смотрят на своего пятилетнего сына, который поделился с ними новостью, что оказывается, детей не в капусте находят, а рожают.

Наконец, один из мужчин сказал:

– А чего? Нормальный корабль! На нём тоже «морские» платят.

– Да, ладно. – заспорил другой. – Он же у стенки стоит, как «Аврора».

– И что? Ты глаза разуй! У него же «длинный рубль» болтается, как у всех!

– Я чего помню, что там у него болтается? Он уже год, как в ремонте.

– Какой «длинный рубль»? – вырвалось у Кости.

Все улыбнулись.

– Это вымпел, который поднимается на корабле, находящимся в компании. А экипаж, соответственно, получает «морские». – Мужчина обозначил наличные купюры характерным движением пальцев.

– А «Махов» уже год в ремонте?

– Ну да, и сейчас вам «морских» платить не будут.

–Да, я не про это… А где он ремонтируется?

– На Абрам-мысе.

– А где это?

– Возле Мурманска.

– А…а – протянул Костя, у которого промелькнула мысль, что мыс с таким названием, мог затесаться и на Землю Франца-Иосифа.

– Товарищ лейтенант, давайте уже повнимательнее будем играть! – взмолился Костин напарник, которого оппоненты называли Гриней. И было ли это приятельски уменьшенным именем, или насмешливо надломленной фамилией, сказать сложно.

Вид у мичмана стал какой-то перепуганный. Он был похож на встревоженную птицу, углядевшую кошку, на расстоянии прыжка, и судорожно забившую крыльями. Но юный индюшонок с погонами лейтенанта продолжал безмятежно ставить кости, не утруждаясь арифметическими подсчётами.

Даже, Ирина Викторовна, не понимая в игре ровным счётом ничего, но по затихшим соперникам Эф и по багровому лицу его партнёра, догадалась, что «козла» уже подтащили к месту заклания.

А Эф продолжал лепить, что называется «попку к попке».

– Ну, что, товарищ лейтенант, адмиралов будем получать?! – с деланным равнодушием произнёс мичман.

Конечно, это было подсказкой, явным нарушением правил, но даже этот крик отчаяния не был услышан.

Эф, занятый какими-то своими, вполне возможно, весьма глубокими размышлениями, посмотрел на партнёра, пожал плечами и сделал ход. После чего, на одном конце доминошной змеи стало «пусто», а на другом, ядовитыми зубами ощерилась «шестёрка».

Могучий удар костями «шесть-шесть» и «пусто-пусто», едва не разломил стол, заставил Ирину Викторовну подпрыгнуть в кресле и приложить ладонь к своей роскошной груди. А ликующий вопль двух лужённых глоток: «Адмирал!», был такой силы, что в салон прибежал командир катера, видимо, решив, что судно дало сильную течь, и стало тонуть.

Вытирая слёзы счастья, толстяк сообщил ему:

– Гриня теперь у нас адмирал!

Командир, в старой «канадке», оценивающе посмотрел на военно-морского франта и согласился:

– Похож.

Он вернулся в ходовую рубку, откуда вскоре стали разливаться трели учебной тревоги, и матросы швартовой команды облачились в оранжевые, спасательные жилеты.

Глава 3. Рельеф острова Ша, из под козырька фуражки с крабом.      

Остров, появившийся на горизонте, к которому шхуна шла долгими неделями, окружённая лишь морской и небесной синевой, может вызвать душевный спазм.

А если вы стоите на палубе катера, пусть и ровесника парусного флота, который неторопливо шлёпает между фьордами, и выясняется, что гранитные исполины с левого борта это материк, а такие же гигантские каменюки с правого, это уже остров, то может возникнуть чувство неловкости перед светлой памятью незабвенного Робинзона К.

Но аналогия со знаменитым моряком из Йорка, проведшим на острове 28 лет, была неуместна, поскольку пребывание лейтенанта Эф на острове Ша изначально было ограничено жёсткими возрастными рамками увольнения в запас младших офицеров. Да, и «хутора Мирного», с его оградками вокруг памятников, возле которых духовой оркестр выдувает грустные мелодии, на острове не значилось.

Нет, когда-то кладбище безусловно существовало, ведь поселение на острове Ша было известно с далёких веков. Люди жили рыбным и, даже, китовым промыслом, а в названии рыбацкого посёлка, процветавшего и в колхозные времена, значилось имя великого князя Владимира Александровича, объезжавшего северные земли империи и лет двести тому назад, посетившего это место.

Но на очередной волне страстей с Западом, когда от непродолжительного братания, настроения перекатились к долгой ненависти, остров перешёл к военным. На карте Баренцевого моря, остров Ша был похож на тесак, который для острастки натовских морских бродяг, вытащили из ножен Кольского залива.

Именно тогда, «хутор Мирный» на острове Ша и перестал принимать новых клиентов.

Вокруг бухты острова, где когда-то стояли рыбацкие лодки, а теперь стайками были пришвартованы малые противолодочные корабли и тральщики, сопки взгромоздились особенно неприступно, оставив крошечный, относительно ровный кусок земли, на котором и приютились две пятиэтажки и несколько строений пожиже. В посёлке имелись котельная, школа, в которой учителей и учеников было почти поровну, магазин, почта и двухсотметровая дорога, с одним– единственным дорожным знаком, созданная, похоже, динамитом.

Улиц, кстати, в посёлке числилось две. Хотя вторая, появилась скорее из-за причуд местного рельефа, чем по замыслу градостроительного ведомства. На одном конце авеню, растопырился красный серп с молотом, своими размерами способный осчастливить какой-нибудь крупный областной центр, а на другом, можно было опять восторгаться суровой красотой моря командора Баренца.

Из иллюминатора каюты командира бригады, своими размерами и формой напоминавшем окно, были хорошо видны и бухта с кораблями, и серп с молотом, и угол пятиэтажки.

В посёлок вела основательная, с площадками, лестница из толстых брёвен. Она, как дорогой галстук, добавляла внешности сопки солидности, и на морской манер звалась трапом.

Казалось, если подняться по этому, длинному трапу, то за скульптурой эпохи развитОго социализма и углом рыжей пятиэтажки, откроется вид на большое городище.

Но не будем плести военную тайну на ровном месте и повторим, что база кораблей размещалась в самом узком месте острова, поэтому поднявшись по бесконечному трапу, человек опять видел свинцовые волны Баренца.

Кстати, на этот счёт, в синей папке Кости, сохранился рисунок , на котором изображён лейтенант в фуражке, с огромным, шитым «крабом», в конце длиннющего трапа. Литературный вариант подписи к иллюстрации может звучать примерно так : «Подумать только, опять море!»

К комбригу, Костю пригласили, как только он сошёл с катера. Это был коренастый мужчина, лет сорока, у которого шея отсутствовала, а голова была вкручена прямо в широкие плечи.

Если бы этот капитан второго ранга выиграл какое-нибудь важное морское сражение, и благодарные потомки решили увековечить память о нём, то при создании достоверного образа флотоводца, тонких инструментов не потребовалось , а обошлись бы топором и кувалдой.

Но дураков, нападать на страну Советов с моря, не наблюдалось, и претензии капитана второго ранга к мировому империализму не несли конкретики и вписывались в привычный текст советского плаката.

От напряжённой международной обстановки комбриг перешёл непосредственно к долговязой фигуре лейтенанта Эф.

Комбриг повернулся к замечательному окну, и за отсутствием волшебной палочки, взмахнул своим здоровенным кулаком, отчего сонный штиль в бухте острова Ша сменился беспокойной волной Бискайского залива, или даже штормом в Индийском океане.

Но трудяги-«горбатые» имели ограниченную мореходность, поэтому щедрый на перспективы начальник, перенёс лейтенанта Эф на самые современные, советские корабли: ракетный крейсер или даже авианосец, уверенно режущие океанскую волну. Фантазия этого мужчины играла яркими красками его собственных юношеских грёз.