Автомат, стрелявший в лица

1

«Я буду стрелять в их лица. Я изрешечу все до единой физиономии. Я не оставлю ни одной головы целой», – записал в блокнот Марк.

Он положил ручку и нервно забарабанил пальцами по столу. У него снова случился приступ. Мысли, начавшие вдруг ежесекундно рождаться в его сознании, набросились друг на друга и залаяли, как бешеные собаки, так что он никак не мог понять, какую из них ему следует перенести на бумагу. Он ударял пальцами по дереву все чаще и все сильнее, а мысли, продолжавшие рычать и брехать, мешали ему думать. Сгорбившись, Марк уткнулся головой в стол. Свет настольной лампы едва-едва распылял черноту, вставшую во весь рост от пола до потолка, так что со стороны могло запросто показаться, что он вместе с мебелью летит в черную бесконечную бездну. Наконец его мозг родил то, что годилось для записи, и тогда он, взмокший от пота, вернулся к письму.

«Мне нужен автомат. Такой, который не даст осечки. Такой, чтобы я мог в пух и прах разбить их отвратительные физиономии, ведь они заслужили смерти. Люди устали от этих подлецов, и я должен им помочь избавиться от них раз и навсегда», – дописав последнее предложение, Марк закрыл блокнот и убрал его в верхний ящик письменного стола.

2

– Алло, – раздалось в телефонной трубке.

– Привет, Макс.

– Привет. Как жизнь?

– Нормально, – ответил Марк и сразу спросил, – а у тебя?

– Все пучком.

– Слушай, тут такое дело… – запнувшись, начал Марк. Он быстро прокрутил в уме несколько вариантов своей просьбы и остановился в итоге на том, что пришел ему в голову первым. – Короче мне нужен автомат. Ты ведь сможешь достать? Я заплачу, сколько надо.

– Эм… – немного погодя родил в ответ Макс, после чего добавил. – Приезжай ко мне. Такие вопросы по телефону не решаются.

– Хорошо. Буду у тебя через час.

– Давай, жду, – и в трубке зазвучали монотонные гудки.

***

Марк вышел из дома. Над ним висело мрачное осеннее небо. Под мрачным небом росли мрачные деревья, сбросившие уже почти всю листву. По мрачным улицам мимо мрачных деревьев спешили мрачные люди, возвращавшиеся со своих мрачных работ. Там они в течение целого дня, как крохотные угольки, тлели у офисных мониторов и теперь как можно скорее торопились вернуться в мрачные холодные кровати на заслуженный отдых. И завтра все повторится. Утро. Завтрак. Дорога. Деревья и грязная опавшая листва под ногами. Транспорт. Работа. Эта кошмарная восьмичасовая молотилка. А после снова дорога. И снова транспорт. И еще больше желтых листьев под ногами, нападавших за день, что прошел зазря. Ужин. Кровать. Сон. Марк не хотел думать об этом, но люди вокруг нагоняли жуткую тоску. Внезапно пошел дождь, и чтобы не намокнуть, он побежал к автобусной остановке.

Марк сел в автобус, шедший по маршруту номер двенадцать. Он с трудом протиснулся меж двух толстых женщин и пробрался в самую глубь салона. Все места оказались заняты, так что пришлось стоять. Людей оказалось слишком много, так что пришлось стоять в тесноте. За окном продолжало лить, как из ведра, а в салоне пахло сыростью и мокрой одеждой. Марк оглядел других пассажиров. Снулые, серые, угрюмые. Одним словом, уставшие. Уставшие от длинного рабочего дня. Уставшие от мысли о дне завтрашнем. Кто-то дремал стоя, кто-то читал старую газету, ну, или делал вид, что читает. А Марк думал об автомате, который все это исправит.

«Я буду стрелять в их лица. Я изрешечу все до единой физиономии. Я не оставлю ни одной головы целой».

В какой-то момент переполненный автобус встал в пробку, и время потекло совсем уж медленно. Со всех сторон сигналили автомобили, будто это могло ускорить рассасывание дорожного тромба. Автобус только трогался с места и тут же резко тормозил, так что спавшие стоя едва ли не падали на соседей. Он полз по мокрому асфальту с улиточной скоростью, преодолевая миллиметр за миллиметром. Впереди сотня машин. Позади сотня машин. Нескончаемое металлическое месиво. А все из-за того, что слишком много людей пыталось добраться до дома. Завтрашним утром такое же их количество будет пытаться добраться до работы. И они снова будут сигналить, спать стоя, читать старые газеты, проклиная весь белый свет за то, что дорожная полоса слишком узкая, а автомобилей слишком много. Вот он во всей своей красе город вечных пробок, уставших людей и грязного тяжелого воздуха. Марк успел вспотеть за то время, пока автобус преодолевал жалкие пятьдесят метров до поворота. Вот транспорт свернул с перегруженной автомагистрали и тогда заметно прибавил ход. И пассажиры заметно оживились. Кто-то зевнул, пробудившись ото сна, кто-то, приосанившись, убрал в сумку сложенную пополам газету. Наконец объявили нужную Марку остановку, и он сразу поспешил к выходу.

***

Марк стоял на лестничной клетке первого этажа и давил большим пальцем на дверной звонок. Спустя мгновение щелкнул замок, и дверь открылась. На пороге вырисовалась фигура Макса. Он сразу протянул руку.

– Привет. Проходи на кухню, я как раз ужин готовлю.

– Привет, – ответил Марк, почувствовав, как заурчал его живот.

На кухне стояла духота. На грязной залитой чем-то плите кипела переваренная картошка. От кастрюли шел пар, так что все окна запотели. А из раковины летели брызги холодной воды. Там под мощной струей лежала пустая стеклянная бутылка из-под пива.

– Зачем тебе автомат, я лучше спрашивать не стану, – доставая из холодильника пакет молока, сказал Макс. – Как говорится, меньше знаешь – крепче спишь.

– Да ничего особенного, – соврал Марк.

– Ладно, меня это в любом случае не касается. К тому же я и в самом деле хочу крепко спать, а не переживать изо всяких там пустяков. А ты, кстати, нашел работу?

– Нет. И не искал, по правде говоря, но деньги на оружие у меня есть, если ты об этом.

– Точно?

– Конечно! Стал бы я тебе врать! Вот! – и Марк достал из кармана пачку денежных купюр.

– Отлично. Автомат будет у меня через три, максимум четыре дня, – ответил Макс. Он подошел к раковине, выключил воду, взял пивную бутылку и с легкостью содрал с нее этикетку.

– Зачем тебе это?

– Сейчас увидишь, – Макс перешел к плите, снял с огня кастрюлю и слил воду, затем подлил в нее немного молока, после чего принялся толочь картошку донышком очищенной бутылки.

Картофельная субстанция зачавкала, как болотная жижа, насилуемая парой сапог. Бутылка ходила вверх-вниз, картофелины расплющивались и впитывали в себя молоко. Когда с картошкой было покончено, Макс порубил ножом мясной паштет, вывалил его в кастрюлю и перемешал.

– Готово, – сказал он, попробовав на вкус то, что получилось. – Можно есть.

Они взяли тарелки и вилки и принялись за еду.

– А у тебя самого как с работой? – поинтересовался Марк.

– Никак. Я за деда пенсию получаю, хотя он уже как полгода назад помер.

– Мда, ты всегда умел из любой неприятности выжать максимум выгоды, так что я ничуть не удивлен.

– Но! – подняв вилку, прервал друга Макс. – Я подумываю о том, чтобы пойти выучиться на патологоанатома.

– Фу, – скривил лицо Марк. – Рыться в человеческих кишках?

– А что тут такого? Патологоанатом роется в человеческих кишках точно так же, как рудокоп – в земле, или маклер – в бумажных кипах.

– Зная тебя, могу с уверенностью сказать, что это не твое.

– Считаешь?

– Уверен. Да и не поздновато ли тебе учиться?

– Может и поздновато, – пожал плечами Макс. Он взял сигарету и покрутил ее в пальцах. – А еще я пробую себя в стихосложении!

– Шутишь?

– Нет. Погоди минутку, – он начал выбираться из-за стола и с грохотом опрокинул табуретку, поднял ее и зацепил висевший на дверной ручке пакет с пустыми бутылками, которые издали характерный стеклянный звон. Потом он ушел в другую комнату и совсем скоро вернулся с листком бумаги в руках. – Вот. Нашел. Слушай.

«Детектив заселился в гостиницу.

Детектив заказал обед.

Детективу подали тарелку супа.

Детектив в ней увидел муху.

Детектив из вежливости не подал виду.

Детектив отведал принесенное блюдо.

Детектив проглотил муху.

Детектив подавился.

Вежливый детектив умер».

– По-моему, это какая-то мудистика, а не стихи, – признался Марк.

– Просто ты ничего не понимаешь! Это верлибр! – Макс подпалил бумажный лист и закурил от него.

– Ну, сжигать-то не обязательно было.

– Не волнуйся, это был всего лишь черновик.

– Тогда я спокоен за твое поэтическое будущее, – Марк доел пюре и отодвинул тарелку в сторону. – Мне-то, надеюсь, ты муху в еду не подкинул?

– Надейся-надейся, – засмеялся Макс, изобразив бросок крылатого насекомого.

– Очень смешно, Черепаха бы посмеялся с твоей шутки, но не я… про него, кстати, слышно что-нибудь?

– Он два месяца назад женился.

– Ничего себе, – удивился Марк. – Я и не знал. Мог бы и на свадьбу пригласить.

– Не парься, он и меня не позвал. Такие как мы испортили бы картинку всего празднества. А месяц назад у него родился сын.

Марк, ничего не произнеся, только присвистнул, отставив вперед челюсть.

– Да-да, влип в общем, – закивал Макс. – С головой бедняга нырнул в муки супружества. Теперь, как улитка в раковине, сидит в своей конторке с утра до ночи, чтобы заработать хоть какую-то копейку.

– Напиши об этом тоже стих.

– Тема действительно подходящая. Как-нибудь обязательно сделаю. И назову: «Непростая судьба Черепахи». А как твой брат поживает?

– А как, по-твоему, может поживать человек, которого содержат в психлечебнице?

– Наверное, неважно.

– Это еще мягко говоря. Порою мне кажется, что у него уже окончательно сорвало чердак.

– Как будешь у него, передавай от меня привет.

– Обязательно, – ответил Марк. – Ладно, пойду я. Поздно уже.

– Ага, давай. Через три дня, в общем. Максимум четыре.

– Понял.

3

От духоты, стоявшей в комнате, Марк проснулся, не дождавшись рассвета. Он лениво протер глаза и повернул голову направо. Фосфоресцирующие стрелки часов показывали три ночи. На улице бил обломный дождь, и темнота в комнате десятикратно усиливала его шум. Марк лежал на боку и смотрел на стену. Сперва просто лежал, а затем в его сознании родилась первая мысль.

«Какие же паршивые обои».

Обои, и в самом деле паршивые, изображали маковое поле, от вида которого его уже тошнило. За первой мыслью последовала вторая.

«Какая же паршивая жизнь! И почему я не кто-то другой и не лежу в другой кровати и не смотрю на другие обои? Не столь паршивые как эти».

Затем возникла третья мысль.

«И когда только наша планета уже упадет на солнце? Интересно, как быстро она бы расплавилась?»

Потом из черной пустоты образовалась четвертая мысль, и ее вдруг зажевало, как магнитофонную ленту.

«Но они не останутся в стороне! За то время, пока земля будет сходить со своей орбиты, они успеют сделать несчастными еще миллионы людей. Эти подлецы не остановятся ни перед чем. Не остановятся! Не остановятся! Не остановятся!».

Мысли, что хуже свинцовых пуль, заполнили все сознание. Пиф-паф – и вот голову уже разрывало изнутри. В ней как будто поселилась целая тысяча микролюдей, отстроивших себе там город, который теперь неустанно гудел, шумел и стучал.

«Не остановятся! Не остановятся! Не остановятся!».

Марк вскочил с кровати и весь в поту от напряжения зашагал из одного угла комнаты в другой.

– Надо собраться! Надо собраться! – наставлял он сам себя на путь истинный, но как же трудно собраться, когда в голове мелькают глупые навязчивые мысли.

«Не остановятся! Не остановятся! Не остановятся! Они ни перед чем и никогда не остановятся. Они сделают несчастными еще миллионы людей».

Замерев посреди комнаты, Марк вдруг бросился в сторону, уселся на стул, достал из ящика блокнот, раскрыл его и взял письменную ручку. Затем включил настольную лампу, которая тотчас расплескала лужицу желтого света на столе, и сделал запись вверху страницы: «Прикончить их всех».

«Первым будет Толстяк! За ним Старик! Потом Мрачный Человек! Брюнетка! Расстреляю их всех! Раздавлю! Отомщу! За отца! За мать! За брата! За всю свою жизнь! Избавлю планету от этих подлецов, мерзавцев и негодяев!»

Слова, выходившие из-под пера, вселяли уверенность, успокаивали и умиротворяли, и когда, казалось, мысли окончательно пришли в порядок, неожиданно зазвенела батарея, которая опять привнесла хаос и сумятицу в сознание Марка. По батарее ударяли через равные промежутки времени, и от этого звука на душе становилось очень и очень тревожно. Грохочущие отзвуки, батарейные стенания, металлические завывания вновь принялись рвать голову Марка на части. И тогда он в бешенстве закричал.

– Почему она не перестанет стучать? Неужели соседи не слышат? Неужели ее родители не слышат? Неужели никто кроме меня не слышит?

Удар за ударом. Удар за ударом. Через равные промежутки времени. Удар за ударом. Удар за ударом. Через равные промежутки времени. Это походило на какое-то сумасшествие. Три часа ночи. Рой беспокойных мыслей, жужжащих и жалящих в самый мозг. Громыхание батареи. Тревога. Усталость. Отчаяние.

– Перестань стучать, мерзкая Девчонка! Перестань звенеть у меня в голове. Дай мне возможность все спокойно обдумать.

Звон батареи, громкий и пронзительный, окончательно сбил и запутал мысли Марка. Тогда он поднялся из-за стола и принялся ходить взад-вперед по комнате, пытаясь собрать воедино обрывки разрушенных, разорванных на части идей. Он все метался от стенки к стенке, проговаривая вслух раз за разом то, что ему нужно будет сделать.

– Прикончить их всех. Прикончить их всех. Прикончить их всех. Прикончить их всех. Прикончить их всех. Прикончить их всех. Прикончить их всех.

Спустя час, обессиленный, со слезящимися от усталости глазами он рухнул на кровать и сразу же уснул.

Тревога, успокаиваемая лишь сном, наконец прошла. И по батарее больше никто не стучал.

4

Из истории пациента.

Врач. И часто с вами происходило такое, что вы не могли контролировать собственные мысли?

Марк. Часто.

Врач. Насколько часто?

Марк. Каждый день.

Врач. Это вам сильно мешало?

Марк. Когда как. По-разному.

Врач. А удары по батарее кто-нибудь кроме вас еще слышал?

Марк. По-моему, никто.

5

Настало утро. Еще одно.

– Проснулся, – с горечью констатировал Марк, сбросив с себя одеяло и лениво потянувшись.

Некоторое время он просто лежал в кровати, прокручивая в уме свой ночной припадок. Подобные припадки заметно участились за последний месяц, и Марк никак не мог взять в толк, за что его так невзлюбила Девчонка с нижнего этажа. Что он ей такого сделал, что она каждый день и каждую ночь стучала по батарее, не давая ему никакого покоя. Это походило на безумство. Даже сейчас, просто думая о ней, Марк вдруг ощутил, что в него будто бы проникает какая-то скверна. В затылке забило – черная чернота пыталась забраться ему в голову. Ему снова, как ночью, стало невыносимо жарко, и чтобы освежиться и придти в себя, он рывком поднялся с кровати, подбежал к окну и настежь распахнул его. В комнату ворвался холодный ветер вместе с криками барагозивших внизу людей.

С криков, с гула и грохота, режущих слух, здесь начиналось каждое утро. Типичное утро типичного панельного двора. Вот и в этот ранний час у подъезда дома сцепились двое местных обитателей, которые необычайно громко решали, чья машина должна выехать со стоянки первой. Один кричал, что его автомобиль имеет преимущество перед всеми остальными, поскольку тот дороже и новее, второй же утверждал, что цена авто тут не играет никакой роли и лишь водительский стаж имеет значение. Они голосили, топая ногами и размахивая руками, как две обезьяны в зоопарке. Молодой и богатый иногда грозил кулаком, старый и опытный – двумя кулаками.

– Как же мне уже осточертели каждодневные вопли всяких придурков! А тебе, Камешек? Тоже? – поинтересовался Марк у серого булыжника, стоявшего на книжной полке и как бы заменявшего собаку или кошку. Отличный гранитный собеседник, никогда не перебивающий, не возражающий и со всем молча соглашающийся, согласился со своим хозяином и на сей раз.

Крики с улицы тем временем все продолжали доноситься, и никто из кричавших не желал уступить. Тогда тот, что побогаче, достал из багажника бейсбольную биту, а тот, что поопытнее – совковую лопату. Они, как первобытные дикари, приняв поистине воинственные позы, уставились друг на друга, после чего, медленно переставляя ноги, пошли по кругу, и каждый из них не сводил глаз с соперника. Смешное, забавное, глупое и бессмысленное зрелище! Два неандертальца, окруженные каменными высотками, ходили кругами, побрякивая оружием в руках.

– Скопище тупиц! – плюнув из окна, Марк оглядел соседние дома, обступившие плотным кольцом его собственную панельку.

Сотни пыльных стекол в ответ поглядели на него. Сотни стекол, за которыми скрывались квартиры-клетки, квартиры-гробы. Квартиры, в которых говорили о пустом, делали пустое и думали о пустом. Квартиры, в которых жили пустые люди. Вот на балкон дома напротив выползла хрычовка, облаченная в глубокий неглиже. Она закурила и уставилась на Марка. Она пожирала его глазами, изрыгивая густой дым изо рта. Старая уродливая женщина, насквозь пропитавшаяся табаком и спиртом. От ее пристального взора Марку стало как-то не по себе, и он перевел взгляд вниз на тех, что барагозили по поводу стоянки. К ним присоединились еще четверо новеньких: трое тоже кричали, а четвертый снимал происходящее на камеру. Открытое безумие! В какой-то момент один из споривших пообещал проткнуть колеса чужой машины, на что незамедлительно получил ответную угрозу, которой Марк, к сожалению, не смог расслышать, поскольку в соседнем дворе заревели большие бульдозеры. Там с утра до вечера шла непрекращающаяся стройка очередного торгового центра. Перепалка мужчин закончилась так же стремительно, как и началась ранее. Марк еще раз плюнул и, чтобы не слышать панельных шумов, закрыл окно. Затем он прошел вглубь комнаты, разминая затекшую за ночь шею, пододвинул к столу стул и сел на него.

«Пора браться за дело».

Он достал блокнот, открыл первую страницу и принялся писать: «Толстяк. Цель номер один. Я отомщу за отца! Отомщу за всех отцов и матерей, сгнивших на твоем чертовом заводе. Ты, толстосум, ответишь за каждую буханку хлеба, отнятую у бедняка. Ты будешь лежать в луже собственной крови и захлебываться, а я буду стрелять, стрелять, стрелять, не переставая».

Дописав предложение, Марк остановился. Мысль вдруг просто перестала идти. В голове установилась тревожная тишина, не предвещавшая ничего хорошего. Это как затишье перед бурей, и он, зная об этом, напряг все свои внутренние силы в ожидании худшего. Худшее не заставило себя долго ждать, и спустя миг раздался удар по батарее. Сердце Марка тотчас забилось с удвоенной скоростью, а внезапно ожившие мысли залаяли одна громче другой. Ситуацию срочно следовало брать под свой контроль, пока дело не стало совсем худо, и тогда он снял с книжной полки Камень, положил его на стол рядом с собой и принялся легонько постукивать по нему письменной ручкой. Это ему хоть как-то помогало в борьбе с мерзкой Девчонкой. Так тревога скорее отступала, и мысли скорее очищались от мрачной скверны. Очень скоро батарея замолкла, и тогда Марк, отстоявший свою психическую свободу в непростой и невидимой глазу обычного человека битве, принялся рассуждать вслух.

– Толстяк – директор металлургического завода. Завод расположен в Бедняцком Квартале, но сам Толстяк там, я уверен, практически никогда не бывает. Он наверняка все время сидит в офисе в центре города, откуда и ведет все свои дела. Там я его и застану. Надо будет к нему…

Дальнейшие размышления прервал внезапно зазвонивший телефон. Марк вздрогнул, затем захлопнул блокнот и поспешил в коридор, чтобы ответить на звонок.

«Вдруг это Макс по поводу оружия», – подумал он, поднимая трубку.

– Алло.

– Привет. Это Генри.

– Привет, Генри. Я тебя узнал. Как ты поживаешь, братишка? – радостно поприветствовал брата Марк.

– Хорошо… да, хорошо… у меня все хорошо…

– Рад слышать, что у тебя все в порядке. А у твоих друзей как?

– Хорошо… у них тоже, как и у меня, хорошо…

– Славно.

– Ты завтра навестишь меня? Врачи разрешили тебе приехать.

– Конечно! Обязательно!

– Хорошо… это очень хорошо… я буду тебя ждать, Марк. Пока.

– До завтра, Генри. Я обязательно к тебе заеду!

6

Марк приближался к дому скорби, в котором содержался его брат и другие вылущенные люди, затерявшиеся в пространстве и времени. Палая листва шумела под ногами, ветви черных деревьев качались на ветру, моросил мелкий дождь. Здание психлечебницы, издали кажущееся зловещим и мрачным, нагоняло тоску. Скорее всего, такое настроение отчасти складывалось из-за отвратительной осенней погоды, которая, в принципе, на что угодно может наложить свой скорбный отпечаток и превратить желтое в серое, красное в серое, голубое в серое. Одним словом обесцветить и лишить жизни даже самый прекрасный пейзаж. Марк остановился перед воротами и еще раз осмотрел здание. Три этажа, красный кирпич, решетки на окнах – скорбный дом. Тут обитали самые разные люди. Несчастные и очень несчастные. Какие-то из них о своем несчастье даже не догадывались, и это в некотором роде было их спасением. Они не понимали, что чего-то лишены. Они не понимали, что должны пребывать в вечном отчаянии. Например, как пациентка по фамилии Куз., пятнадцать лет назад потерявшая мужа и годовалую дочку в результате несчастного случая, после чего утратившая всю память. Помимо того, что она потеряла все воспоминания, ее мозг перестал еще и фиксировать любую новую информацию, поступающую извне, так что каждый день она рождалась заново, даже не догадываясь о том, что число подобных рождений давно уж перевалило за тысячу. Она всегда пробуждалась с улыбкой на лице просто потому, что не могла запомнить, что по «долгу службы» обязана просыпаться с тоскливой мрачной физиономией. Она ничего не могла запомнить. Она не узнавала медсестер, заходивших к ней утром в палату, не узнавала врача, не признавала собственное отражение в зеркале, свою постель, в которой себя обнаруживала, свои тапочки под кроватью. Стертая память являлась ее спасительным кругом, так что кровавым призракам из прошлого было никак до нее не добраться.

«Память о прошлом – проклятие», – подумал тогда Марк, перешагивая порог лечебницы. – «Если бы мой брат подобно другим пациентам тоже мог позабыть тот злополучный день».

Зайдя внутрь, он сразу направился к стойке регистрации, где в белом халате и чепчике сидела пергидрольная девушка.

– Здравствуйте, – поздоровался с ней Марк. – Я пришел к брату…

– О, это вы! Здравствуйте. Давненько вы нас не навещали.

– Дела…

– Понимаю…

– Я пройду?

– Минутку… – зазвонил телефон, и медсестра подняла трубку, произнеся дежурную фразу, которой отвечала на все входящие звонки. Она выслушала вопрос, уточнила какой-то момент, после чего перевела звонок на другую линию. Затем положила трубку и вновь обратилась к Марку. – У вашего брата теперь новый врач.

– Вот как?

– Да, Орлов Георгий Петрович. Он просил, что если придет кто-нибудь из родственников Генри, чтобы зашли к нему. Он бы хотел побеседовать.

– Без проблем.

– Его кабинет на втором этаже в конце коридора. Я ему сейчас наберу, предупрежу, что вы поднимаетесь.

– Георгий Петрович? – переспросил Марк.

– Да, – подтвердили губы, открытые улыбкой.

– Спасибо.

– Да не за что.

Марк прошел через коридор мимо приоткрытых дверей, из-за которых доносился телевизионный шум – некоторым пациентам разрешалось смотреть телевизор. По клочкам фраз, долетевшим до его слуха, он понял, что психически больные смотрят утреннюю программу новостей. Пациенты громко смеялись и что-то бурно обсуждали между собой, при этом совершенно не споря и, похоже, во всем соглашаясь друг с другом. В оценке утреннего «шоу» они были единодушны и единогласны – это смешно. Смешно до слез. Смешно до коликов в животе.

«Интересно, что конкретно их так рассмешило», – подумал Марк, подходя к лестнице.

У лестницы он встретил женщину в инвалидной коляске, похожую на одержимую демоном. Ее глаза вылезали из орбит, она щелкала языком и делала странные жесты, словно пыталась призвать сатану. Марк посторонился и пропустил ее, чтобы она, не дай Бог, не наслала на него какое страшное проклятие.

– Прошу, проходите… то есть проезжайте…

Он поднялся на второй этаж и лицом к лицу столкнулся с пареньком, которого уже неплохо знал. Тот все время проговаривал вслух разные считалки. Без них он не мог существовать. У него имелась определенная считалка для завтрака, для обеда, для ужина, для чистки зубов, а также для прогулки по больничному коридору. Вот он без остановки и считал, ударяя себя по носу указательным пальцем на каждый слог считалки. Марк поздоровался с ним, на что парень только кивнул и, чтобы не сбиться со счета, посильнее ударил себя по носу. Они благополучно разошлись в узком коридорчике и, пройдя несколько метров, Марк наконец-таки отыскал дверь с нужной ему табличкой: «Орлов Г.П.».