Жизнь рядом с нами

Волчица

Нет сказок лучше тех,

которые создала сама жизнь.

Ваня Петров, якут по материнской линии, к охоте пристрастился лет с двенадцати, как и многие его сверстники. Он рос сиротой и знал только, что когда-то его родители, оба геологи, погибли в авиакатастрофе. Чем же еще заняться подросткам в якутских стойбищах, как не охотой? К восемнадцати годам ему выделили постоянный охотничий участок, богатый соболем и белкой, где молодой охотник выполнял за сезон не один отпущенный план. Как-то в охотничьих похождениях он решил навестить стойбище Булчута, своего дяди, участок которого располагался по соседству. Когда они днями раньше встретились на стыке охотничьих угодий, у ручья, дядя жаловался на сильные боли в области живота, вот и надумал племянник справиться о его здоровье.

Только вот понятие соседства в Якутии – целой стране, по площади сопоставимой с Индией, – было относительным. В этом нетронутом краю, где численность населения не добирала и миллиона человек, царствовали горные хребты, плоскогорья и нескончаемая тайга, привольно раскинувшая хвойные покровы по горам и по долам. Якутия – это полюс холода в Оймяконе. Могучая сибирская красавица Лена-река, этакое текущее море воды, – тоже Якутия, примкнувшая к Северному Ледовитому океану. Здесь все грандиозно, все настоящее и серьезное: природа, люди и их отношения. Путь был не ближний; солнце уже опускалось к вершине пологой горы, когда показалась юрта, дверь которой была распахнута настежь. Что-то неладное! Ускорив шаг, Иван подошел к юрте, но его встретил не хозяин, а крупный волк серой масти! Он стоял в пяти шагах от двери. На фоне чистого белого снега волчья шерсть отливала серебристым инеем.

Сорвав с плеча винтовку, Иван навел ствол на зверя, готовый спустить курок, но что-то помешало ему послать пулю в неподвижную мишень. Почему он застыл на месте? Ни малейшей попытки сорваться с места, уйти от верной смерти – напротив, стоявший вполоборота волк подчеркнуто спокойно, без тени страха или злобы смотрел на него, прямо в глаза. В этом взгляде читались смирение, понимание чего-то более важного, чем встреча извечных врагов, какая-то глубокая мудрость, исходящая из высшей истины: «Да, я под прицелом, и твоя пуля быстрее моих ног. Я ждал тебя и готов принять смерть, но ты должен понять, почему я здесь». Почему же он не ушел, хотя чует человека за версту? Мозг охотника работал лихорадочно. Он что-то знает! Знает такое, что выше его жизни… Наваждение какое-то…

Когда человек встретился взглядом с волком, он отчетливо понял: стрелять нельзя. Нельзя тревожить Дух Великого Севера, будь он Злой или Добрый, вселившийся в этого волка, который застыл в неподвижной позе. Если Дух окажется Добрым, то никогда уже не будет помогать святотатцу, но если – Злой, то не простит стрелка и накажет его. Во взгляде волка, уловившего внутреннюю борьбу охотника, прежняя настороженность сменилась добром. Подчинившись действию неведомой силы, человек опустил оружие. Зверь принял отпущенный ему знак примирения и исчез в кустах. Только тогда пришелец ощутил холод на спине, который, впрочем, запоздало сменился жаром, охватившим его от волнения и непонимания случившегося.

Неожиданно раздался слабый детский голосок. Плач ребенка! Что за наваждения, одно за другим, преследуют его в брошенном стойбище? Снова мороз по спине, снова человек бросает по сторонам испуганные взгляды, а руки крепче сжимают ружье. Что-то темное виднелось в небольшом сугробе, где только что стоял волк; оттуда и доносился детский зовущий плач. Этого еще не хватало!

Медленно переставляя ставшие ватными ноги, юноша, уже набравшийся опыта в суровых северных условиях, подошел ближе и увидел ребенка, укутанного в меховое одеяние. Оно было совсем маленьким, личико ангелочка, оказавшегося в безмолвной снежной пустыне по чьей-то воле, доброй или недоброй. И только одинокий волк в холодном пустынном пространстве был ему хранителем. Так вот в чем причина необъяснимого поведения волка! Он стоял под защитой ребенка, чада человеческого! Иван знал, что в волчьих семьях забота родителей о детенышах беспредельна, но то, что произошло на глазах, не укладывалось в сознании. Волк перенес родительскую любовь на человеческого младенца! Смятение охватило молодого охотника. Первым неосознанным порывом было стремление бежать от этой магии, которая, по всему видать, горазда преподнести еще не одно колдовство, только ноги не слушались хозяина, смотревшего на маленькое личико, пока рассудительность не вернулась к нему.

Иван нагнулся над находкой. Сколько ребенку было от роду? Каких-то несколько дней. Как он здесь оказался? Почему не в юрте? Снег был примят, вокруг волчьи следы, вот и лежанка зверя, который пристраивался к ребенку вплотную, согревая его своим телом. Сколько времени они находились вместе, волк и ребенок? Следы убежавшего волка вели только в сторону леса, значит, с последнего снегопада волк не покидал дитя, охранял его как мог. Но ведь снег шел два дня назад, не позже…

Теперь вопрос: что делать с ребенком? И как с ним обращаться, если подобных навыков у Ивана не имелось ничуть? Солнце уже коснулось лучами линии горизонта, скоро наступит полная темнота, как это бывает на бескрайней ровной местности, и медлить было нельзя. Иван взял на руки ребенка, который сразу перестал плакать и смотрел ему в глаза, изучая нового попечителя, явившегося взамен мохнатому зверю. Кто-то завернул его в теплую меховую одежду.

Конечно, это были родители, которых почему-то нет рядом. Надо идти в юрту и как-то заняться маленьким беспомощным человечком.

Новоявленный воспитатель с живой поклажей на руках повернулся к двери жилища и только сделал пару шагов к нему, как новое ужасное зрелище предстало ему. Иван едва не выронил ребенка из ослабевших рук. Чуть правее от юрты, привалившись спиной к стволу ветвистого кедра, сидел Булчут. Тело было под снегом, и только непокрытая голова, возвышаясь над белым покровом, строго смотрела побелевшим лицом в сторону чада, оставшегося без помощи и заботы. Остекленевшие глаза были открыты и следили в беспокойстве за оставленным ребенком, подчеркивая трагичность страшной картины. Около дядиных ног под продолговатым сугробом угадывалось тело его жены, родительницы крохотульки, находившейся на Ивановых руках. Что же с ними случилось: отравление, убийство?!

А крохотулька требовала заботы и внимания. Надо все-таки идти в юрту, развести огонь, хотя страх сковывал охотника. Что там, за дверью? Какие напасти его еще ждут? Внимательно огляделся вокруг. Ровный ковер снега повсюду и никаких следов борьбы. Где же собаки Булчута и куда запропастился его собственный пес, сопровождавший хозяина еще недавно? Это еще одна загадка дня. Только белая пустыня вокруг и двое покойных под снегом. Навалившиеся проблемы сходились одна к другой. Осторожно вошел в юрту. В ней ничего подозрительного, только холод казался сильнее, чем снаружи. В котелке замерзшая вода, у выхода к стене приставлено охотничье ружье.

Уже разведен огонь, зажжена свечка, в жилище стало теплее. За слюдяным оконцем темнота, ребенок молчал, словно понимая, что сейчас не время капризничать, и лишь временами напоминал о себе легкими шевелениями. Чем кормить грудного младенца, оставшегося без материнского молока? Но вот он начал издавать жалобные звуки, причмокивать в ожидании питания и заплакал.

Иван готов был впасть в отчаяние, когда в дверь снаружи кто-то начал скрести. Ребенок умолк. Иван прислушался, взял ружье и подошел к двери. Снова раздалось поскребывание, уже требовательное. Что за духи явились из темноты? Не мертвецы же пришли наводить порядок в доме? Иван зажег еще одну свечу. Скребки не утихали.

С оружием наизготове охотник подошел к двери, толкнул ее ногой и отскочил назад. Дверь распахнулась, и в метре от порога Иван увидел того же волка, что и раньше. В лунном свете он был хорошо виден, но снова, как и при первой встрече, неземные силы не позволили охотнику нажать на спусковой крючок. Волк не шевелился, стоял как изваяние, как добрый призрак, явившийся с визитом дружбы и приязни. Человек тоже стоял в оцепенении. Что ему еще надо? Однажды он был отпущен восвояси, так зачем рваться в человеческое жилище?

Снова зверь стоял под прицелом, рискуя жизнью и добиваясь своей потаенной цели. Какой? Если он пришел с добром, то чем мог быть полезен? Но если со злом, тогда только пуля могла разрешить конфликт. Они стояли неопределенно долго, пока не заплакал потерявший терпение ребенок. Волк бросил взгляд в его сторону и опять неотрывно смотрел на вооруженного человека, склонив голову. Он просился к плачущему ребенку, о котором заботился до прихода человека. Возможно, он знал, что делать. Иван опустил оружие и сделал два шага в сторону, пропуская настойчивого гостя. Ему почудилась в ответ легкая волчья улыбка. День мистики и чудес! Охотник знал манеры и повадки волков, знал, насколько они умны, хитры и осторожны, но чтобы волк улыбался – это уже чересчур! Или в мире что-то нарушилось, или у него, Ивана, исказилось восприятие этого мира?

Волк осторожно перешагнул через порог, мягкой поступью подошел к лежанке и, вскочив на нее, лизнул лицо малыша. Тот мгновенно затих. Иван находился в неимоверном напряжении, готовый выпустить в зверя огневой заряд, но не видел в его действиях ничего угрожающего для ребенка. Вот он аккуратно переступил передними лапами через дитя и припал животом к его лицу. Раздалось энергичное причмокивание.

Волк оказался волчицей, кормящей человеческого детеныша! Иван, получивший на стойбище столько впечатлений, что их хватило бы не на один год, отказывался верить своим глазам. Уж не пятый ли сон он досматривает, где события мелькают, одно невероятнее другого? Тем временем волчица, то ли во сне, то ли наяву, слегка приподнялась и, сместившись немного в сторону, припала к детенышу другим соском.

Закончив кормление, она спрыгнула с лежанки, мельком взглянула на охранника и покинула помещение.

Только тогда Иван закрыл дверь и подбросил в огонь дрова. Ребенок безмятежно спал, вызывая прилив нежности и умиления. Иван прилег рядом в тревожных раздумьях о предстоящем дне. Как одолеть путь до поселка, до которого более тридцати километров по тайге? Ведь нести придется поклажу, ружье и живую ношу в придачу. Чем кормить ребенка в пути? И что произошло с погибшими хозяевами? Но вскоре путника, утомленного затяжным переходом, переживаниями и впечатлениями от невероятных событий, одолел глубокий сон.

Его разбудили плач ребенка и тихий шорох за дверью. Через невзрачное оконце в юрту пробивался утренний свет. Петров встал, взял ружье и открыл дверь. Как он и ожидал, за дверью стояла вчерашняя кормилица. Иван сразу же отошел вглубь помещения, пропуская волчицу, но на этот раз закрыл за ней дверь, сохраняя тепло в юрте, к чему волчица отнеслась спокойно. И снова охотнику померещилась едва заметная волчья улыбка. Процедура кормления повторилась, как это было накануне, после чего волчица подошла к двери, толкнула ее лапой и покинула жилище.

Иван приступил к подготовке похода. Нагрел в котле воду и развернул беспокойно ворочавшегося ребенка. Это была девочка, значит, двоюродная сестренка. Пришлось изрядно потрудиться, чтобы протереть ее влажными тряпками, перепеленать в чистые и завернуть, после чего девочка уснула. Для походной экипировки сестренки из рысьей шкуры изготовил что-то наподобие котомки, подвешиваемой с помощью ружейного ремня через плечо. Заглянул в хозяйский лабаз, где, к своей радости, обнаружил запас кедрового ореха. Вот что подойдет для детского питания, если растолочь и приготовить кедровое молоко! Этим и занялся молодой и неопытный нянь. Затем собрал необходимое снаряжение в заплечный мешок. К полудню приготовления были завершены. Оставалось затащить в юрту окоченевшие тела покойных родителей осиротевшей сестренки, оставить на снегу, где волчица выкармливала девочку, продуктовые запасы, закрыть плотнее дверь и – в поход.

Иван Петров шел к поселку, где можно было пристроить сироту и сообщить о странной гибели ее родителей. Скорость передвижения была невелика, пришлось устроить несколько привалов и провести наступившую ночь у костра. Питание для ребенка оказалось вполне сносным. Иван обмакивал тряпочку в подогретую кедровую жижицу и давал ее обсосать девочке. Орех и для него был хорошим подспорьем. Наступило время ночевки. Под ровным подсветом луны, зависшей над лесом круглым желтым фонарем, путнику надо было быть настороже, охраняя одному, без собаки, покой ребенка, но и растраченные силы требовали восстановления. Путник сидел, откинувшись на ворох веток, с ребенком на коленях и перебирал в полудреме картины минувшего дня. Причину смерти Булчута с женой будут устанавливать следователи, но почему девочка оказалась вынесенной из юрты? Кому бы это понадобилось?

И снова он видел перед собой волчицу, неподвижно стоявшую над темным свертком. Да-да! Это она, волчица, движимая вековым материнским инстинктом, вынесла маленькое беспомощное существо на снежную полянку. Для чего? Но как представить себе дикого зверя, разместившегося в людском жилище? Ведь в тесной юрте лишенная обзора волчица находилась бы в постоянной опасности. Достаточно было захлопнуть снаружи дверь – и она в ловушке! Да и людское жилище само по себе для дикого зверя – строгое табу. Леса и просторы – вот ее родной дом. Что-то еще мерещилось Ивану, пока тяжелые веки с характерным якутским разрезом не сомкнулись в беспокойном сне.

Он очнулся под утро, когда стало подмораживать. Выпил кружку теплой талой воды и бодро двинулся в путь. День, за который было сделано несколько привалов, прошел без приключений. Девочка вела себя на удивление спокойно, и ко второй ночи, когда мгла уже опускалась на землю, Ваня вошел в поселок.

На следующий день в отделении милиции следственная группа приступила к изучению невероятного происшествия на стойбище Булчута. Присутствовали участковый милиционер и председатель коопзверопромхоза Степан Захарович. Иван видел, что в ходе допроса недоверие к нему лишь возрастало, следователи ощупывали его недоверчивыми взглядами и смотрели как на привидение, явившееся из потустороннего мира. Степан Захарович, знавший Ивана с малолетства, пытался его защищать, но без особого успеха. Иван никак не ожидал, что окажется подозреваемым в убийстве с целью ограбления своего дяди и его жены. Следователи с чего-то решили, что у Булчута было припрятано золотишко, о котором прознал племянник и завладел им, а после принялся «заметать следы» небывалыми россказнями, которые невозможно проверить. Добровольное прибытие Петрова в поселок оформили явкой с повинной и на время расследования дела его поместили в камеру предварительного заключения. В стойбище направили группу следователей, проводником к которым вызвался Степан Захарович.

Через две недели, убедившись в невиновности Петрова, следователи освободили его из заключения. Степан Захарович, принявший близко к сердцу судьбу рано осиротевшего Ивана, советовал ему уехать из здешних мест, где пошла худая слава о человеке, который завел дружбу с волком, а тот по ночам приводит к нему целую стаю, и они вместе воют на круглую луну, утверждая торжество Злых Духов. Поползли слухи о том, что и сам Петров был когда-то волком, потому, дескать, хищники и принимают его за своего.

– Подумай, Ваня, да уезжай подобру-поздорову, а то и на пулю можешь ненароком нарваться, – увещевал Степан Захарович.

– Куда же податься, дядя Степан? Я ведь, кроме наших мест, ничего не видел и не знаю, – недоумевал Ваня.

Впрочем, вопрос решился сам собой. По повестке воинского призыва Иван Петров был мобилизован и распределен для прохождения службы на Дальний Восток. Установить обстоятельства гибели Булчута и его жены следствию не удалось. Сохранялась версия, что их отравили, чтобы завладеть припрятанным золотом и камешками, но и она не была доказана. Осиротевшую девочку определили в детский дом, каких во множестве было разбросано по стране в послевоенные годы. До мобилизации Иван при каждой возможности навещал сестричку, названную Вероникой, и она, чуть подросшая, каждый раз просила забрать ее из детдома, считая брата своим отцом. Ведь она слышала от детей и воспитателей едва ли не сказочные истории о родителях, о матерях и об отцах, которые имеют семьи и живут в них дружно и весело со своими, такими же малыми, детишками. Малышка еще не знала, что глубинные устои, определяющие прочность семьи, слишком призрачны и ненадежны. Она не знала, что люди нередко предают забвению данные друг другу клятвы верности, что любвеобильный человек едва ли не по природе своей склонен к непостоянству. Вот и собирали органы попечительства детишек из распавшихся семей наравне с осиротевшими.