Хроники карантина

© Татьяна Демьяненко, 2020

ISBN 978-5-0051-3944-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

День 2

Всего лишь позавчера я свободно перемещалась по городу. Три дня назад —сидела на берегу реки, а четыре – бродила по лесу. Вчерашний день я почти не помню, так и стирается в памяти что-то весьма предсказуемое и однозначное, но при этом совершенно неожиданное. Вроде смерти. Я давно ожидала введения карантина, но не выбирала его, не была готова к нему. Испугавшись, что вслед за первым днем исчезнет второй, третий и e.t.c., я решила доверить бумаге внутренний хаос. Глядишь, из него сложатся движущиеся картинки.

Я и мои домашние – муж и дочь-подросток – обживаем новое пространство – сорокаметровую камеру с санузлом, небольшой кухней и (какое счастье!) крошечным балконом. Арендованная квартира недавно стала нашим временным пристанищем, а множество ее недостатков с лихвой компенсировались достоинством пешей доступности всего, что было так необходимо! Теперь остались лишь недостатки. Эта квартирка, как коза из известной притчи. Сейчас я еще верю, что избавлюсь от этой козы и то, что я не хранила прежде, а потерявши плачу, вновь вернется в мою жизнь, чтобы я могла вновь беззаботно перестать хранить.

То, в чем я остро нуждаюсь сегодня:

– Пение птиц

– Отсутствие звуков речи домашних в тот момент, когда я пишу

– Удобное кресло

– Мясорубка, оставшаяся на другой станции в движении по этапу переезда

– Морозилка, которая могла бы заморозить пельмени, которые я бы налепила, если бы у меня была мясорубка

День 3

Читала советы полярников о том, как выжить в карантин. На полярной станции прибегают к рассогласованию циклов: когда один просыпается, другой ложится спать. Вуаля, и у тебя появляется личное пространство. Им проще, у них полярная ночь.

То обстоятельство, что все мы – беспросветные жаворонки, сейчас изрядно мешает. Вчера я заказывала пение птиц, а сегодня оно меня разбудило в пять утра. Я не определилась, под что из этого приятнее просыпаться: под пение скворцов за окном или под топот «жаворонков» в квартире. Однако, скворцы позволили мне захватить немного личного пространства.

Мне нравится писать утром: вчерашний день уже прошлое, в него приятно заглядывать, отыскивать недостающие детали, прикладывать к еще более глобальному прошлому, сверяя по цвету и размеру и, наконец, приклеивать. Чтобы завтра искать в этой аппликации место новому прошлому.

Карантин продлили. Новость была ожидаемой, но около получаса я сидела, тупо глядя в пространство, путаясь в мыслях, ощущая себя вне времени и места. В глазах застыли слезы. Я стала каменным изваянием, в котором по досадной оплошности природы совершалась хаотичная когнитивная работа. Все прошло мгновенно, стоило только мужу обнять меня. Я и не знала, что мой муж – антипод медузы Горгоны. Надеюсь, что он не Персей.

Вчера моей бабушке исполнилось бы 97 лет. Война застала ее в восемнадцать в роли медсестры. На некоторых ее фотографиях глаза пропитаны ужасом бездны. На других – искрятся безудержным весельем, возможное лишь для человека, знакомого с адом. Я не помню ее глаз, смотрящих на меня, они всегда были преувеличены очками. Видимо, на такую степень запертых внутри переживаний нельзя глядеть иначе, чем через линзы.

Последние два года своей жизни бабушка провела в полном сознании, прикованная к кровати. В ее комнате не было даже телевизора. Сейчас мне безудержно ее жаль, тогда я испытывала к ней совершенно другие чувства. Я скучаю по ней…

Воспоминания о бабушке тесно связаны с квартирой, в которой я провела столько времени, сколько после не жила нигде: двенадцать лет. С года до тринадцати. Квартира находилась на втором этаже дома, а на первом располагалась пожарная команда: с тех пор звук сирены меня лишь умиротворяет. На крыше торчала каланча, мы поднимались на нее с папой по прогнившей лестнице: смотреть на звезды. На плоской крыше можно было загорать и рвать черешню с недоступных снизу веток. В окно был виден вечный огонь – сердце сквера напротив, оживавший в майские праздники нарядным потоком ветеранов. Кажется, бабушка не ходила туда никогда… А уж тем более никогда не говорила о войне.

В начале мая мы должны были переехать в собственную квартиру, так похожую на ту, из детства. «Авито» в качестве блошиного рынка оказался отличным источником мебели и посуды прошедшей эпохи. Сейчас я каждый день любуюсь целыми кобальтовыми чайными парами ленинградского фарфорового завода: и прошлое с будущим соединяются. И внешние события становятся не столь важны. Ну, конечно, кроме магазинов, в которые пока еще разрешено выходить.

Список дел, который я хотела бы успеть сегодня:

– Дочитать «Вторую жизнь Уве»

– Посмотреть всей семьей «Кин-дза-дзу»

– Почитать вслух путешествие четырнадцатое из «Звездных дневников Ийона Тихого»

– Посмотреть еще одну серию из цикла «Мост над бездной»

– Досмотреть сезон «Полицейского с Рублевки»

– Сходить в магазин

– Сделать зарядку.

День 4

Скворцов и жаворонков опередили (или приняли у них эстафету) мартовские коты, оживившиеся по странному стечению обстоятельств в апреле со своим кошачьим концертом, даваемом в подъезде. Подъезд, по всей видимости, оказался привлекательным для них из-за своей акустики и многочисленных вариаций удачной диспозиции. Дверь подъезда нынче всегда открыта: лишнее прикосновение к ручкам объявлено вне закона.

Это кажется невероятным, но активность котов случилась именно в ту ночь, когда я чувствовала себя голубем, двигаясь по тангенсоиде от жаворонка к сове. Отойдя ко сну в 23—00, уже в 2—20 я проснулась от ужасающих криков младенца. Несколько мгновений ушло на осознание того, что я сейчас не повторяю свое заключение в девятилетнем декрете и не попала в петлю времени. Еще несколько – на доступ к той части памяти, которая категорично утверждала, что в нашем подъезде отсутствуют младенцы. В это сложно поверить, но я забыла, как кричат коты. Крик младенца выдержать проще. Вскоре к кошачьим завываниям добавилось: «Брысь! Пошли вон!», что должно было стать мощным завершающим аккордом и вызвать аплодисменты мучающихся бессонницей жильцов. Однако, те оставили артистов без признания. Совершенно непонятно, зачем они возвращались к столь неблагодарным слушателям снова и снова.

Вчерашний день, в котором я выполнила все намеченное, прошел под эгидой поиска места. Поскольку мы не планировали проводить столько времени в квартире, то арендуя ее не придали большого значения отсутствию комфортных мест для сидения, лежания или, на худой конец, стояния. Сейчас ситуация осложнилась неутолимым желанием хотя бы один час провести одной в комнате, чтобы вообще НИКТО не мог войти туда. Поэтому, туалет не подходил. Пройдя круг мытарств, я одолжила у дочки подушку-дакимакуру и устроилась на полу крошечного балкона. Этот час был весьма восстановительным, но, кажется, я получила в довесок последствия сидения на холодной земле, существование которых я всегда отрицала: нарочно сидя на земле подольше, если кто-то рядом забрасывал меня указаниями с нее подняться.

Полулежа на балконе, я вспомнила о недавнем разговоре с подругой и ее новой покупке – удобном кресле. Она советовалась со мной о расцветке, и я влюбилась во все три. «Гори оно все огнем», – решила я, и внезапно появилась перед мужем, организующем себе личное пространство при помощи звуконепроницаемых наушников. Муж вздрогнул от моей решимости и остервенело горящих глаз.

– Давай купим кресло! – сказала я с яростью.

– Давай, – ответил он с облегчением, видимо радуясь, что я не планирую организовать в квартире каторжные работы.

Завтра кресло приедет: боль в спине победила мой прижимистый мозг. Я обдумываю систему внутренней валюты, при помощи которой мы будем делить на троих время, проведенное в кресле.

Сегодня я приготовлю борщ. Вечером квартира пропахла заблаговременно сваренным бульоном. Возможно, это он привлек котов и не давал мне вовремя уснуть, вызывая обильное слюноотделение. Я вспоминаю, что у меня есть все, кроме петрушки, а значит, ура, есть повод еще раз сходить в магазин! Ну какой может быть борщ без петрушки?

Борщ – это целая эпопея. То, что на мой взгляд, передает душу каждой кубанской хозяйки. Сейчас, в эпоху массового паломничества на Кубань, разговаривая про борщ (а тем более, пробуя его) можно вычислить любого переселенца. Впрочем, я сама местная лишь в первом поколении, но именно те, кто раньше воспользовался некой возможностью, более ревностно относятся к тем, кто открыл ее позже. Старшие сестры. Первые дети мигрантов.

В детстве я ненавидела борщ. Он был тем блюдом, которое никогда не кончалось: ни в тарелке, ни в кастрюле. Но при этом много лет просила маму помочь мне овладеть кулинарным искусством его приготовления. Помню, что уже в пятнадцать, возраст, в котором началось мое самостоятельное проживание, было очень стыдно не уметь варить борща. Мама всегда говорила так: «Смотри, как я варю, и учись». Этот ответ меня совершенно не устраивал, я оставалась кулинарной неумехой, а учиться варить борщ в другой семье – это все равно, что оказываться удочеренной иным племенем.

Так прошло пару лет. Я попросила рецепт у бабушки. Она продиктовала мне его за пару минут. Похоже, у них с мамой разные сигнальные системы. А мой борщ теперь совсем не похож ни на мамин, ни на бабушкин. Но он, только представьте, нравится мне! Я полюбила борщ (что вряд ли можно сказать о моей дочери).

Итак, сегодня я сварю борщ. Бульон из свинины в наличии, в холодильнике своей очереди ждут капуста, болгарский перец, морковка и свекла, в шкафу припрятаны томатная паста и растительное масло, под столом, в плетеной корзине – картошка. Ну и, надеюсь, петрушка еще не оказалась вне закона за эту ночь вкупе с походом в магазин. Корень пастернака, делающего борщ не просто вкусным, а фееричным, боюсь, добыть не получится. Если в вашей семье не варили борща, а вам это жизненно необходимо, так как судьба занесла вас на Кубань, я готова быть вашим кулинарным наставником. Приходите, наблюдайте, как варю я и учитесь.

То, что сегодня вдохновляет:

– Муж, который все еще спит

– Тишина в подъезде

– Фантазии о кресле

– Блинные сковородки и молоко

– Прогноз погоды для выгула на балконе

– Присутствие света, воды и интернета пусть даже отвратительного качества

День 5

Начинает приходить пустота. Время приобретает удивительное течение: на первый взгляд, кажется, что весь день в моем распоряжении, ведь нет уже никакого выстроенного поминутного графика, но ррраз и наступает вечер, минуты набирают космические обороты в Кайросе, оставаясь неизменными в Хроносе.

Вчера в нашей машине сел аккумулятор. Муж ежедневно под угрозой штрафа спускался к ней и заводил мотор минут на десять, но оказалось, что ей нужна была хоть какая-то езда. Сегодня я чувствую себя такой вот ненужной и при этом ненасытной машиной, которой, подумать только, недостаточно прогрева.

Я перегружена информацией: размышления Лема сцепились с историями Паолы Волковой и, потому, на сегодня я убеждена, что все великие художники транспортированы к нам из будущего в ссылку при помощи хронометра. Шведский бирюк Уве бродит по моему внутреннему миру под руку с зеленоглазой татаркой – Зулейхой, и оба они являются страшным сном после внушительной попойки полицейского Гриши, перенесенного мной из Рублевки в трущобы, в которых уже живет индийский «миллионер». Про мальчика, игравшего главную роль в «Миллионере из трущоб» я недавно видела сюжет из «Орла и решки» (проекта, существующего во времена разрешенных перемещений между странами): продюсеры фильма подарили ему квартиру в Мумбаи площадью, кажется, двенадцать квадратных метров. В ней теперь живет он, его мама и их соседи по трущобам, но для них и это уже дворец. Такие вот условия.

Для меня таким дворцом была квартира, о которой я уже упоминала в какой-то из дней карантина. Сидя здесь, в чужом доме, словно в ссылке, мне хочется вновь и вновь возвращаться туда. Квартира была двухкомнатной. Двухметровый коридор. Первая крохотная комната, бабушкина, с окном, выходящим на соседний двор и со шкафом, пропахшим нафталином – безупречное место для игры в прятки. Вторая – «огромная», четырнадцатиметровая, угловая, с окнами на разных стенах. В одно из них я выглядывала маму с работы, с другого – контролировала выход подруги на улицу в соседнем дворе. Здесь жили в тесноте, да не в обиде мы четверо: мама и папа, я и сестренка. В кухне зимой за окно ставили кормушку, к нам прилетали воробьи и синицы, частые гости спали здесь на раскладушке (а кто-то однажды даже на кухонном столе), здесь играли в лото, карты, лепили пельмени, сидели при «веере» за керосинкой, в общем вели активную светскую жизнь. Совмещенный санузел выглядел, как я сейчас понимаю, удручающе, у нас не было ни горячей воды, ни колонки, зато в пятидесяти метров от дома находилась общественная баня, в которой я близко познакомилась с разнообразием женского мира.

Орехи мы кололи дверью, ведущей в кухню: кладешь орех в уголочек и медленно закрываешь дверь, чтобы орех лишь надломился, но не превратился в труху. Некоторые орехи не поддавались. Когда бабушка еще работала, папа часто уходил читать в ее комнату, стены были толстенные, ни разу в жизни мы не слышали ни одного из соседей, при необходимости мы вызывали папу в комнату, колотя по смежной стене, на которой висел ковер. Уроки я делала, лежа на полу на животе, под громко работающий телевизор. У меня совершенно отсутствовало личное пространство территориально, но было его более, чем достаточно психически. Совсем иначе было в другом доме, в котором прошла часть моего детства – доме маминых родителей. Дом казался громадным, комнатам просто нет числа, по дому можно бегать. Был и двор с множеством хозяйственных построек. Не было одного – места (разве что в тайнике за гаражом), где я чувствовала бы себя в безопасности.

Сидя в чужой квартире, я возвращаюсь в маленькую счастливую обитель моего прошлого, но одновременно, в источнике ее света виднеется гигантская тень просторного, но пугающего дома. И мне все сложнее и бессмысленнее отделять одно от другого, я пытаюсь оставаться здесь, в настоящем.

Вчера мы полчаса сидели на лавочке у дома. Это могло стоить нам двух месяцев аренды. Любопытно примерять, какую цену я сейчас готова платить за кусочек внешнего мира.

Сегодня я испеку блины. С блинами, точнее блинчиками, я в семье практически первопроходец. Мама, конечно, пекла блины: на воде и иногда без яиц. Я много лет не решалась подходить к блинной сковородке, внушая мужу, что блины не поддаются женщинам. Однажды его не было дома, а мне очень сильно хотелось блинов. И понеслось. Я нашла в этом грандиозное медитативное удовольствие: теперь я, а не мама, отгоняла прибегавших на запах раньше времени, зато сама могла съедать все скомканные блины без очереди под видом спасения продуктов и оберегания близких от неликвида. Сейчас мама печет блины по моему рецепту (яйца, яйца и снова яйца, молоко, чуточку воды, мука, сахар, соль, растительное масло).

Мои сегодняшние блины будут начинены рисом с белыми грибами, засушенными и собранными собственноручно, в те времена, когда лес еще не был вне закона. Если у вас есть специальный пропуск для передвижения по городу, приходите на чаепитие. Маска и перчатки не обязательны.

То, о чем я остро сожалею сейчас:

– Я не всесильна

– Я не всесильна

– Я не всесильна

– Я не всесильна

– Я не всесильна

День 6

Вчера карантин продлили. У меня не было никакой заметной реакции. Перед этим сообщали, что медики просят губернатора продлить карантин хотя бы на две недели. Такое было совсем недавно, только вместо медиков была Терешкова, а вместо карантина сами знаете что. Забавно, что этот процесс вышел из-под контроля. Даже в жизни великих и могучих стратегов иногда встречается неопределенность.

Ранним утром муж пошел возиться с аккумулятором, а я бродила по двору, наблюдая за жизнью кошек. Поймала себя на липком ужасе и желании бежать домой после того, как женщина с балкона третьего этажа пристально разглядывала меня, а потом скрылась в доме. Я подумала, что она пошла звонить в полицию.

Я занята. У меня крайне мало свободного времени. Думаю, что проведя взаперти значительное время, я научилась наполнять его под завязку. Это отлично помогает не сойти с ума.

Днем я рискнула выйти еще раз, двигаясь в сторону магазина с такой черепашьей скоростью, чтобы заполучить хотя бы десять минут под открытым небом. В разных концах палисадника, алеющего тюльпанами, трудились с тяпкой две старушки. Они не оглядывались по сторонам, а просто не давали цветам своей жизни увянуть раньше времени в такую нежную весну.

Теперь я знаю, что боюсь заточения меньше, чем людей, которые мне могут встретиться на пути свободы. И это не самое приятное знание.

Неизменно пока одно: утром я встаю и пишу. Орудую тяпкой и лейкой на собственной вордовской клумбе. Я думаю о своем устройстве. Сверху —свежие впечатления от мира: они живы, пока не вымыты руки. Струящаяся вода в ванной является сейчас более ощутимой границей для меня между улицей и домом, чем входная дверь, которую даже не хочется закрывать: какой дурак в карантин добровольно будет ломиться в помещение. Эти впечатления тают так быстро, что я не успеваю их схватить и облечь в слова, за исключением нерастворимых в воде и мыльной пене.

Чуть глубже – мои мысли, созданные этими впечатлениями. И они, многие из них, напротив, неистребимы. Порой, единственный способ от них избавиться – это заполнить ими другого человека, но заклятых врагов рядом нет. Еще глубже – воспоминания, всклокоченные мыслями и впечатлениями, смешанные с фантазиями и умозаключениями, возникшими давно и запертыми внутри меня на долгие годы.

А на дне что-то особенное, не имеющее формы, цвета, звука, запаха, времени и идей. Может быть, это нечто и есть Я, окруженная внутренними тюремщиками. Будем знакомиться. Внешняя тюрьма – отличное, беспроигрышное средство обнаружить все внутренние тюрьмы, в которые ты сам себя однажды посадил.

Я фантазирую, как бы это было, останься я сейчас совсем одна, без связи с внешним миром. Думаю, я писала бы юмористическую прозу. От крайнего ужаса мне хочется хохотать до одури. А потом я снова могу дышать. Но я не одна. Квартира ассоциируется у меня с перинатальным периодом, с утробой матери. Как пройдет завершение карантина? Что будет сигналом для разрешения появиться на свет? Внутренняя активность узников чрева квартиры или срок, установленный свыше? А к тем, что захочет повременить будут применять щипцы или кесарево сечение?

Ужас поутих и появилось место для других чувств: тоски, уныния и безнадежности. В ужасе еще много свободы.

То, что спроецировано в будущее:

– Радость

– Воодушевление

– Восторг

– Ликование

– Задор

День 7

Я проспала и больше не являюсь единоличным представителем бодрствующих этим утром. Писать в такой атмосфере крайне непросто. Первая мысль сбита шумом воды в ванной, вторая – грохотом посуды из кухни, третья – под прицелом шагов. Когда моя дочь была маленькой, я приноровилась поздно ложиться спать и досыпать днем, вместе с ней. Благо, ее дневной сон продолжался до четырех лет. В темноте и тишине моя жизнь проявлялась в иных формах: темно-синих буковках на голубом экране, написанных под никнеймом, так крепко вжившимся в меня, что в определенных кругах меня до сих пор узнают, стоит мне его назвать. Начала виртуальной жизни на форуме я не помню. Кажется, я искала там работу в 2001 году. Мой персонаж пережил развод и новое замужество, несколько переездов, обучение в вузе, появление в доме собаки, пробу в нескольких профессиях, одна из которых отчасти приглянулась тем, что время в голубом мире не подвергалось ограничениям. С рождением дочери я сменила основную ветку: с «Женского вопроса» на «Родительство», с получением прав – проявилась в «За рулем». Жизнь была не только виртуальной, живые встречи обитателей форума оказались незабываемы. Интересно, как поживают сейчас пьяный таракан и Писатель, Шизофрения и Не леди, Идея и Провокация, Полуночник и Изя Шниперсон?

Форум был местом, где в крайне сложные времена моя семья получила огромную поддержку. Моему племяннику, заболевшему лейкозом, сдавали донорскую кровь люди знакомые и незнакомые. Практически каждый будний день на протяжении шести месяцев. Собирали деньги на трансплантацию костного мозга. Я впервые в жизни стояла с протянутой рукой, крайне уязвимая, сгорающая от стыда и потихоньку привыкающая к нему. Некоторых мер недостаточно, чтобы спасти жизнь. Вот только теперь я понимаю, что тогда спасли меня, восстановив мою веру в человечность, напрочь утраченную в других трагических событиях.

Я до сих пор с удивлением встречаю людей из той жизни: удивляюсь и радуюсь. Забавный миг каминг-аута никнеймов на обучающей гештальт-терапии группе, которому предшествовали долгие сомнения, говорить ли, кто я. Встреча на другой группе с консультантом по грудному вскармливанию, с которой я прежде была лишь заочно знакома на форуме, и звонила ей по столь деликатному вопросу, о котором тоже стыдно вспоминать. Ночные купания в море на коллегиальном выездном мероприятии с соратницей по «Паноптикуму», куда меня занесло лишь однажды, но обладательницу этого ника я читала давно и с удовольствием.

Некоторые из тех людей стали близкими друзьями. С некоторыми из них пути разошлись навсегда или увеличилась дистанция. Я окончательно ушла с форума, когда у меня появилось живое сообщество, в котором отсутствовало дистанционное общение. Я уже могла иначе.

Сейчас я представляю, а что если бы сообщество перенеслось бы сейчас на этот синий фон, придумываю ники людям, которых знаю лишь по именам. И остро переживаю свою инаковость, обнаруживая насколько непрост для меня средний вариант: виртуальное видео. Ничто так больше не зависит от качества связи, от третьего фактора. Буквы можно скопировать и прислать вновь, если страница зависнет, но пробиться через другому через пикселированный экран сейчас мне кажется невозможным.

А если бы завтра оказалось, что так будет теперь всегда? Если это уже не нужно пережидать, а просто такой стала жизнь: ограниченной и стабильной. Я могла бы зарабатывать и в таком формате своей профессией, да вдобавок писать тексты или выполнять какую-то черновую дистанционную работу. И, как верно отмечают поборники крайних мер, не выходить из дома весьма экономно. Будем считать, что вопрос финансовой безопасности решен в ближайшей перспективе. Правда я целиком и полностью оказалась бы во власти провайдера, но это нестрашно, у него нет короны. Что там дальше по пирамиде Маслоу?

Быстро пробегая по ней глазами, я не нахожу ни одного противопоказания против сегодняшнего образа жизни, ни одной возможности для возмущения. И куда подевалось мое Альтер Эго в форме протестующей Бабы Яги? Пришла пора и ей отправляться на покой, вытянуть костяную ногу да поджидать добрых молодцев в виртуальной избушке. Топить виртуальную баньку, собирать снедь на виртуальный стол. А ежели заметит виртуального Кузьку, то тюрю ему в рот, чтобы жил-не тужил, крепко спал до виртуальной весны.

Сегодня муж в привилегированном положении: за ним приедет машина, имеющая пропуск, и отвезет его на свободу: сделать обмеры. Наверное, именно так выводили временно из концлагеря евреев-врачей, если в них появлялась острая нужда: окажи помощь немецкому офицеру, а после отправляйся назад, знай свое место. Мы не в концлагере, а муж ликует в предвкушении. Ему, в отличие от меня непривычно столько времени проводить дома.

Вчера мы впервые пошли в магазин совсем без необходимости, то есть незаконно. На улице ледяной ветер и ярчайшее солнце – редкое сочетание южной весны. Людей становится все больше: разнообразие масок, многие из которых несут эстетическое значение, важный маркер наличия блата в фармацевтических кругах. У нас масок нет. Сейчас я больше всего боюсь того, что в магазин запретят выходить без оной, и придется разбираться в юридическом термине «маска», что согласно ноте закона может быть отнесено к ней, а что не соответствует заявленным критериям.

На обратном пути зашли на почту, место, отсутствующее в списке разрешенных, но ежедневно работающее и собирающее около себя очереди: мечта любой казачьей бригады. Сборная посылка из Китая – привет из прошлой жизни, в которой дочка планируя дизайн будущей комнаты, выбирала удивительные для меня предметы интерьера – гобеленовый постер, замысловатые розовые часы на цепочке и гирлянду на стену. Сейчас – они словно ниточка в будущее, в котором эта комната ждет ее, несмотря ни на что.