– Концепцию передвижения на каком-то транспорте вряд ли можно назвать новой, – продолжил он. – Когда я был мальчишкой, французский изобретатель Никола Жозеф Кюньо разработал машину с паровым двигателем для перевозки пассажиров. А всего пару лет назад Ричард Тревитик построил своего «Пыхтящего дьявола», который мог перевозить шесть человек!
– Хм. Учитывая, что мы сейчас едем в карете, запряженной лошадьми, смею предположить, что эксперимент не удался.
– К сожалению. Машина сломалась спустя несколько дней, угодив в овраг. А потом и полностью сгорела. Там что-то было связано с испарением воды, которое произошло, пока за машиной не следили, или с каким-то еще пустяком. Несмотря на это фиаско, я все еще полагаю, что мы на пути открытия новых способов передвижения, чего-то вроде пароходов, которые сейчас заменяют корабли. Я прав?
Кендра не могла устоять перед его молящим взглядом.
– Правы. Человечество многое достигнет в транспорте.
– Будем ли мы летать?
Кендра улыбнулась. Наверное, любое поколение лелеяло мечты о полетах.
– На луну и не только.
– Боже. – Элдридж был поражен. – Вы летаете на луну? Ее колонизировали?
– Нет. И полеты на луну происходят не так уж и часто. Гораздо чаще космонавты летают на космическую станцию… – Осознав, насколько легко с ее губ слетает информация, Кендра сжала их и покачала головой.
– Космическая станция? Боже, что бы я только не отдал, чтобы побывать в вашем будущем, мисс Донован. Скажите, что человечество узнало о планетах? Существуют ли где-то еще мыслящие создания во Вселенной? Контактировали ли мы с ними? Могу ли я попросить вас рассказать мне об этом еще, моя дорогая?
Кендре было сложно решиться. Восторг герцога заставлял ее смотреть на свою эпоху как на искусно высеченную скульптуру, что-то, что должно вызывать благоговение, восхищение и желание. Она же до этого воспринимала многие вещи как само собой разумеющееся.
Она понимала, что герцог будет вне себя от восторга, когда услышит про интернет, особенно про скорость, с которой перемещается информация. Он вел переписку с единомышленниками из сферы науки и философии по всей Европе, обменивался с ними идеями и обсуждал теории. Она видела, как он окунал перо в чернила и писал длинные послания для отправки им. Могли пройти недели, а то и месяцы, прежде чем он получит ответное письмо. Как медленно, подумала она снова. Если бы он мог взять телефон, войти в скайп или отправить имейл, ему это показалось бы чем-то дивным и волшебным. Даже ему, человеку науки.
– Мисс Донован? – настаивал он, одаривая ее вкрадчивой улыбкой. – Что плохого может случиться, если вы мне доверитесь?
Боже праведный. Откуда ей знать?
– Может ли взмах крыла бабочки в одной части мира вызывать ураган в другой?
Элдридж нахмурился.
– Не думаю, что это возможно.
– Это теория, эффект бабочки, также известный как теория хаоса. Согласно этой теории, одно якобы несущественное действие может иметь развитие и повлечь за собой разрушительные последствия. Понимаете? Не знаю, над чем сейчас работают ваши знакомые ученые. Что, если вы поделитесь с ними чем-то из того, что я вам рассказала, и эта информация будет недостающим фрагментом для того, над чем они работают? Фрагментом, который должен был возникнуть только спустя десятилетие или век? Я могу изменить временную прямую.
– Но что, если вы поделитесь чем-то, что изменит мир к лучшему? Вы об этом думали, моя дорогая?
Кендра замолчала на какое-то время, затем тяжело выдохнула.
– Фриц Габер, – произнесла она.
– Простите? Кто такой Фриц Габер?
– Человек, который тоже хотел изменить жизни людей к лучшему. – Она вспомнила фотографию человека, с залысинами, усами, круглолицего, с очками, похожими на те, что носил Теодор Рузвельт.
– Ему это удалось?
– Да. Поначалу. Он изобрел удобрение, которое в разы повышало урожайность. Возможно, он спас тысячи людей от неминуемого голода.
– Это удивительно.
– Так было… пока не разразилась война и его изобретение не взяли на вооружение.
Кендра имела в виду ядовитый газ, который ученый разрабатывал для Германии во время Первой мировой войны, благодаря чему Фриц Габер получил новое прозвище – отец химического оружия. Во Второй мировой войне нацисты будут использовать его изобретение в газовых камерах для убийств миллионов евреев, среди которых были и родственники Габера.
– Я не могу предсказать, как любое знание, которым я с вами поделюсь, повлияет на историю, – сказала она, – а у человечества и так достаточно проблем, с которыми ему приходится сталкиваться.
Вид Элдриджа показывал, что ему хотелось еще поспорить. Но вместо этого он вздохнул.
– Вы все в будущем такие пессимисты?
Она засмеялась.
– Если читаешь новости, это неизбежно. Мы – сборище мрачных нытиков. И вспомните, чем я занимаюсь, то есть занималась. – Ее голос звучал хладнокровно. – Я не пессимист. Я реалист.
– Да… Я знаю, чем вы занимаетесь. – Он задумчиво посмотрел на нее. – Ваша теория бабочки предполагает, что произвольные события, даже самые несущественные, связаны между собой. Не думали ли вы, что это относится и к вашей ситуации?
– Что вы имеете в виду?
– Месяц назад я думал, что для вашего нахождения здесь есть какая-то причина, – напомнил ей герцог. – Вы спасаете общество от всяких извергов. Понимаете, дорогая? Мой племянник не убивал леди Довер. Я это знаю, а вы это докажете. Кажется, мы все еще нуждаемся в ваших услугах.
* * *
Когда карета въехала в Лондон около трех пополудни, заходящее солнце окутало город серой мглой. По крайней мере, такова была первая мысль Кендры, когда она выглянула из окна. Затем она поняла, что увиденное ею было следствием загрязнения воздуха в девятнадцатом веке, коричневатые вредные испарения, которые низко нависали над городом, – результат использования миллионов каминов на угле и дереве; повсюду летали также частицы сухого навоза.
Как только они оказались в черте города, Кендру атаковал запах тухлых яиц, звук цоканья копыт и гром от колес повозок по мощеным улицам, крики разносчиков («Горячие пирожки!», «Букетики!», «Свежие устрицы и моллюски!»), которые смешивались с рокотом голосов, перемежающихся со смехом и гневными выкриками, а также странный стук и пронзительный звон. Люди стремительно сновали вдоль зданий, перебегали загруженные дороги и высыпали из узких извилистых проходов. Совсем как толпы пешеходов, бегущих по делам в современном Лондоне, подумала Кендра. Разве что менее искушенные в плане урбанизации.
Кендра наблюдала за попрошайками, съежившимися у входных дверей домов, и детьми, одетыми в лохмотья, бегающими по улицам и, как ей казалось, то и дело воровавшими с тележек торговцев. Были рабочие всех мастей, грязные и растрепанные, но и чистенькие в домотканой одежде. И, как она с удивлением заметила, совершенно разных национальностей. В толпе большинство составляли белые лица, но были и черные, азиатские, восточные и средиземноморские.
Сельский пейзаж постепенно рассеивался, оставляя место рядам узких, окрашенных копотью одноэтажных и многоэтажных домов. Издалека она увидела знакомый купол собора Св. Петра и шпили здания Парламента, но эти достопримечательности города вскоре пропали из вида по мере того, как они двигались по узким улочкам, по которым кучер герцога искусно направлял карету, несмотря на плотное движение. Улицы были переполнены наездниками, погоняемым скотом, наемными экипажами, общественными и частными экипажами и нескончаемой вереницей пешеходов. Казалось, нет конца и края этим потокам людей.
Герцог тоже был под впечатлением.
– Не помню такого кошмара, – пробормотал он.
Кендра увела свой взгляд от окна.
– Когда вы в последний раз были в Лондоне?
– Три, может, четыре года назад. Семья пользуется моей резиденцией здесь. Кстати о ней, она пока что не совсем пригодна для жилья. Кейро привезет слуг, но так как они приедут на пару часов позже нас, мы пока нанесем визит Алеку.
– Он не у вас остановился?
– Нет, у него своя резиденция.
Кендра почти что не слышала его слова. Ее взгляд был снова прикован к происходящему за окном. Больше месяца назад она сама ехала по этому яркому и шумному городу, объединяющему в себе древнюю архитектуру и современные небоскребы. Само собой, этих сверкающих зданий из стали и стекла не было видно, но удивительное количество ранних сооружений все еще стояли.
