Манчестерский дневник

Вступление

Толстые шины маленького детского велосипеда шуршат по потрескавшемуся асфальту улицы Курляндской. Скорее всего, начался апрель месяц – солнышко уже не только светит, но и приятно пригревает. Почерневший снег заиндевелыми кучами лежит вдоль широкого тротуара, потихоньку испаряясь и тая. Приятная холодная свежесть проникает через ноздри и рот в лёгкие, радостно кружится голова. Жёлтые дома сверху, слева и справа надвигаются на мальчика, а велосипедик с толстыми шинами неумолимо несёт его вперёд, в сторону давным давно засыпанной песком и землёй реки Таракановки. Мальчишка смело крутит педали и велосипедик с изображением мишки на втулке рамы несёт его навстречу раскрывшему свои объятия будущему. У него ловко получается держать равновесие на оставшихся двух колёсах, несмотря на то, что два других, вспомогательных, демонтировали только несколько минут назад. Ребёнок катится и держится в седле так, словно он с этим велосипедиком вместе родился.

Раннее утро. Это, возможно, начало питерского лета – ранние восходы на светлом, не знающем в данную пору заката солнца, небе. Так называемые “Белые ночи”. Стрелки часов движутся куда-то к четырём часам утра, но мальчику уже не спится. Он смотрит в окно на бело-голубое небо с нежными розовыми мазками на его фоне, мазками пастели от пробуждающегося солнца. Мальчику не спится, и его переполняет тёплый незнакомый восторг и чувство глубокого счастья: в коридоре стоит его новенький велосипедик “Орлёнок”, мама ещё вчера купила его, наконец-то, накопив для его покупки большую для зарплаты инженера сумму. Рама у велосипеда тёмно-голубого цвета, а крылья – никелированные, отражающие в себе, как в зеркале, траву, машины- всё окружающее. Мальчик, тихонько одевшись и прокравшись в коридор, чтобы не разбудить спящих маму и бабушку, выносит свой новый велосипедик на лестничную площадку, вешает его на плечо, и лёгкой трусцой спускается с пятого этажа в свой двор-колодец. Там, оседлав железного конька по имени “Орлёнок”, он выкатывает его через пасмурные дворы, сдержанно улыбающиеся ему розоватым рассветом, на Курляндскую улицу, и несётся навстречу июньскому ветру, свежесть которого через нос и рот наполняет его лёгкие, радостно и задорно кружа голову. Этот головокружительный ветер соткан из запахов хранящегося солода на соседской фабрики имени Степана Разина, из ароматных составляющих парфюмерной фабрики, находящейся напротив Судостроительного техникума и от цветущих тополей, которыми в изобилии засажены все аллеи и улицы района.

*****

Сильный ветер врывается под куртку у горла и у рукавов, обнимая всё тело колючими мурашками. Леденящий ветер через нос и рот наполняет лёгкие и кружит голову. Мальчишка-подросток радостно и восторженно продолжает крутить педали, несмотря на достаточно крутой подъём моста имени Лейтенанта Шмидта. Новенький взрослый велосипед марки “Украина” сияет чёрной краской на раме, крыльях и, что особенно примечательно – двух багажниках, переднем и заднем. Подросший мальчишка ловко лавирует на этом своём коньке между других “коней”, достаточно опасных тяжеловесов- грузовиков и легкого транспорта. Если бы его мама видела, как он один между машинами вот так ездит по дороге! Она бы сразу и полностью покрылась сединой, а сына закрыла бы под замок, пока он сам не состарился и мирно не поседел. Все мальчики, да и все дети, когда-то доставляют беспокойства и переживания своим заботливым любящим матерям. Наверное, до конца жизни жителям проспекта Огородникова будет слышан нечеловеческий крик одной из матерей, не уследившей за своим мальчиком по имени Юра. Наверное, все матери будут стараться ещё внимательнее следить за своими чадами, мальчиками и девочками. Тогда этот пятилетний мальчик Юра остался жив, но рукав его пиджака навсегда остался пустым, бесхозно и сиротливо засунутый в карман. Вагоновожатая, видя эту детскую руку, лежащую на рельсах, наверняка уволилась со своей работы и никогда больше не села в кабину трамвая.

– Однорукий, однорукий, – обзывал в отместку на обиду один мальчишка другого, отвечая на агрессию и злобу ребёнка-инвалида этим жестоким, необдуманным оскорблением, сожалея о нём потом всю свою жизнь, сожалея об этой своей несдержанности, об этих злых словах.

Спуск с моста был лёгким, и восторженный, подросший мальчишка не оглядывался вокруг и даже не думал об окружающих его железных дымящихся монстрах. Чёрно-глянцевый, теперь уже полноправно взрослый, велосипед с двумя багажниками нёс его вперёд и вперёд, как он думал, в светлое и безоблачное будущее. По обеим сторонам моста ёжилась северная Нева, наполняя и пронизывая выросшего ребёнка своим суровым дыханием.

08 февраля 2005 Поездка в Манчестер

Это было уже позавчера. Шамеш Центральной синагоги города Антверпена всё обещал и обещал Леви отправить его в Манчестер – Англию посмотреть, посмотреть на английских евреев и на их образ жизни. День поездки смещался каждый раз то одним, то другим обстоятельством: то нужный человек куда-то уехал, то внук у него вдруг родился и множество иных жизненных событий. После почти годовой “протяжки”, подошёл, по окончании утренней службы, к Леви шамеш по фамилии Безбородый и сообщил ему:

– Ну вот, теперь в феврале ты можешь ехать.

В дорогу собирались долго, очень долго. Вымеряли и перепроверяли маршрут, срок поездки. Наконец, решение было принято – ехать в Роттердам, в Европорт, оттуда на Гуль, а уже оттуда до Манчестера относительно и рукой подать. Всё удовольствие двести шесть евро и, приблизительно, пятьсот километров езды в оба конца.

Школа 268

Ленинский район города Ленинграда, где из одной улицы можно перейти на другую и третью, используя лишь подворотни и проходные дворы. Недалеко от гостиницы «Советская» среди этих дворов есть большой прямоугольный двор, в котором размещено прямоугольное розовое здание с белыми колоннами. Это двести шестьдесят восьмая школа . В эту школу, в какой-то момент, совершенно своевольно перевели всех учеников школы номер двести семьдесят один, поскольку кому-то из Городского управления образования, видимо, понадобилось это симпатичное здание с удачным расположением. Целый год должен был ходить Леви в это “здание с удачным расположением” и отсиживать в нём уроки, на которых никто никого не учил и никто ни у кого не учился. Ученики курили в классе, играли в карты, ругали учителей, даже и чаще всего матерно, учителя плакали. После окончания уроков из здания невозможно было выйти не пройдя мимо великовозрастного недоучки, который, подобно охраннику, стоял у дверей и требовал со всех выходящих отдать мелочь – он тряс. Он тряс эту мелочь на последующую покупку выпивки и сигарет. Каждый такой выход из этой школы сопровождался или короткой дракой, или, в любом случае, испорченным настроением.

Леви был один. У него не было ни друзей, ни приятелей. Какие-то прохожие, фигуранты, окружали его. Леви с детских лет увлекался изучением языков и один из его одноклассников прознал об этом.

– Ты можешь, пожалуйста, перевести, что написано на этой пластинке? – спросил его одноклассник.

Леви перевёл. Потом этот юноша подходил ещё не раз, прося перевести тексты с различных заморских упаковок, тексты зарубежных песен. Они с ним тогда немного сблизились и после школы вместе возвращались домой. Этот одноклассник жил в доме на углу проспекта Огородникова по дороге в сторону левиного дома. Дойдя до этого тёмно-серого монументального здания, покрытого штукатуркой, подобной гусиной коже, один парень поднимался к себе в свою квартиру, другой же шёл дальше к себе домой. Звали того паренька не совсем по-русски – Серёжа Кундер.

Воскресенье 6 Февраля. Манчестер

Билет заказан, вещи в сумку уложены, только вот сердце никак не уложить! Ни в чемодан, ни в сумку. Никак не хочет оно расставаться ни со своей семьёй, ни с домиком. Полежал Леви на диване и в одной позе, и в другой – а ехать надо. Вышел из дому раз, зашёл обратно. Ещё и ещё раз. Но вот он уже сидит за рулём автомобиля, машет всем прилипшим к окнам и стоящим на крыльце: поехали!

Светило солнышко. Погода стояла вовсе не февральская, а самая весенняя. Сегодня воскресенье. Пробок совсем нет. Вот уже, казалось, нескончаемый Харингсфлитбрюг через Виллимстад остался позади, а впереди ждёт зияющая пасть подземного дракона – Хаенорд тунеля. Окружная автомагистраль ведёт Леви сначала вокруг Роттердама, а потом вдоль бесконечных нефтеперерабатывающих предприятий и судоходной реки Маас. Номер какой же гавани был мне нужен?

– 5870. Значит, это сюда.

– Hallo! Ваш паспорт, пожалуйста, – кивает чиновник.

– Пожалуйста. Вот, паспорт. Вот карта Visa. Шторма нет на море? Нет? Вот и славненько. Тогда едем дальше.

– Hallo! Откройте, Ваш багажник, пожалуйста, – обращаются ко мне жандармы.

– Пожалуйста.

Жандармы, не найдя там двадцати или хотя бы хоть сколько-нибудь замороженных китайцев или индусов, с сожалением захлопывают крышку багажника и указывают дальше в сторону парохода.

Чтобы попасть в его чрево, надо въехать по невероятно крутому подъёму-горке, это чрево продолжает поглощать и поглощать движущийся поток машин, подобно жертвенными животным для хищного прожорливого дракона. Имя дракона-лайнера “Pryde of Rotterdam”.

Леви с машиной в утробе этого дракона, в грузовом трюме. Закрывает машину и шагает к стойке, где ему вручают “ключ” от каюты.

Стоя на нужной палубе, Леви открыл бумажным карточкой-ключом дверь. Вошёл внутрь. Два нижних места уже заняты более проворными сопассажирами. Ну что ж, наверху иметь место тоже неплохо. Устроился. Сопассажиры совсем неразговорчивы – один немец по имени Томас Шулер, учится, зачем-то, в Англии, а другой – неизвестно кто и откуда – так и не проронил ни слова за всю эту морскую поездку.

Волосы головы “другого” и хвостик его бороды были выкрашены в белый цвет, лицо украшено серёжками и пирсингами, он всё время спал, пока Леви бодрствовал, а о своём присутствии сообщал лишь исходившей от него вонью, декларировавшей любовь к алкоголю и табаку. Покинув этот маленький колоритный коллектив, Леви вышел из каюты и спустился на нижнюю палубу в просторный зал. Игровые автоматы шеренгами, как солдаты на параде, выстроились по обеим сторонам этого зала. Стояли ещё и другие закрытые чехлами, готовясь обстрелять и победить кого угодно, кто осмелится к ним подойти, пушки-столики-рулетки. Пароход-казино – справедливо заключил Леви и пошёл дальше, разглядывая и изучая внутренности и достопримечательности “Роттердамской гордости”. Чем дальше он двигался, тем меньше его окружало что-либо заслуживающее внимания: многочисленные столы, прогнутые под тяжестью разнокалиберных бутылок, полупьяные вальяжные лица, полулежащие на бордовых плюшевых диванах. В конце зала находились судовые магазины, забитые своеобразным оружием массового поражения и предметами скоротечных порочных удовольствий: табачной и алкогольной продукцией, стопками журналов с голозадыми белозубыми красавицами на их обложках.

– Суета сует и погоня за ветром, – подумал Леви, – ветром в голове и в кошельке.

Он подошёл к большущему овальному окну иллюминатора. Бездонная темень молча глядела на него в ответ. Не видно и не слышно волн, не видно и не слышно звёзд и луны. Такова обычно ночь Северного моря. Леви постоял ещё мгновение перед этой пустой молчаливой великанской глазницей.

Постоял, шепча губами свои незатейливые просьбы – мольбы о благополучной поездке, о благословении, о добром отъезде и возвращении. Прошептал, сказал “Амень” и пошёл к себе на покой, в свою, на эту ночь, каюту 10218, железный замок которой открывался бумажным ключом.

На верхней левиной койке была табличка: “Пользуйтесь лестницей”.

Леви понадеялся на свой рост и “спортивность”, полез, но не сумел с первого раза одолеть подъёма, спрыгнул обратно на пол, а потом, со второго раза, всё же одолев, перекатился на спину и облегчённо вздохнул:

– Ну вот, день иссяк.

В другой ситуации непросто было бы заснуть в такой сплошной железной коробке, неряшливо выкрашенной в больнично-белый цвет, подобный настоящему архаичному сейфу, но усталость дня, впечатления, семейные перипетии, переезды, так властно надавили на веки, что он почти сразу погрузился в глубокий морской сон, подобный последнему виду из иллюминатора – чёрному, непроглядному мессиву моря и неба, зловеще беззубому и безмолвному, и заснул. До завтра.

Серёжа Кундер

– Тебе Сережа Кундер звонил.

– Да, мама. Давно о нём ничего не было слышно. А чего он хотел?

– Рассказал, что его выписали из психиатрической больницы, где он находился на обследовании и лечении. Там ему поставили диагноз «Шизофрения», и “выдали” вторую группу инвалидности.

Теперь вот ему не надо будет работать, как он и мечтал когда-то в детстве, печально подумал Леви.

– Что он хотел, мама?

– Ничего. Просто интересовался, где ты и, как у тебя дела.

– Надо зайти к нему.

– А надо ли?

Мама всегда берегла Леви от неблагожелательных, как ей казалось, знакомств. Совершенно справедливо. Но от всех сберечь всё же не сумела. Из всего класса той злополучной школы номер двести шестьдесят восемь, Сережа был, наверное, самым лучшим кандидатом в приятели, но и то только на фоне учеников этой школы. Он не хотел учиться и заниматься каким-нибудь трудом. В трёхкомнатной квартире вместе с ним жили бабушка, мать и брат. Брат долго маялся в поисках работы, но потом всё-таки пристроился инкассатором на Железной дороге. Женился, родил девочку и умер, в раннем для этой распространённой болезни желудка, возрасте. Серёжа остался один с матерью и бабушкой. С чёрного рынка он приносил редкие пластинки, ставил их на свой патефон, и на полной громкости с открытым окном слушал днями напролёт “космическую музыку” разных зарубежных исполнителей. Леви изредка заходил к нему, звал пройтись по городу:

– Пойдём, Серёга, чего дома сидеть? Смотри, во дворе погода какая чудная!

Серёга сначала собирался было прогуляться, надевал кроссовки, но в последний момент передумывал:

– Знаешь, давай в другой раз? Я сейчас музыку немного лучше послушаю.

Они не виделись уже очень давно, и вот, теперь это безрадостное сообщение. Леви приехал к маме из за границы, где он находился много лет. Мало чего радостного за это время произошло в Петербурге, в “их” районе – в основном вещи неутешительные и печальные. И не только в семье у Кундеров.

И тем не менее, навестить парня надо, не сказав вслух, чтоб не растраивать маму, подумал Леви.

Последний этаж глухой питерской парадной серого дома-колодца. Звонок в окрашенную суриком дверь:

– Кто там?

– Здраствуйте!

Дальше за дверью слышится оживление и прокуренный голос безошибочно называет точные левины данные вплоть до домашнего адреса и телефона. Потом дверь резко распахивается и легко узнаваемый Серёжа своей скороговоркой приглашает Леви внутрь:

– Как я рад! Как я рад! Заходи, заходи! Хочешь сигаретку покурить или музыку послушать, например “Электрик лайт оркестр” или “Будка суфлёра”?

На столе посредине комнаты высится гора из пачек дешёвых сигарет – Балтийских, Прима. В комнате сизо от дыма. Зубов у Серёжи почти не осталось, сигарету он курит одну за другой. Волосы покрыты прокуренной жёлтой сединой, цвет кожи землистый, лицо одутловатое.

Лев и в такой музыке ничего не смыслит, и отвечает:

– Нет. Не надо, благодарю.

– Хочешь пластиночку на память взять?

Леви отрицательно кивает головой.

– Могу ли я что-то для вас сделать? Вот здесь у меня некоторые носильные, ещё добротные вещи, может они вам пригодятся?

Сергей охотно забирает мешок. Безразлично благодарит. В комнату на шум разговора старых приятелей входить постаревшая мать Сергея. Она ещё помнит и сразу узнаёт Леви.

– Ты не хотел бы купить нам овощей?

Леви не отказывается, и с выданным заботливо списочком и охотой идёт сначала в аптеку, а потом в продовольственную лавку. Когда возвращается с покупками, то мать Серёжи просит его снова повторить этот поход по закупкам. Леви снова не отказывается и вскоре возвращается вновь нагруженный пакетами. На третью попытку постаревшей, но ставшей более энергичной матери приятеля послать Леви в следующий заход по магазинам, Леви обращается к ним обоим::

– Мои дорогие! Очень рад, что мы увиделись, что я вам хоть немножко и чем-то смог помочь. Прошу меня извинить, меня сейчас ждут неотложные дела и люди, которым я также смогу, может быть, немножко быть полезен.

Молчаливое согласие, окрашенное лёгким разочарованием, разливается по прихожей – визит окончен.

Серёжа, закрывая за Леви входную речь, провожает его своей пулемётной речевой очередью:

– Заходи ещё! Обязательно заходи! Музычку послушаем, а то и прогуляемся куда-нибудь, пройдёмся по городу.

– Конечно! Обязательно приду! – посылает Леви свои слова уже с нижней площадки лестницы, стоя перед зарешеченной кабиной лифта. Старая коробка на железных тросах лениво и со скрипом спускает его вниз на первый этаж, который обдаёт Леви затхлым запахом старого здания, запахами дешёвой приготовляемой пищи, вырывающиеся сразу из нескольких квартир и смешивающийся на первом этаже с друг другом. Леви пытается задержать дыхание и идёт навстречу свету и чистой струйке воздуха, просачивающиеся через приоткрытую парадную дверь. Он рывком распахивает её, и оказывается окружённым стенами каменного серого колодца. Сверху зияет дыра, из которого смотрит такое же серое, как и стены домов, небо, из рванных щелей которого струится золотистая лазурь, которая подобно драгоценному сокровищу скрывается за тучами. Леви глубоко и облегчённо вдыхает этот свежий, благодатный воздух улицы:

– Слава Б-гу! Важный визит дня завершён! Хранит их всех Г-дь!

7 Февраля. Манчестер

Леви проснулся, и сразу одновременно ощутил себя на корабле в железном сейфе и во времени близкому к шести, времени подъёма. Нащупав рукой выключатель на стенке сейфа, нажал. Заклокотал, заморгал и разгорелся белый неоновый свет.

– Благодарю Тебя за то, что Ты по Великой милости Своей возвратил душу мою мне. Велико Твоё доверие ко мне, – зашептал Леви, ощущая себя живым и сознавая, что ему подарен новый день. Так он и начался новый день: седьмой день февраля.

Каюта-сейф такая маленькая, без окон, что не было и речи о том, чтобы хоть как-то отжаться и взбодрить зарядкой полупроснувшееся тело. Душ же принять было возможно, и Леви использовал эту возможность максимально, наслаждаясь сначала горячими, а потом холодными струями воды. Быстро оделся и вышел наверх, в кают-компанию, пока сокаютники ещё спали. Больше он их так и не видел. Бархатная тьма окутывала судно. Леви постоял у зачехлённого столика, попросил, прошептавши пожелание хорошего дня, хорошей дороги. Закончил и оглянулся: магазинчики уже светились лампами и вялым движением персонала и клиентов, пытаясь до прибытия в порт ещё побольше продать своих товаров. Леви подошёл к голландскоговорящей рецепцеонистке и поинтересовался на её языке:

– Госпожа, извините, когда прибываем?

– Уже подошли, – ответила госпожа – надо дождаться иммиграционных властей. Скоро должны приехать. Власти и вправду не заставили себя ждать, пока Леви сидел в детской комнате и смотрел на сладенькую историю о любви коричневой Покахонтас. Прозвучал сигнал, и голос на четырёх языках пригласил пройти на палубу к своим машинам.

По такому же крутому и извилистому съезду, как при заезде, Леви выехал вместе с другими автомобилистами на широкий причал и встал в один из рядов. Эти ряды выстроились на большой площадке в ожидании въезда в эту островную страну под названием Великоритания – Great Britain.

Загудели двигатели и движение началось. У ворот выезда стояли люди в куртках с жёлтыми светоотражающими полосами. Возле них нужно было притормозить и показать паспорт, чтобы можно было выехать за пределы порта. Вот запетляла антрацитная лента скоростной дороги – Motor way – между невысокими, но благородными горами. Справа, то и дело, проглядывало серое, окутанное светло серыми мехами-туманами беспокойное море. Понять о частых туманах можно было и по специальным табличкам, расположенными посередине дороги. В их чёрных рамках горели лампочки, составленные в трёхбуквенное слово “FOG”. Ещё очень долгое расстояние, почти до самого Манчестера, Леви сопровождали эти “FOG”. Дорога была совсем непутанная, она прямиком тянулась до Лееда, а через него и на Манчестер. От порта каких-то сто восемьдесят километров. Ерунда, по европейским меркам. Вот и съезд и магистрали и сразу нужный район – Салфорд. Это хороший знак. Но, как же найти теперь нужную улицу Брун-лейн, ведь ни карты, ни навигации нет. Леви заглядывает в словарь: брум – метла, лейн – дорожка. Надо, значит, искать “дорожку”. Только, чтобы слишком долго не искать, лучше спросить, решает Леви и заходит в первый попавшийся большой магазин со своей парковкой и вывеской на крыше “Копи”. В подвальном помещении клиентов мало. За кассой сидят носатые женщины в париках. Леви показывает им бумажку с адресом.

– Всё прямо и прямо, а у магазина Нетто налево, а там ещё раз налево – найдёте или спросите снова, – инструктируют женщины.

Улица Ланкастера многократно поднималась и опускалась, поднимая и опуская Леви, покачивая его в его машинке. Ему пришлось неоднократно спрашивать прохожих, чтобы понять на каком же повороте будет эта “Метёлочная тропинка”. Вот и нужный номер. Мезуза на косяке двери. Леви нажал кнопку звонка. Невысокая, круглая, как бочонок, женщина с соломенного цвета париком на голове отворила дверь:

– Кто Вы?

– Здравствуйте, моя фамилия Таубе,– сказал Леви, – мы с Вашим супругом договорились о моём приезде по телефону перед прошедшим Шаббатом.

– А-а. Сейчас мужа нет дома, – женщина собралась закрыть дверь.

– А когда он вернётся?

– Через час, – женщина на мгновение призадумалась – Таубе, Таубе… Ага! Да входите же внутрь. Вы ведь, действительно, договорились.

Леви вошёл в дом. Обычный домик. Немаленький, но мог бы быть и побольше. Женщина смешно суетилась:

– Идите за мной.

Она, часто дыша, поднималась по достаточно крутой лестнице, обитой ковровой дорожкой.

– Вот, Ваша комнатка, – открыла она дверь в небольшую, но светлую кабинку.

– Всё ведь не железный сейф,– подумал Леви, а вслух сказал:

– Fine. Very lovely.

Женщина вышла, а Леви разложил свои вещи на постели и спустился за ней вслед на кухню. В окно кухни он увидел въезжающую большую девятьсотсороковую Вольво, вагон. Из неё вышел и вошёл в дом бородатый мужчина в шляпе и очках. Он протянул руку Леви, а он – ему, и они пожали их друг другу, одновременно представившись.

– Я ему ключи от дома уже дала, – протараторила женщина в соломенном парике.

– Хорошо, хорошо,– только и приговаривал её муж.

Ещё немного постояв, все вместе сели за стол. Взяли и съели по куску хлеба, помазав его какой- то жёлтенькой пастой из банки с большой печатью и надписью “Кошер”. После такой коротенькой трапезы все вместе стали читать “Благодарение за пищу и за землю”, а закончив произнесли дружно и хором “Амень ве Амень”– да будет так. Произнесли “Амень” и все, как по волшебству исчезли. Господин Лайтнер побежал на свою работу, а госпожа вернулась к своему бесконечному хозяйству. Леви, уставшего с дороги, предоставили самому себе. Но, как же сидеть-то на месте и терять время, когда вокруг всё так захватывающе и интересно?!

Ради хронологии и справедливости надо упомянуть, что перед минитрапезой отвёз господин Лайтнер Леви в ближайшую ешиву, где они с множеством юношей-студентов молились послеобеденную молитву Минха.

Здание ешивы было похоже на дворец, и оно поразило воображение Леви, как, впрочем, и прохождение службы. При входе в здание ешивы, на окнах правого и левого флигеля, гроздями висели белые сохнущие рубашки. Леви до этого дня никогда не был в таком огромном помещении, битком заполненным юношами в чёрных костюмах и шляпах, в белоснежных рубашках. Все раскачивались в такт молитве и хором повторяли: “Барух – Благословен” и “Амень, амень”. Впечатление от этого действа было куда сильнее, чем от вида учеников-волшебников в чёрных колпаках при школе в книге про Гарри Поттера.

И вот, только после этого эпизода следовала жёлтенькая паста-смазка для хлеба, после трапезы которой Леви был оставлен один.

– Пойду пройдусь. Проинспектирую эту ближайшую улицу, – подумал Леви, оделся, вышел за дверь и пошёл. Он шёл и шёл по этой подпрыгивающей вниз и вверх дороге, а никаких достопримечательностей ему всё не встречалось. Лишь несколько убогих еврейских магазинчиков да пара стаек “пейсатиков” в лоснящихся комзолах, подобно вечерним теням, проплыли мимо. Встречались женщины в париках, толкающие большущие коляски и тянущие за собой одного, а то и двух-трёх детей. Леви двигался, словно притягиваемый невидимым магнитом, к центру города. Он уже полностью миновал улицу Ланкастер и упёрся в другую улицу. Повернул направо, прошагал ещё порядочное расстояние и, увидев высотные здания, повернул налево. Эта дорога вела сначала между гаражами, а потом вдоль очень-очень высокой стены и ещё более высокой башни. Снедаемый любопытством и желанием подтвердить свою догадку, Леви обратился к копошащимся у стены рабочим, занятым расщеплением дерева: