Ленинградские рассказы. Ностальгическое

Фотограф Сергей Подгорков

Фотограф Бернард Лэнгтон

Фотограф Сергей Пискарев

© Жанна Викторовна Стафеева, 2022

© Сергей Подгорков, фотографии, 2022

© Бернард Лэнгтон, фотографии, 2022

© Сергей Пискарев, фотографии, 2022

ISBN 978-5-0050-7101-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

НА ПОХОРОНЫ СТАЛИНА

Витька был чудовищно невезуч. Неуклюж, неповоротлив. Некстати рыж, болезненно бледен и яростно конопат. И вроде бы родился парень девятого мая, в День Великой Победы. И нарекли его «победитель». Словно бы мать его еще в тридцать девятом знала, что после Русско-финской будет еще война, и что народ наш в ней победит.

Однако за тринадцать лет сам Витька так ни разу и не победил. Но в драках, ни в игре в мяч. Очень уж был неловок. И отчаянно застенчив. Все время молчал. Во дворе имел кличку Малохольный.

Женька был Витькиной полной противоположностью – смазлив, ладно скроен, ловок, смугл, черняв и синеглаз. За что ни брался – все делал играючи. Характер имел сварливый, задиристый, голос громкий. Даже большие мальчишки старались лишний раз Женьку дорогу не переходить. Мал да удал. Женька-ЦЫган, как почтительно звала его шпана Петроградской стороны.

Малохольному жилось неплохо. Потому что Цыган всегда был за него. Все знали, что они еще с оккупации вместе держались. В Ленинград вернулись со Псковщины на одной подводе. И всегда во всем были заодно. Как братья. У Женька была сестра младшая, Ленка. А у Витьки – только мать. Отцов, то понятное дело, не было у обоих. Только Женькин пропал без вести в сорок первом подо Мгой, а Витькин сгинул еще в Русско-Финскую. И в этом тоже была чудовищная несправедливость. Женькин отец бился за свободу Великой Родины. А отец Витька погиб ни зашто ни прошто. Но никто из шпаны этим Витьку не попрекнул, не посмел. У самих не вернулись с войны отцы или братья, или дядья. И с Финской в том числе.За то у них был Отец Всех Народов – Сталин. Один на всех. И вот сегодня, восьмого марта пятьдесят третьего, они все осиротели. Во второй раз.

Сегодня даже у Витьки Малохольного неожиданно прорезался голос.

– Надо всем ехать, – хрипло произнес он, – ехать в Москву на похороны Товарища Сталина.

– Ехать, ехать, – поддержала шпана.

Решили, что соберутся у Московского вокзала, как стемнеет. Поедут зайцами, на крыше. Им бы только до Москвы добраться. А там уж каждый подскажет, куда дальше надо.

Матерям говорить про то было не велено. А то бы точно не пустили.

И вот Витька и Женек уже лежат на тощих пузах на скользкой крыше зеленого вагона. Крепко держатся за грибок печной трубы. Тесемки ушанок завязаны под подбородками. Они заледенели и впились в кожу. Светает. Слева и справа – грязноватый снег и унылые черные деревья.

Витька раздухарился. И откуда красноречие то взялось.

– Именно он, Товарищ Сталин, привел на с победе над фашистскими захватчиками и освободил нашу Родину от злобной гадины. Ему благодарны мы за наше счастливое детство. И наш долг…

Важность момента захлестнула Витьку, он зачем-то встал. Неловко, как и все, что он делал. Шальные поперечные провода пришлись на хрупкую шею. И вот уже летит прочь с глухим стуком непутевая Витькина голова, а худое тельце в кургузом пальтишке остается трястись на крыше. Женек, заливаясь слезами, крепко держит за руку то, что осталось от его друга. И даже сопли не вытереть. Одна рука держится за трубу, вторая за Витьку. Руки затекли и болят так, что сейчас отвалятся.Женек не знал, что делать. Где-то в груди теплилась надежда, что все это неправда, и что все это ему только почудилось. Но рядом маячило почерневшее от крови Витькино пальто. А в руке у Женька была ледяная твердая белая ладошка. Так они доехали до ближайшей станции, Женек Цыган и внезапно укоротившийся Малохольный Витька. Женек спрыгнул сам. Сбросил тело на перрону Побежал, спотыкаясь найти хоть кого-нибудь. Надо сообщить Витькиной матери. Обязательно надо. Его друг не может пропасть без вести, как отец…

Во дворе шептались, что ловкая шпана все-таки доехала до Москвы, но вот обратно никто не вернулся. Может, пропали в давке на похоронах, или еще что-то приключилось недоброе. Поговаривали, что народу в той толпе сгинуло немало.

«Вот он какой, товарищ Сталин, – подумал Женька, – сам ушел и сколько людей с собой увел».

А потом, на девятый день, приснился ему сам Товарищ Сталин. С усами, в военном кителе. Очень был недовольный.

«Ты не Женек Цыган, ты Евгений. И не по подворотням шляйся, а учись и работай. На кого страну оставляю? И на тебя в том числе. От твоего вдохновенного труда мощь ее слава зависит».

Женька проснулся, посидел немного в тишине, подумал, натянул рубаху и штаны и побрел на кухню к матери.

– Ма, – посмотрел он на нее с надеждой, – а можно так, чтобы и учиться и работать?

– О, нюжли за ум взялся? – всплеснула руками мать.

В тот же день подали заявление в ремесленное училище. Женьке выдали новенькую форму с металлическими пуговицами и фуражку с кокардой. Началась новая жизнь…

Евгений не любит вспоминать этот случай. Про Сталина с тех пор не сказал ни одного слова – ни хорошего, ни дурного. Избегает поездов, всегда выбирает самолет. И никогда не плачет на похоронах.

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ВОР

Главный редактор Бэллочка и редактор Шурочка и опять не позвали корректора Кутькина пить чай. Цейлонский, «со слоном» и дефицитными конфетами «Грильяж». Кутькин прихлебывал свой дрянной грузинский вприкуску с черствым коржиком прямо на рабочем месте. Делая вид, что вычитывает рукопись, он тихонько разглядывал Шурочку. Она ему давно нравилась, но сознаться в этом он не мог. Пока не мог.

Шурочка – холеная блондинка в костюме «джерси», с прической «паж». Маститые литераторы захаживают к ней с пиететом. Потому как Шурочка умеет методом простого вычеркивания превратить лохматую и кособокую рукопись в шедевр. Потому и носят они Шурочке «Грильяж» и «Жар-Птицу» коробками. А кто после гонораров да потиражных, и на французские духи может расщедриться! А что Кутькин?

Ему под пятьдесят. Он почти лыс. Уцелевшую прядь укладывает на макушку, думая, что это поправит дело, но лысина все равно предательски просвечивает. Он – простой корректор. Кутькин педантичен, усидчив, надежен. Тринадцатую зарплату Кутькин получает исправно. Но перспектив продвинуться по службе – никаких. Да и живет он в коммуналке

Но у тихого Кутькина есть план, который позволит все изменить. Как работник нивы литературы, Кутькин давно мечтает написать роман. Настоящий шедевр. И чтобы за него дали не только Ленинскую премию, но и премию Парижского Пен Клуба. Где этот Пен-клуб, и как в него принимают, и тем более, за что он раздает премии, Кутькин представлял плохо, но слышал, что дают ее в инвалютных рублях. Тогда – «распахни, Березка, двери».

Со всеми своими дефицитами.

В глубине души Кутькин понимал, что самому ему с дерзновенной задачей не справится. Поэтому по ночам он мыл золотой песок. Оставался допоздна, ждал, когда за Бэллой закроется дверь. И пулей влетал в ее кабинет, чтобы раньше уборщицы успеть выудить из мусорной корзины папки с забракованными рукописями. Магическая формула «рукописи не возвращаются и не рецензируются» давала Кутькину надежду на то, что никто никогда не востребует то золото, которое он годами намывал из отвергнутых рукописей.

Каждая серая папка с тряпочными завязочками вселяла в Кутькина радужную надежду на редкостный самородок, который он найдет, а это было непросто. Начинающие авторы почти всегда писали неразборчиво, но на машинистку они тратиться не желали. Значит, и копии текста у них не было. Зрение Кутькина с каждым годом ухудшалось. Линзы очков становились все толще, а взгляд – все печальнее.

Найденные красивые слова, неожиданные обороты или интересные сюжетные ходы Кутькин любовно выписывал на карточку и помещал в ящичек, типа тех, что мы видим в библиотеке.

Сидячая работа и еда всухомятку еще никому не добавили здоровья. У Кутькина обнаружилась подагра. Слово то какое! Будто мерзкая злая старуха вцепилась узловатыми костлявыми пальцами в косточку его правой ноги и ну давить, что есть мочи. А по ночам приходил цепной старухин пес и все грыз, грыз ногу… Пахучая мазь Вишневского облегчала боль совсем ненадолго. Невозможно было есть, спать, ходить на работу. И лишь одно занятие давало ему облегчение – это мытье его золотой руды.

Завершив работу с очередной папкой, Кутькин задремал. Ему снилось, как вручают заветную премию, а Шурочка восторженно ему аплодирует, когда в дверь постучали. На пороге его комнаты стояла …Шурочка, милая сердцу волшебница, в своем неизменном джерси. Ее отправил к захворавшему Кутькину главный редактор.

– Дорогой Александр Петрович, – защебетала она, устраивая стопку новых папок на тумбочке у его кровати. – Ну, как же некстати вы разболелись! Без вас, как без рук! Это вам на вычитку.

Кутькин попытался заслонить лежавшую рядом украденную папку и свои ящички с карточками, но Шурочка уже заметила их. Секунда – и ее пальчики с красными коготками побежали по их краям.

Сердце Кутькина ушло в пятки. Вот сейчас все и откроется – что он, корректор, бессовестно воровал перлы начинающих авторов.

Но сие было настолько нелепо, что Шурочке и в голову не пришло.

– Неужели, какой-то словарь составляете? Это очень неожиданно! Хотя, что то в этом есть… – задумчиво развивала Шурочка свою мысль, – вы же всю свою жизнь имеете дело с нотами. Рано или поздно, у вас внутри обязательно должна была зазвучать музыка. Вот вы и прониклись красотой слова. Того и гляди, сами начнете творить! И тогда – слава и почет, награды, поездки!

Кутькин даже рот открыл от удивления. Шурочка попала, что называется, пальцем в небо. Но главное, что в ее глазах Кутькин оказывался человеком значительным и достойным всяческого уважения. А, значит, надо соответствовать этому образу!

– Да вот работаю тут кое над чем… – уклончиво ответил Кутькин, скрестив руки на груди.

– Ну вот, теперь на службу ходить не надо, вы у нас и на больничном – светлая голова. А это для мозга очень полезно. «Грильяж», – Шурочка вынула черную с золотом коробку из недр своей кожаной югославской сумки.

– Благодарю покорно, – расплылся Кутькин в довольной улыбке. Его болезнь неожиданно предоставила ему некое преимущество. Кутькина заметили, почтили вниманием и даже конфетами дефицитными кормят. И кто сидит рядом и благоухает Францией на всю комнату? Шурочка, милая сердцу волшебница.

Когда дверь за Шурочкой закрылась, Кутькин понял, что пора браться за дело. Золотого песка в его ящичках было уже достаточно для выплавки задуманного шедевра. Он потер руки, хотел было открыть коробку, но потом передумал: «Открою, когда книга будет дописана!»

Шурочка заходила еще три или четыре раза. Она забирала сделанную работу, приносила новую, и Кутькину хотелось, чтобы его подагра длилась вечно. Он быстро вычитывал «обязаловку» и писал свой роман, упиваясь возможностью выразить самые затаенные мысли. Излить на бумагу свою любовь к прекрасной Музе, поверившей в его талант. Чувства этого человека, так старательно подавляемые, вырвавшись на свободу, наливались силой, придавали жизни новый, доселе неведомый смысл.

Лишь на несколько часов он забывался сном, а едва проснувшись, вновь растягивал по бумаге бесконечные бусы своей любовной истории. Кутькин даже не вспомнил о столь долго собиравшейся картотеке. Да какой в ней прок, если ее разрозненные нотки-слова уже сплелись в его голове в стройные аккорды литературного текста?

Подагра прошла, но счастливо подоспел очередной отпуск, и Кутькин продолжал писать. Когда книга была закончена, он, с победным кличем «Ай да Кутькин, ай да сукин сын» сдернул золотую веревочку с заветной коробки, выхватил из гнездышка конфету. И быстро закинул ее в рот. Конфета оказалась неожиданно твердой и попала не в то горло. Кутькин захрипел, заколотил по воздуху руками. Он повалился на пол, пару раз дернул ногами и испустил дух.

Когда на работе хватились неприлично долго загулявшего Кутькина, то снова отправили к нему Шурочку. А тот уже покоился в морге Александровской больницы и ждал третьего дня, чтобы быть преданным земле. Шурочка в замешательстве переступила порог его пустой комнаты, и заметила на столе папку. На ней значилось: А. П. Кутькин «Девушка в джерси». Она прошлась по страницам. Это был роман о неразделенной любви, написанный прекрасным, чистым, ясным русским языком, книга, замечательная по своей откровенности.

«Так вот какой ты был на самом деле, Александр Петрович!» – подумала Шурочка, пряча рукопись в югославскую сумку. Книга о ней, а значит – ее!

***

Примчались лихие 90-е. Словно карета Золушки с боем курантов, Генсек превратился в Президента, СССР в Российскую Федерацию с суверенами, Ленинград в Санкт-Петербург, маститые литераторы в никому не нужный нафталин, стрижка «паж» в скучную «химию». А сама Шурочка – в Александру Леонидовну.

Бэлла укатила в Израиль, но вскоре вернулась, чтобы открыть собственное издательство.

– Слушай Шур! – обратилась она к Александре, – выручай. Автор меня подвел. Серия горит, а сдавать в типографию нечего. Может, нароешь что в закромах родины?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.