Юлия Ларина
Первые майские грозы
Цитаты для будущих читателей
Чтобы завлечь читателя Ольга поделилась некоторыми своими размышлениями по поводу происходящего в книге:
Мы так молоды, так неопытны и сейчас должны решить свою жизнь…
Может быть, жизнь это как булочка с повидлом: я просто откусила не с того конца, но придёт время, и я доберусь до своего вишневого джема, когда другие уже отжуют своё и будут довольствоваться сухими кончиками.
Ровно неделю назад я попалась на крючок его изумрудных глаз, и думалось, что сегодня непременно он снова выйдет на рыбалку.
А что есть красота? Разве это не прекрасное сочетание индивидуальностей, которое дополняют собой друг друга, образуя целостный гармоничный образ человека?
Я почувствовала, как в груди все воспламенилось и потекло горячей сладкой карамелью куда-то вниз, распространяясь теплом по всему телу. Это был он.
Люди очень часто живут в ожидании каких-то событий: когда же они поедут в отпуск, когда закончат работу, когда приедут домой, когда их впервые кто-то поцелует, когда они поедят. Но эти события так быстро проходят, что и не успеешь их прочувствовать, а вот их ожидание ― это как мечтательная прелюдия к настоящим ощущениям.
Может быть, ты боишься потерять год или два в поисках своего пути, но разве тебе не страшно потерять жизнь, тратя её на нелюбимое дело?
Взрослый это тот, кто сам распоряжается своей жизнью и решает свои проблемы, а не тот, кто пьет пиво в подворотне.
Я так увлеклась макияжем, что даже налепила черной жижи на волосины вокруг глаз.
Я представила себя в черной мантии, шляпе с квадратом на темени и белом парике с буклями. Может быть, такие нелепости уже не носят, но мне непременно пойдут эти букли, свисающие как кульки сахарной ваты с ушей… Какая же я буду свирепая!
«На!» ― произнесла я в голове, развернулась и раскрыла перед ним полы пиджака, отдаваясь на растерзание его хищно снующим по закоулкам моего тела глазам.
Глава 1: Теплый апрель, месяц до экзаменов, юность
Все детство я думала, что Новый год начинается первого сентября, в то время как сам Новый год, 31 декабря, я совершенно не брала в рассмотрение, полагая, что это лишь праздник снега, Деда Мороза, хвойных растений и многочисленных салатов с майонезом, и не связывая его с наступлением чего-то нового. Честно говоря, я до сих пор иногда так думаю и путаю себя и окружающих. А все потому, что что-то действительно важное, по моему мнению, начиналось именно тогда, первого сентября.
Помню, как ещё совсем маленькой я гостила у бабушки и дедушки и ранним сентябрьским утром смотрела новости. Там передавали, что сегодня праздник, и я спросила у деда какой. Он ответил, что это важный день для всех школьников – начало нового учебного года, и что когда-нибудь и я ступлю на порог этого учебного заведения. Именно тогда я впервые задумалась о будущем, и больше эта мысль не отпускала меня. В тот день мне вдруг показалось, словно за этими дверями таиться что-то чрезвычайно интересное, удивительное, загадочное.
Хотя сейчас, подводя итог и имея на это полное право, я бы сказала, что ничего поистине загадочного в этом не было. А было трудно, иногда только интересно, полезно и в то же время бесполезно, скучно и утомительно. Как-то сухо и формально прошла моя школьная жизнь. Но хотела бы ли я другой, полной веселья, впечатлений, верной дружбы, первой любви, гуляний, дискотек, шуток над учителями и всего прочего, что так прочно вошло в понимание «школьные годы»? Разве школа ― это не мучительный поиск себя и своего места в жизни, бесконечные пробы и ошибки, страх быть непринятым в обществе, страх быть хуже других, череда неудач, разочарование в себе, предательства, безответная любовь, насмешки, бессонные ночи, плохие оценки, страх отвечать у доски и на глазах у всех быть глупцом ― все то, что неумолимо калечит жизнь в будущем, стирает нашу индивидуальность и загоняет в угол.
Так что же я вспомню через год? Через два? Через десять? А, наверно, толком-то и ничего, кроме того, как скучала на математике и писала любовные письма однокласснику, которому была безразлична. Сдавала в девятом классе биологию и химию неизвестно зачем. Хотя, я знаю зачем. Потому что так же не знаю, зачем бы я сдавала литературу или физику.
Какую дорогу мне выбрать? Как найти её и не оплошать? Не жалеть потом, что пошла не туда, занялась не тем. Да ведь я, наверно, и до сих пор не знаю. Я ничего не знаю. Так трудно ничего не знать.
Хочется все спланировать. Планировать день, планировать жизнь. Написать свою судьбу наперед и жить, зная, что тебя ждет.
Не понимаю старшеклассников, которых спрашиваешь «Куда хочешь поступать? Кем хочешь быть?», а они не знают. Это же самые важные вопросы в их жизни. Парадокс в том, что и я такая. Но я не живу днём, я ищу, я пытаюсь найти, цепляюсь то здесь, то там. Кто же я? Где же моё? Как те, кому дано понять и найти это так быстро и легко? Но вот мы идём, куда нам скажут, или за компанию, или наобум, или ещё как-нибудь. Я так боюсь пожалеть о том, что сейчас я выбрала не то, что надо. А что же надо? Я не узнала, если бы не выбрала. У нас есть один шанс, у кого-то может два или больше, но не бесконечное количество. Мы так молоды, так неопытны и сейчас должны решить свою жизнь.
Зина безжалостно толкнула меня в бок локтем, что, в свою очередь, заставило повернуть к ней недовольный взгляд, который только что был где-то за пределами класса вместе с моими мыслями.
– Ольга, иди! ― шепотом прокричала она, искренне желая передать своими широко распахнутыми глазами и вздернутыми бровями большую мысль.
Я тяжело вздохнула, но сразу же почувствовала облегчение, когда вспомнила, что таких моментов, которых мне осталось пережить, можно по пальцам пересчитать, и скоро это всё закончиться.
Под укоризненным взглядом учительницы я, наконец, вышла к доске. Меня переполняло спокойствие и равнодушие, поэтому я спросила:
– Какой номер?
– Двадцать четвертый, задача вторая, ― кто-то ответил с последнего ряда, опередив учительницу, которая только хотела начать свою нравоучительную речь о том, что нужно следить за работой в классе.
Я нарочито умно поглядела в учебник, будто понимаю, что нужно сделать, и написала «Дано». Времена боязни перед доской прошли, никто не смеется над твоими ошибками, потому что никому нет дела до них. Все думают только, как бы самому не сесть в лужу, что совершенно не дает времени думать еще о чужих провалах. Определенно, есть некоторые личности, которые только и ждут, как ты потерпишь фиаско, но исключительно для того, чтобы уверить себя, что сами не хуже. Поэтому смеются над чужими неудачами только неудачники.
До конца учебного года оставалось всего пара месяцев, оценки практически все решены, так что поводов быть спокойным удавом в эту минуту было предостаточно.
Только я повернулась к классу, чтобы дать понять всем, что сама я эту задачу решать не собираюсь, так как не считаю себя достаточно компетентной в вопросах волновых свойств микрочастиц, как гласил заголовок задачника по физике. Да, огонь заинтересованности к этому предмету совершенно угас, даже не успев разгореться. Но, по всей видимости, дремучая вахтерша очнулась ото сна и поняла, что урок должен был закончиться ещё пять минут назад. Поэтому в нецелесообразном хохоте, болтовне, возне и сущей неразберихе, которая, как правило, бывает каждую перемену, я повернулась к учительнице с прескверной улыбкой, а та поджала губы в недружелюбную нитку и ткнула точкой в клетку напротив моей фамилии, словно в этой клетке был мой глаз.
Я вышла из класса даже немного навеселе, что редкость для моей натуры. До следующей недели я могу забыть про эти назойливые задачи и их роль в моей жизни, которая в сущности ничего и не составляет.
Не успев оставить меня в превосходном одиночестве, ко мне подбежала Зина и начала спрашивать что-то про сочинение по русскому и, скорее всего, просила дать списать. Я не без задумчивости достала тетрадь из рюкзака, сказала не списывать слово в слово и с миром отправила её к подоконнику. Зина поступает в сельскохозяйственный академию на агронома, и навык написания хорошего сочинения ей не потребуется в жизни, поэтому я охотно помогаю подруге преуспеть в учебе. А она, в свою очередь, подсказывает мне на контрольных по химии и частенько решает за меня уравнения. Эта взаимопомощь и послужила основой нашей незатейливой дружбы. Впрочем, мы вряд ли бы дружили, если бы не коротали учебные часы за одной партой, да и без её чрезмерной общительности и желания найти слушателя бесконечной болтовни этого бы наверняка не произошло. Не хочу говорить плохо о моей подруге, но глубиной души, чего мне часто не хватает в моих собеседниках, она не отличается. У неё нет какого-то своего особенного мнения по какому-либо даже элементарному вопросу, она часто говорит общими фразами, которые я уже где-то слышала, принимает общественное мнение за свое собственное без усилия мысли. Как и большинство людей, вероятно. Принимает все общественные установки как данность, не задумываясь об их логичности, правоте, если можно её установить. Зина словно заполняет свою внутреннюю пустоту окружающей её суматохой, общением с кучей людей, которое не всегда приносит важную информацию, засоряет свой ум ненужной болтовней и от этого чувствует себя цельной личностью. Но что я могу судить, если я не смотрю на жизнь её глазами, возможно, я совершенно заблуждаюсь, и её мысли просто текут в другом направлении, нежели мои. Она не должна быть похожа на меня, на своих родителей, одноклассников или на кого-либо другого. Каждый человек особенный, и в голове его, наверняка, что-нибудь да происходит. Просто никто не в силах понять мышление другого и посмотреть на мир через его глазные отверстия.
Но в Зине есть качества, которые меня забавляют. Весельем своего характера она легко может меня рассмешить, что совсем непросто, ведь я не из хохотуний. Хоть заумную беседу с ней не заведешь, но ей вполне можно доверять и рассказывать о бытовых проблемах и даже получить дельный совет. Зина точно знает, кто в самом деле её уважает, а кто распускает злые сплетни за спиной. Она с легкостью читает настроение человека и подстраивается под него, оказывает поддержку в те минуты, когда это необходимо. Зина словно отдала себя целому миру, старается каждого включит в его структуру, каждого пристроить на нужное место в социуме. Однако, она вовсе не жертвенная и самоотверженная, хотя такие черты в ней проскальзывают иногда, просто в любой общественной структуре она своя. Пассивные наблюдатели особенно её беспокоят, потому что у всех должны быть друзья, а одиночество, по её мнению, это наказание для каждого. Вот так она и проявила внимание к моей персоне. Потому что быть в стороне это плохо. А почему плохо?…
Люди, конечно, не божьи коровки, но понаблюдать за ними со стороны бывает куда занятней общения с ними. Сталкиваясь с непониманием с их или даже с моей стороны, я ещё раз убеждаюсь, что в голове у каждого своя вселенная, и постичь её едва ли под силу кому-то другому. Однако все остальные убеждены, что если они не понимают кого-то, или кто-то не понимает их, то это лицо непременно странное и какое-то неправильное. Наверно, поэтому я предпочла ограничить свой круг общения, потому что даже от возгласов Зины «Ты чудная…» я порой утомляюсь. Я лучше побеседую с ней о своем недовольстве физикой, чем задам ей вопрос, а почему же всё-таки быть в стороне так уж плохо, как её кажется. Скорее всего, её вселенная треснет и выльется через глаза, а потом запачкает пол и нам придется оставаться после уроков и всё убирать.
Я неосознанно усмехнулась, вглядываясь сквозь молодые листочки берез, которые чересчур упорно пытались проникнуть через открытую форточку.
– Чего хихикаешь? Опять твои вымышленные друзья шутят? ― Зина незаметно подскочила ко мне, что я вздрогнула и попыталась замять улыбку.
– Нет, просто вспомнила хохму одну, ― я пожала плечами.
– Не расскажешь? Я люблю всякие хохмы, ― Зина протянула мне тетрадь и прищурила глаза.
В этот момент прозвенел звонок.
– Ох, теперь уж в другой раз, ― я виновато развела руками и вскинула брови, словно всей душой сожалела, что время бежит не в нашу пользу, хотя внутри ликовала, ― нам ничего не остается, как пойти на урок.
Я подозрительно весело подхватила рюкзак и направилась в класс. Зина горестно вздохнула и пошла следом.
– Слушай, в эти выходные у Кати Глопцыш будет день рождения, она собирается пригласить чуть ли не полшколы, ты ведь пойдешь, если что? ― Зина вдруг встрепенулась и, догнав меня, пошла рядом, стреляя вопрошающим взглядом.
Я недобро опустила голову, глядя на неё исподлобья, и сердито поджала губы.
– Нееет! Только не говори, что опять всё выходные просидишь за своими дурацкими книжками по праву, ― Зина закатила глаза, ― тебя скоро засосет в них, даже на экзамены идти не придется!
– Ты же знаешь, что мне надо готовиться. В этом году попасть на юриспруденцию не так-то просто, в прошлом году проходной балл был ещё выше, чем в предыдущем. А в этом поднялся чуть ли не до небес. Да и мама не отпустит меня, ― я наигранно удрученно вздохнула.
– Ох, твоя мама! Подумать, если ты не поступишь в областную юридическую академию или куда она там тебя хочет засунуть, она перестанет тебя считать своей дочерью.
Я с насмешливой серьезностью закивала головой. В любом случае, мало мне не покажется, если я завалю экзамены, но идти на вечеринку мне не хотелось по другой причине, заговорив о которой, придется мыть полы после уроков. Я усмехнулась в душе.
– Ладно бы хоть в МГУ или на худой случай в МГИМО, ― рассуждала Зина, словно была экспертом юридических институтов.
– Мама не хочет, чтобы я ехала в столицу и жила в общежитиях, она считает, что там один разврат и тараканы.
– Ну, уж тараканов у тебя в голове хватает, а немного разврата тебе бы не помешало, а то ведь так и останешься мышью домашней, ― Зина ухмыльнулась и толкнула меня локтем.
– Зина, что за срам! ― шепотом сказала я, нахмурив брови.
Начался урок, а мы, сидя за партой, продолжали беседу.
– Тебе скоро восемнадцать, а ты ещё даже не встречалась ни с кем, это срам! ― продолжала возмущаться подруга.
– В конституции такого не написано, ― я уверенно вела дискуссию с подругой.
«Наверно, я буду отличным адвокатом», ― усмехнулась я тайком.
– Да брось ты эту чепуху, ведь всё знают, что если старшеклассница не состоит в отношениях, значит она или некрасивая неудачница или нетрадиционно направленная.
«Какая интересная теория! Кто же её создатель? Не Зинаида Алексеевна ли часом?» ― её стереотипы начали меня слегка раздражать.
– А я знаю, что не стоит судить о людях поверхностно, не зная, как обстоят дела на самом деле.
– Да брось, ты ведь ходила на свидания с Максимом! Он тебе вроде даже нравился, я попросила его пригласить тебя, и он, не раздумывая, согласился, ― мои слова пролетели мимо ушей Зины, как скоростные поезда.
– Что??! Зачем ты просила его?! ― я округлила глаза.
– Да, потому что ты бы никогда и не пискнула даже, палец о палец не ударила, чтобы наладить свою личную жизнь, ― мое удивление было встречено ещё большим возмущением Зины, ― все ведь самой приходиться всегда делать!
– Зина, я не просила тебя, мне это было не нужно! Да и наша прогулка, которую даже свиданием не назовешь, закончилась хуже вашей театральной постановки на прошлой неделе, с половины которой ушел почти весь зал.
Зина раскрыла рот, готовясь выпустить всю обойму своего негодования, но, так и не сообразив ничего более остроумного, она захлопала глазами и замолчала. Я чувствовала свою победу, но заметив поджатые обидой губы подруги, я невольно поникла.
– Да ладно тебе, Зин, прости, я погорячилась, ― я неуверенно похлопала её по плечу. Совсем не умею утешать.
– Пойдешь со мной на вечеринку? ― огоньки прощения замелькали в её взгляде, затаенном в темноте опущенных ресниц, перекрашенных тушью.
– Ты же знаешь, что я не могу.
Зина снова отвернулась в театральной обиде, ещё сильнее надув губы, и скрестив руки на груди.
– Мама сказала, если ты не пойдешь, то и меня туда не пустит, потому что считает тебя единственным сознательным человеком из всех моих друзей, даже не подозревая, что ты просто старая зануда!
Мне бы стоило обидеться, но продолжать эту тему было не менее утомительно, чем полоть грядки под палящим солнцем.
– Хорошо, я поговорю с мамой, только ты перестанешь стараться организовать мои отношения.
– Ура! ― Зина хлопнула в ладоши, ― тебе стоит купить платье, я ведь знаю, что у тебя в шкафу, только растянутые свитера, проеденные молью, и брюки, невозможные скучные брюки, синие, черные, коричневые, но точно не привлекательные.
– У меня нет молей в шкафу, ― я решила отбросить с ней новую дискуссию насчёт моих предпочтений в одежде, сложила руки на парте и уткнулась в них лицом, утомившись от разговора с ней.
И с чего она взяла, что я непременно должна кого-то привлекать? Разве мне и так плохо живется? Нет ничего плохого в том, чтобы быть одной.
Возможно, я просто мало общалась с мальчиками, но у меня никогда с ними не ладилось. К кому, как не к ним я бы хотела залезть в голову. О чём они думают? Ну серьезно, о чём? Почему они часто говорят одно, а делают по-другому или вообще ничего не делают? Они шутят, хорохорятся, как петухи, а когда с ними заговоришь о чём-то действительно важном, прячутся в нору, как трусливые сурки, и заметают вход задними лапками, бросая непринужденные улыбки безответственности. Уж если таких привлекать, то избавьте меня от этого. Может, в юности все такие? Тогда уж я подожду до старости, чтобы какой-нибудь мудрый дед подсел ко мне на скамейку, вскинул свой взор в небо и задумчиво протянул: «Как ты думаешь, что там за облаками?»
А потом взглянул на меня своими ясными глазами из-под седых бровей и пригласил выпить чайку. За одно лишь это можно любить. И не важно, сколько у него морщин и кривой ли нос, всё это покажется мне прекрасным, и я с удовольствием прогуляюсь с любезным незнакомцем.
Что же такое любовь? Чепуха ведь какая-то. Я не верю в слезливые мелодрамы, клятвы на всю жизнь и подобную ересь. Но я верю в дружбу и взаимопонимание, на которых можно построить крепкие отношения. Каждому нужен тот, кто поймет и примет нас, а без этого, зачем ходить с мальчиками гулять? Да, может у них красивые глазки, но за красивыми глазками много ума не спрячешь. А какие же глазки в таком случае красивые, встает вопрос, на который я не успела ответить в своей голове, потому что звонок прервал мой поток мысли.
– Вечеринка в субботу в шесть, я зайду за тобой в половине шестого, ― сказала мне Зина и в знак прощания хлопнула по плечу, от чего я вздрогнула.
Я подняла руку вверх и помахала ей, не поднимая головы. Зина давно уже умчалась по коридору со своим хахалем Андреем.
«Поди опять гулять пошли», ― без всякой тени зависти заметила я, ― «так она на агронома не поступит. Ей-ей не поступит!»
Я молча покачала головой, собрала свои вещи и тоже направилась следом.
Был последний урок, поэтому я, облегченно вздохнув с радостью, вышла из школы навстречу солнцу и весеннему ветерку. Был теплый апрель, месяц до экзаменов, юность.
Глава 2: Упущения
К моей величайшей радости путь домой занимал не менее получаса пешком или пятнадцати минут на автобусе. О, эти минуты настоящего рая мыслителя и меломана. Можно успеть перемять все мысли в голове и переслушать все песни на телефоне.
Поэтому я решила прогуляться, не оглядываясь на сегодняшнюю погоду, достаточно солнечную, но не слишком, чтобы лучи красиво проходили сквозь листочки, но не выкалывали глаза своей яркостью и не жгли спину удушливым теплом. Не так уж много мне оставалось проходить мимо по этим местам.
Буду ли я скучать по своей школе? Не без сожаления, что я делаю и думаю как-то неправильно, могу дать исчерпывающий ответ – нет. Я без тени тоски отпущу всё то, что произошло со мной за эти одиннадцать лет в туман прошлого, иногда лишь острыми скалами будут показываться в нём наиболее яркие воспоминания. Я заканчиваю школу с облегчением, что я это пережила и никогда не переживу вновь.
Школьные годы ― лучшие годы? Надеюсь, что это высказывание ошибочно. Потому что бесконечные уроки, зачастую иногда бесполезные, домашние задания, отнимающие всё или почти всё свободное время, непутные тусовки с друзьями, где я всегда чувствую себя лишней, мальчики, которые разбивают сердца, неопределенность в жизни, сомнения ― всё это как-то не вяжется с лучшими временами. Словно шелковые широкие ленты, уносимые ветром, ускользают у меня из рук школьные годы, я лениво хватаюсь за них, не рассчитывая ухватиться. Ощущение, будто я что-то упустила. Я еду на пароходе и смотрю на берег, где все люди вселяться, общаются, что-то делают, а я смотрю на них и проплываю мимо. И ничего не чувствую, кроме пустоты, которую я не заполнила. Мне не грустно и не досадно, нет. Просто я что-то не сделала, что, возможно, могла? Я не расстроена, что я что-то не сделала, потому что не знаю, как бы было иначе, если бы не так, как на этом пароходе. Я не знаю, что я пропустила, теряя свои глаза на страницах учебников. Мне не жаль уплывать от этого берега.
Все говорят, что надо радоваться жизни, особенно когда твое тело ещё переполняет молодость, но, увы, мне как-то совсем не радостно. Нельзя же заставить себя насильно испытывать радость.
Вообще не стоит осуждать людей за хмурое лицо и плохое настроение, потому что окружающая действительность чаще всего не соответствуют их ожиданиям. Ведь, разумеется, ты расстроишься, если в подарочной коробке из-под телефона вдруг оказываются носки. Хотя найдется тот, кто порадуется и носкам, но не стоит довольствоваться малым. Жизнь дает столько возможностей, не будешь же вечно сидеть над коробкой с носками.
Я всегда мечтала вырваться из будничной рутины. Не то, чтобы я хотела стать суперзвездой, но занять достойное место в жизни мне не помешает. Не стать одной из тех, кто ранним холодным утром, закутавшись в воротники, ползет по улицам на нелюбимую работу и ненавидит свою жизнь. Однако дома меня ждал ещё один кусочек рутины.
– Привет, доча, что ты сегодня так рано? ― мама уже стояла в дверях с еле заметным недовольством в глазах.
– Факультатив по истории отменили, Любовь Рудольфовна торопилась на вебинар, она сказала, там будут говорить много полезных вещей для экзаменов по истории и обществознанию, ― сразу бросила я исчерпывающий ответ.
– Она не могла ходить на эти вебинары в неучебное время? До экзамена остался всего месяц и каждое занятие на счету.
– Мам, до истории почти два. Он в самом конце июня. Нам остался лишь повторить двадцатый век и порешать тесты по нему.
– Что же вы всё это время делали? Я надеюсь, ты выучила все периоды правления Романовых?
– Да.
– Кто был последним правителем из их династии? ― мама прищурила глаза и посмотрела ими на меня.
– Николай II.
– Хорошо, ― мама удовлетворенно зачмокала губами, ― годы правления?
– 1868–1918?
Мать неодобрительно покачала головой, ― он, по-твоему, младенцем на престол взошел?
– Ой, 1894…― сказала я, словно наступив в лужу по самое колено.
– Вот и ой! А на экзамене тебе никто спуску не даст! Ладно, иди уроки делай и ещё раз повтори все даты. Ужин будет готов через полчаса. И не забудь покормить Пафнутия! ― сказала мама и уплыла в направлении кухни. Я вздохнула и вошла в свою комнату. На моей кровати развалился Пафнутий, в сущем блаженстве раскинув свои конечности. Пухлощекая морда серого кота недовольно повернулась в мою сторону.
– Наидобрейшего времени суток, мистер Пафнутий, сердечно извиняюсь за беспокойство, но пришло время трапезы, ― обратилась я к коту с наисерьезнейшим лицом.
Затем отбросила рюкзак к стене и подхватила на руки мягкотелое создание. Он слегка зафырчал, но для того, чтобы сопротивляться слишком устал лежать. С Пафнутием на руках я вышла из комнаты и направилась в кошачий угол. Это было специальное место для моего не очень маленького пушистого друга, на удивление удачно расположенное между двух комнат и ещё одной стены, если бы её огородить бетоном и сделать маленькую дверь, то получилась прямо-таки кошачья комнатка. Лет в двенадцать я просила папу так сделать, но он сказал, что это глупость, и я оставила эту идею навсегда. Зато мы купили Пафнутию огромную когтеточку, где он мог ползать вверх вниз, словно тропический гепард, и мягкий домик для отдыха, однако Пафнутий решил сделать местом отдыха всю нашу квартиру. Его миска, лоток и все выше перечисленное стояло в стройном порядке, и даже самая заносчивая домохозяйка могла позавидовать чистоте кошачьего уголка. А все потому, что моя мама была просто помешана на чистоте и даже такой член нашей семьи, как кот, не мог увильнуть от её щеток и тряпочек.