Запечатанный гроб. Пасха нетления. Объяснение служб Страстной недели и Пасхи

Глава I. Страдание и искупление. Общий смысл Богочеловечества

Стремление осознать сущность зла и страдания, желание избавиться от них, без сомнения, могут быть названы центром духовной жизни человечества. Здесь религия, философия, наука, а также искусство совпадают в своих стремлениях.

Проблема страдания неотделима от проблемы зла, хотя зло и страдание ни в коем случае не могут считаться тождественными. Часто страдание воспринимается как благо, а благоденствие – как зло (например, страдания за правое дело и благоденствие преступника). Страдание и зло занимают всю сферу бытия – физическую (материальную) и духовную, и страдания всегда мыслятся соотносительно с добром и блаженством. Сущность спасения, избавления именно и состоит в преодолении зла и страдания добром и блаженством, или лучше – в выходе из сферы зла и страдания и вхождения в сферу добра и блаженства. Наконец, хотя в плане временной исторической жизни (бывание, Werden) зло и страдание не совпадают, но в пределе, в вечности зло и страдание представляются в такой же степени неотделимыми, как добро и блаженство.

Проблемы зла и страдания, добра и блаженства занимают в равной степени как философа, так и богослова. Первого с точки зрения построения соответствующих понятий и оценки мирового процесса (пессимизм, оптимизм). Второго (богослова) – с точки зрения спасения, то есть реального избавления от зла и страдания и достижения добра и блаженства.

Со всей полнотой возможного и мыслимого Божество раскрылось в христианстве. Ибо сущность христианства состоит в Богочеловечестве, в обожении (теозис) человека, что и есть его спасение, Иисус Христос есть истинный Бог и истинный человек. Апостол Павел определяет это чеканной формулой: «В Нем обитает вся полнота (πλήρωμα) Божества телесно» (Кол 2:9).

Распятие Христово. Рождество Христово. Египет, Синай, монастырь св. Екатерины. XIV в.

Формула христианского разрешения проблемы поэтому заключается в утверждении, что в человеке (и через него в природе и мироздании) заложен зачаток полноты бытия, Богочеловечества. Удаление от Богочеловечества (от полноты божественной жизни) есть грех. Объективно последствия греха сказываются как проклятие и смерть. Субъективно – как страдание. Предельное страдание есть адская мука, «огнь неугасимый и червь неумирающий». Оно совпадает с максимальным пребыванием в смерти, в предельной неполноте, пустоте, «тьме кромешной». Поэтому в христианстве ад и смерть являются парным понятием. Отсюда: зло не создано Богом и не существует как самостоятельное бытие. «Ничего злого не сотворил Бог (κακὸν γάρ τι ὁ θεὸς οὐκ ἐποίησεν)», – говорит авва Диадох1. Зло есть лишь вольное (ибо тварь свободна) выпадение из полноты, в человеке сказывающееся как удаление от идеала Богочеловечества. Выражаясь философски: зло реально, но не субстанциально.

Сущность зла со всей полнотой раскрывается в христианстве, для которого зло совпадает с грехом. Это удалось выразить с большой глубиной знаменитому немецкому богослову Шебену: «Христианство нам показывает тайну небытия, мрака, греха (Finsternis der Bösheit), тайну беззакония; и оно происходит не от Бога, оно происходит от твари, которая, будучи изведена из небытия и мрака действием Божества, восстает против своего Творца, чтобы уничтожить в себе таинство Его благодати»2. Однако небытие и мрак, из которого Господь вызвал тварь к бытию, само по себе не есть зло. Ведь, согласно святому Максиму Исповеднику, Господь создал и само небытие (ибо он выше и бытия, и небытия, как вообще выше всякого соотносительного сопоставления)3. Злом является стремление к небытию и мраку вызванной из него твари. Поэтому можно сказать, что диавол и злые нераскаянные грешники носят ад и смерть в себе самих. Или: смерть и ад не суть объективные сущности или места, но субъективные состояния, именно состояния удаленности от Бога. Смерть есть итог греха. Ад есть его сущность. Страдание есть субъективное переживание противоестественного, противоречащего человеческой природе греха-зла. Однако извращенная направленность ко злу бывает так глубока, что грех до поры до времени перестает переживаться как субъективное страдание (температура ада настолько высока, что пирометр страдания перестает действовать). Получается самодовольство греха, лжеестественное состояние во грехе. И тогда уже пребывание в воле Божией, пребывание в законе Божием, следование внушениям Божественной благодати воспринимается как страдание. Это и есть благое душеполезное страдание («печаль яже по Бозе», «иго благое» и «бремя легкое»). Живущие или старающиеся жить по воле Божией ищут этих спасительных страданий, которыми отзывается тварная природа на исполнение заповедей Творца; они стараются избежать «временной греха сладости», сознавая, что в итоге эта «временная сладость» обнаружит свою подлинную сущность как вечную муку и смерть.

Однако понять это, исходя из собственной испорченной грехом природы, преступившей заповеди Господни, человек не мог. Он мог быть только научен. Но что значит «мог быть научен»? Научить тому, чего непонимание, так сказать, органически ему свойственно, – нельзя. Нужно полное изменение природы. То есть другими словами, научение заповедям Божиим, чтобы быть действительным, должно быть спасением. Спасение не могло быть осуществлено только одним восхождением человека: для этого силы его были недостаточны. Но оно не могло быть осуществлено только одним снисхождением Божества: это нарушило бы тварную свободу, то есть было бы уничтожением твари. Спасение могло осуществиться только одновременным актом восхождения человека и снисхождения Бога и соединением их в Богочеловеке. «Бог мог создать нас без нас, но спасти нас без нас не может», как говорит блаженный Августин4.

Неизреченным Промыслом Божиим нашелся такой человек, который достиг высочайшей степени тварного совершенства. Им была Приснодева Мария, Богородица. И Слово Божие, Ипостасный Логос, второе Лицо Пресвятой Троицы снизошел к этой вершине тварного совершенства, воспринял от Нее полноту человеческого существания, не изменив Божества и не смешавшись с человечеством, соединился в единого истинного Богочеловека, Господа нашего Иисуса Христа. Это центральное событие не только в истории человечества, но и всего Mиpa, космоса (ибо человек – микрокосм, в малом виде весь мир) святой апостол Иоанн выражает словами «И Слово стало плотью» (καἰ ὁ λόγος σάρξ ἐγένετο, Ин 1:14). Божия Матерь как совершеннейший и святейший человек явилась не только всечеловеком, то есть выразителем идеальной и совершеннейшей сущности человечества, но и тварности вообще. Приняв же в Себя Слово Божие, Она достигла и предельного обожения, стала Богом по благодати. Это и звучит в словах величания: «Честнейшую Херувим и Славнейшую без сравнения Серафим, сущую Богородицу Тя величаем». Обоженная до конца и ставшая Богом по благодати, Божия Матерь родила Богочеловека.

Поэтому заблуждением явилось бы думать, что в таинстве Боговоплощения значение Божией Матери сводится только к пассивно – добродетельному служению доставления плоти нисходящему Слову. Смирившаяся перед Богом, как Бог смирился перед Ней, вселившись в Ее человеческую утробу, Божия Матерь зачала Богочеловека; и не было в Ее Материнстве момента только человеческого, но все его моменты были Богочеловеческие. Но это же величайшее преимущество и честь явились и Ее крестом. Никому из людей не пришлось понести в такой мере тяжести креста Господа Иисуса, как Его Матери.

Поэтому и к Ней Церковь относится как к Спасительнице и взывает: «Пресвятая Богородице, спаси нас». Она стоит у креста Христова, терзаясь, будучи безгрешной, теми же муками, что и Он. Она же нетленно погребается и со славой воскресает и возносится Христом с плотью на небо. И Церковь ублажает Ее исход совершенно тем же богослужебным чином, что и исход Господа Иисуса. Это и есть литургическое исповедание спасительных страстей и славного воскресения Божией Матери. «Произшедши от безбрачной и быв прободен в ребра, Ты через Нее совершил восстановление Евы» (Великая Суббота, канон, песнь 5-я, тропарь 3). Таких литургических текстов, где проводится мысль о спасительном значении подвига Божией Матери и Ее сущностном, онтологическом и притом единственном значении в деле спасения, можно было бы привести огромное, подавляющее число. Остановимся на некоторых из наиболее ярких и определенных:

«Радуйся, яко Тобой обновляется тварь, радуйся, яко Тобой поклоняемся Творцу». «Не имамы (не имеем) иныя помощи, не имамы иныя надежды, разве (кроме) Тебе, Владычице».

«Предстательство христиан непостыдное, ходатайство ко Творцу непреложное».

«Радуйся обрадованная, с Тобою Господь, и Тебе ради с нами».

Наконец, в 9-й песне великосубботнего канона «Волною морскою» Христос говорит, что он прославит Ее почитающих:

«Вознесу со славой непрестанно, яко Бог верой и любовью Тя величающих».

Здесь устами Церкви Христос предписывает ублажать Богородицу «верой и любовию», то есть относиться к Ней так, как будто Она была соравна (по благодати, конечно, а не по существу) Богу. Ибо лишь по отношению к самому Христу Церковь приглашает:

«Верой и любовию приступим, да причастницы жизни вечныя будем».

Этот текст херувимской песни Преждеосвященной Литургии вполне соответствует приведенному тексту 9-й песни великосубботнего канона «Волною морскою». Ибо «вознесу со славой» и значит «сделаю причастниками вечной жизни». Божия Матерь есть Бог по благодати. Она – подобосущна (ὁμοιούσιος). Господь Иисус – Бог по существу – единосущен (ὁμοούσιος). Поэтому, принимая вышеприведенный текст блаженного Августина, можно смело утверждать: без Божией Матери спасение рода человеческого, то есть само Богочеловечество, было бы невозможно. Такое утверждение не означает ограничения всемогущества Божия, а наоборот утверждает и прославляет это всемогущество: Бог настолько мудро устроил тварь, что при наличности полной свободы, в смысле в возможности не грешить – posse non рессаге и при наличности греха, тварь все же из своих глубин, то есть из сущности своей, произрастила безгрешную (в смысле невозможности грешить – non posse ресагrе) отрасль, могущую быть до конца обоженной, стать Богоматерью. Поэтому всякое учение, которое уничтожает самостоятельность Божией Матери в деле спасения и поглощает Ее волю волей Божества, одновременно унижает Бога, ибо признает тварь неудавшейся, унижает и Божию Матерь, ибо лишает достоинства и значения Ее личный подвиг, уничтожает смысл Спасения как дела Богочеловеческого.

Богоподобность Божией Матери, Ее активность в деле спасения есть такое Ее смирение перед Богом, какого не знает и не будет знать человечество. Это смирение – подобно творящему смирению Бога, когда Он захотел добровольно ограничить Себя и Свою волю, поставив возле Себя свободную и потенциально неограниченную тварь. И вот на смирение Божией Матери Бог ответил актом вторичного смирения: ранеe создав тварь, Он ныне принимает ее вид и, будучи бесплотен, воплощается в плоть, воспринимает временно-пространственные формы, что выражено в литургической формуле:

«Безлетное Слово милости ради под летом бывшее», то есть «безвременное (вечное) Слово (Логос – Λόγος), из милосердия ставшее во времени».

Это есть творение Нового Адама и с Ним Новой Твари, Спасение и обожение ее. И в сем акте добровольно и самостоятельно принимает участие сама тварь в лице Божией Матери.

Богоподобное смирение Ее перед Богом и самоограничение (истощание) Бога-Слова перед человеком является как тайна Богочеловечества в Лице Господа Иисуса Христа, Спасителя, Своими страданиями обожающего человека, а с ним и все мироздание.

Такого страдания не могла взять на себя тварь, ибо это превышало ее ограниченные силы. Такого страдания не мог взять на себя Бог, ибо Он всеблаженен. Такое страдание мог взять на себя только Богочеловек. Поэтому в известном смысле можно определить сущность Богочеловечества как всеблаженное всестрадание. Ибо «полнота Божества телесно» только и могла выразиться как предельное страдание этой телесности – человеческого, духо-душевно-телесного момента в Богочеловеке.

Совершенно прав профессор Л. П. Карсавин, говоря «об ужасе для каждого из нас ощутить себя истинным Сыном Божиим»5.

Необходимо утверждать поэтому, что страдания Богочеловека существенно разнятся от греховного страдания грешных людей: Богочеловек страдает, осуществляя до конца Божественное в тварном. Грешник страдает, отпадая в своей тварности от Бога. Поэтому можно сказать, что своими блаженными страданиями Богочеловек избавляет человека от греховных страданий.

Заповеди Блаженства (Mф 5:3–12) суть вместе с тем и проповедь об осуществлении их Сыном Божиим, Богочеловеком, всех до конца и во всей полноте. А это и есть крест и чаша. Ибо совокупность страданий, которые нужно претерпеть, согласно этим заповедям, чтобы быть блаженным, и есть крест (последняя из них есть крест в буквальном смысле слова). Совершенное же соединение Богочеловека с верующими в Него и спасение их и есть чаша – символ и факт единения. Через нее исполненное Христом есть исполненное человечеством (ибо Христос – Всечеловек).

Это и есть удовлетворение правде Божией (что имеет мало общего с юридическим принципом). Во Христе осуществлена до конца воля Божия, которая и есть Правда. Ее осуществление в человеческом естестве есть предельные страдания в настоящем и высшее блаженство в будущем. Этим определяется онтологическое значение заповедей Блаженства и религиозный смысл времени – во взаимоотношениях прошлого, настоящего и будущего. Именно в согласии со сказанным будущее время транспонируется в настоящее и наоборот.

Блаженство в будущем – есть нищета в настоящем, и нищета духа в настоящем скажется как блаженство в будущем.

Блаженство в будущем – есть плач в настоящем, и плач в настоящем есть блаженство в будущем и т. д. по отношению ко всем заповедям Блаженства: все они связаны в органическое, всеединое, а потому иерархическое целое. Все заповеди коренятся в блаженстве и объединены им, так что каждая высшая ступень заключает низшую, а каждая низшая существует установкой на высшую.