Я тебе обещала?

ООО «Издательство Грюндриссе»,

e-mail: info@grundrisse.ru

http://www.grundrisse.ru

© ООО «Издательство Грюндриссе», 2008

© Анна Жукова, 2008

От автора

С благодарностью моей большой семье, подругам: Ольге Золотовой, Оксане Лыгиной, Нине Гуревич, Вале Лебедевой, Люде Бражник, – и ребятам из книжного магазина «Гилея»

Смерть близкого человека, беременность, влюбленность – очень непохожие события. Но все они с разной силой обостряют наше восприятие, заставляют сконцентрироваться только на важном, побуждают многое в себе перетряхнуть, а что-то совсем ликвидировать. Опыт сильных переживаний дает шанс понять себя, понять другого человека. Понять, что самое важное – люди рядом. Я пыталась рассказать о растерянности уже неюной женщины от потери мамы, о ее способах преодоления себя. И вот этот момент «вытаскивания себя» происходит на обычном женском фоне. Возможно, пропорции того, из чего состоит жизнь героини, нарушены. Да и как их соблюсти? Чисто женские переживания и страхи, дети, муж, который занимается актуальным искусством, старые и новые влюбленности, быт, деятельность и много чего еще сопровождают ее в разном объеме в каждый период времени. Желание взглянуть на себя со стороны, посмеяться над собственными заблуждениями, посмотреть, что остается по прошествии времени, заманчиво. Кому оно не знакомо?

В повествование проникла жизнь арт-среды ровно настолько, чтобы представить ситуацию вокруг героини. Мне не хотелось сосредотачиваться на этом. Напротив, старалась избегать без крайней необходимости отражения этой жизни, так как она достойна отдельного повествования, но в другой раз.

Валя Жукова, 1957 год

Прошу не относиться к этому тексту как к безусловному источнику информации. Хотя в нем и много реальных лиц, но автор не преследовал цели документировать события.

Банка варенья

Она стояла посреди промозглой Москвы с банкой варенья, боясь, что та вот-вот выскользнет из рук и китайские яблоки окажутся под чьими-то ногами. Уехала с работы пару часов назад. Появилась там только вчера, в среду, похоронив во вторник маму. Идти на работу было страшно. Совсем страшно. Боялась заглядывания ребят в глаза, общения с поставщиками, покупателями, ожидания со стороны старожилов здания, где арендовали выгородку под небольшой книжный магазин, традиционного звонкого смеха… Надо, надо суметь.

А сегодня, уже собираясь уйти из магазина (муж поручил срочно забрать багет из мастерской), в закутке для еды наткнулась взглядом на банку с вареньем, которую привезла еще в конце лета для мальчишек на работе. Увидев эту банку, не желая, чтоб та стояла здесь долго без дела, заброшенная, в пыли (банка была добросовестно закатана металлической крышкой, а на работе не было открывалки – не учла), решила забрать ее. Положила в багажник, завела мотор, сразу зазвучала неугомонная Жанна Агузарова «Недавно гостила…». Диск подарил Кирилл с работы, еще до того дня: музыка к кинофильму «Асса».

Как только она оказывалась отгороженной ото всех, в закрытом пространстве машины, слезы начинали опять литься и литься.

По дороге в ЦДХ получила sms-ку: «Надо увидеться. Сможешь приехать? Кащей». – «Да».

Может быть, он научит ее все это преодолеть? Кто, как не он? Алексей был большой (в смысле высокий), и за год потерял и маму, и папу.

Вышел встретить, не вполне владея своим телом: пил уже около месяца, – но не падал, как-то держал равновесие. Нагнулся, чтобы увидеть ее глаза, попытался посиять в них своим особым способом – в эти минуты он становился похож на четырнадцатилетнего подростка, – но сразу стух. Понял, что не осилит этот зареванный отчаянный взгляд. Тяжело.

– Пойдем, здесь в соседнем доме магазин, а то у меня пить нечего. А это что?

– Варенье. Мама еще варила. Съешь?

– Съем.

Зашли в магазин. Ждала у входа, пока Алексей определялся с напитком. Видела, как сразу обаял продавщицу. Какая женщина устоит перед желанием отдать всю свою нежность потерянному мужчине? И каждая думает: вот она-то приручит! Вышли. Теперь оба несли по ценному грузу. Алексей держал ее за локоть, умудряясь окружать со всех сторон какими-то частями своего тела, чтоб не упала. А она чувствовала себя очень маленькой, еще меньше, чем обычно, и одета была подобно школьнице. Он так и сказал: пионерка, – подумал и поправился: октябренок.

Мужчины, которые ее впечатлили

Это было в Club Med. Первое заграничное путешествие всей семьей с тремя детьми-школьниками на первые большие деньги, заработанные мужем. Ой, нет, вторые: первые были потрачены на пианино. Очень хотелось, чтобы все дети играли – неосуществленная собственная мечта. Все детство ставила перед собой пустые соты из-под яиц и изображала пианистку. У родителей-инженеров не было никаких шансов купить инструмент. А бабушка покупала лотерейные билеты, надеясь выиграть для любимой внучки пианино. Так вот, вторые заработанные Андреем деньги они сразу решили потратить на грандиозный, незабываемый отдых. И это удалось! Дети до сих пор вспоминают то путешествие. Лучезарные французы-аниматоры бегали вокруг толпами, предлагали обучить всему: от вышивания бисером и стрельбы из настоящего лука, после которого неизбежен синяк по неопытности, до хождения галсами на паруснике. Особенно Нюше нравилось слышать «bon appétit, mademoiselle!» несколько раз на дню. А по вечерам, перед дегустацией лукового супа или коктейлей, одевали международную команду теток (глядя на тела которых Андрей говорил, что им секс не нужен) в перья, обучали нехитрым движениям и выгоняли на сцену. И было зрелищно! Вот что значит хорошая режиссура, яркие костюмы и подходящая обстановка. Каждая чувствовала себя с обложки «Playboy». Дети тоже были оприходованы: наличие многочисленных club-ов – спуни, мини, тинейджеров – освобождало родителей почти до состояния бездетности. Они с мужем стали посещать два раза в день тренировки по теннису для непродвинутых, коими являлись. Неотразимый Оливье с проработанным торсом (ее никогда не впечатляли мужчины с телами, хотя Андрей был уверен, что именно такие ей должны нравиться), умевший изящно носить ковбойскую шляпу, с сережкой в левом ухе, гонял добровольцев по корту, не забывая расточать на автопилоте ободряющие взгляды всем женщинам сразу – работа обязывала. Отрабатывал подачи, кидал мячи, заставлял грамотно отбивать. В общем, руки-ноги к вечеру отваливались, а еще хотелось сбегать на степ, довести свое тело до состояния полного изнеможения в погоне за идеальным.

В этой же группе занимался их соотечественник – огромный неловкий мужчина, зарабатывающий поставками спортивного оборудования городам и весям, – Олег. Он приехал с очень симпатичной коротко остриженной женщиной и ее двумя детьми-погодками, лет шести-семи. Ольга немного говорила по-французски, и в трудных ситуациях, когда английский не помогал, служила проводником для обеих семей. Отец детей был альпинистом из Питера, погибшим в экспедиции около года назад. Об этом рассказывали наперебой все отечественные радиостанции, и даже люди, далекие от скалолазания, были в курсе.

Этот Олег часто стоял в очереди принимать мяч за ней, всегда общался сдержанно-светски. И вдруг, где-то на третий-четвертый день отдыха, нагнувшись синхронно с ней за мячом, посмотрел твердо в глаза: «Ты не можешь себе представить, до какой степени ты привлекательна!» Она растерялась.

Вечером сидели большой компанией за общим столом. Звучали традиционные для отдыха тосты. Неожиданно развернувшись к ней прямо в ресторане, при всех, при Андрее, при своей спутнице, поцеловал. И она не чувствовала себя плохо, скорее хорошо, откликнулась. Сказал: пойдем! И она встала. Почему? Покорили искренность, непродуманность, неожиданность, отсутствие вступления.

Оставшийся отдых был слегка омрачен постоянными подозрениями Ольги. «Где они? Они, наверное, вместе?» – обращалась она к Андрею беспрерывно. «Я не купил мою жену на невольничьем рынке», – отвечал он.

После того ресторанного вечера вместе они не оставались, подозрения были напрасны. Но Нюша восхищалась желанием и энергией другой женщины отстаивать свое право на мужчину. Ей это было не дано – наоборот, разрушила бы сама до конца.

Она уже работала директором книжного магазина, который был внутри очень советского учреждения со всеми признаками такового: охраной, буфетом со странными ценами, очень щадящим режимом труда с тщательным соблюдением старых и новых праздников, «короткими» днями и неделями летом и прочими брежневскими рудиментами. В заведении были разные обитатели: от живых «Лихачевых» и «Лотманов» со светящимися глазами, на которых никакие перемены не отразились, до людей, легко вписавшихся в ситуацию (здесь держали трудовую книжку и приходили для статуса раз в неделю, а зарабатывали деньги другим), и персонажей, обозленных на все, кроме своей инертности, с некрасивыми телами, беспрерывно курсирующих с чашками в туалет.

С утра, как всегда, застряла в пробке, нервничала, что опаздывает. Летняя жара, за окном ее машины юные девушки в сарафанах. А в заведении, укрытом стеклом и бетоном, как строили в 70-х, не для человека, – нестерпимо. Вбежала по лестнице. Увидела закрытую дверь. То есть ребят нет. У одного сессия, понятно. Второй пропал: видимо, опять влюбился. Третий спит. В общем, у всех уважительные причины. Плохо. А перед дверью уже стоит поставщик – немолодой человек с небольшой бородой и светлыми глазами, всю жизнь занимающийся Серебряным веком. О ужас! Как не вовремя! Вспомнила, что обещала накануне сделать возвратную накладную на все остатки его книг и выписать новую на них же: снизились цены, и необходимо было переоформить книги. И деньги нужно выдать за проданное. И уже кто-то звонит. И покупатель идет. Засуетилась, движения стали скованными, все падает. А тут еще и принтер не реагирует. Знает, что выглядит потной, нелепой, наверное, тушь потекла. А может, в углах губ помада скопилась? Неловко. И тут Сергей Аркадьевич говорит: «На вас очень приятно смотреть. Вы сказочно очаровательны!» Оторопела от неожиданности. Очень вовремя! Вдохновило. С тех пор старалась выглядеть перед ним самым лучшим образом: вот такое бескорыстное женское кокетство, неистребимое, утомляющее больше всего саму владелицу.

С Алексеем она вынуждена была общаться последний год как с партнером. До этого Нюша его знала года два-три, но пересекались редко. Он всегда ее пугал своей прямотой, какой-то стоеросовостью, нарушением общепринятых норм и в речи (не в смысле ненормативной лексики, а в смысле тем), и в поведении. Помнила, как в одну из самых первых встреч он вдруг перефразировал рекламу, крутившуюся тогда по TV: «Минет – верный секрет женских побед». Прямо так и сказал, ей. Он вообще говорил только о том, что его волновало в данный момент, остальное не слышал: мог прервать на полуслове. Более далекий от ее пристрастий типаж трудно было сконструировать. Глаза, как у спаниеля или Оскара Уайльда, то есть внешние углы опущены. Такие глаза были у Нюшиной подруги детства, а потом они поругались, и с тех пор ее настораживала подобная форма глаз. И голос… Для нее всегда был очень важен голос. У него – совсем не тот, слишком высокий. К тому же он носил ботинки, которые очень стучали. Она могла легко Алексея «услышать» задолго до того, как его голова вырастала в лестничном проеме здания, где был их магазин. Представляете, глаза, ботинки, голос, асоциальное поведение! Все в одном! И главное. Он слушал чудовищную музыку. Только имя нравилось: Алеша. Уже спокойно от одних звуков. Но пока и имя не действовало. И еще привлекала какая-то неистовость в стремлении к нереальному.

В общем, она всячески старалась его избегать, контактировала по необходимости, предпочитая самый корректный способ общения – электронную почту. И ему, она не сомневалась, совершенно была неинтересна.

А тут они неожиданно встретились в одном маленьком книжном магазине в центре, вышли на улицу обсудить дела, присели на заваливающийся заборчик. Алексей положил для нее свою неизменную внесезонную куртку, чтоб не так жестко было сидеть. То есть он все же что-то замечает вокруг себя, удивилась Нюша. Был, как часто, слегка пьян. Она протянула деньги в конверте, его долю.

– Спасибо, меня сейчас это совсем не интересует. Ты мне снишься. Знаешь, что мне приснилось? – стал рассказывать. – Ты можешь меня поцеловать? Сейчас.

Она посмотрела на его обветренные, обметанные губы. Перед ней едва сидел большой, неухоженный, чужой человек. Нет, не смогла. Но с тех пор она стала о нем часто думать. Подействовало, как никакие долгие ухаживания, со взглядами.

Неужели неожиданность – главное, что действовало на нее? Ну, нет. Все-таки еще очень важна была вдохновенность. Но робкие кружения с многочисленными подходами точно не любила.

Они с Алексеем поднялись в его квартиру. Сели друг напротив друга на кухне.

– Хочешь есть? А чай? Сейчас сделаю. Ну, ты за рулем, а я пить буду.

В доме было полно еды. Накануне отмечали сорок дней отцу.

– Какие у тебя грустные глаза. А у меня ночевала племянница, болтушка страшная! Я в нее просто влюбился. Рассказывала мне про своего парня. Он женат, а встречался не только с ней, а еще с одной девчонкой, и она их увидела. Представляешь, просто сволочь!

Все это было ей совсем неинтересно, но она успокоилась.

А потом он спросил неожиданно, сам прервав свой поток, как звали маму.

– Валентина.

– А отчество?

– Михайловна.

– Валентина Михайловна.

Здорово, что Алеша спросил, как звали ее маму. Это было так важно для нее – произнести мамино имя. Только ему могло прийти в голову поинтересоваться такой простой вещью. И она стала рассказывать, как умерла мама.

Вещи, против которых возражала мама

1. Первый большой отвратительный поступок: бросила строительный институт, куда поступила сразу после школы, пройдя все традиционные этапы подготовки. В середине второго курса поняла, что не хочет быть ни в одном из возможных ждущих ее мест. Решила удрать. И сделала это! Оказаться в каком-нибудь КБ, пусть даже самом лучшем, или на кафедре и начинать десятилетия свой рабочий день с чаепития вперемежку с женскими разговорами – не то, о чем мечталось! А столкнувшись с реальной прозой жизни, когда их, девчонок, вместо традиционной картошки поставили в лифтовые шахты на вибрирующие досочки заполнять паклей пустоты в угаре подготовки гостиниц к Олимпиаде-80, понаблюдав, как бригадир Саша гонял краснощеких малярш, визг которых по-особому звучал в пустотах строящегося здания, поняла бесповоротно: не хочу! Папа тогда сказал: «Все. Ты навсегда останешься за бортом жизни, без образования». После таких слов она закончила дневной институт, правда, диплом защищала с огромным животом. Ждала уже третьего ребенка.

2. Еще она вышла замуж в 18 лет за нелепого молодого человека, ровесника, с бородой по пояс. Когда Андрей первый раз приехал на дачу, то все соседи, презрев приличия, припали-таки к забору, настолько неожиданным был ее выбор.

Вряд ли он мог устроить в ту пору хоть какую-то тещу. Кто мог выдержать чтение Гегеля под яблоней, а не собирание колорадского жука на излете неустроенных семидесятых? Но Нюша сказала родителям: если хотите, чтоб мы ездили сюда, не трогайте Андрея. И его не трогали.

3. Мама долго не могла смириться с тем, что старшего сына Нюша с Андреем назвали Арсением. Она выстроила железную цепочку: «Арсений, его во дворе будут звать Сеней, и все подумают, что он еврей». Что такое антисемитизм, мама знала не понаслышке. Поменяв свою простую русскую фамилию Жукова на длинную папину, научившись готовить фаршированную рыбу лучше любой «тети Сони», она хотела показать папе полное разделение с ним всех сложностей в разные времена. Но, конечно, своих детей, внуков стремилась оградить от того, что сама с трудом выносила. Нюша кипятилась и возмущалась страшно. Имя первого ребенка. Что может быть важнее? Именно голос Арсения Тарковского из кинофильма «Зеркало» заставлял ее маму так переживать. А Нюша всегда была упряма, а уж по важным для нее поводам – не подходи! Не отступилась. В ЗАГСе, услышав имя, Андрею сказали: «Ой, а у нас сегодня уже регистрировали Елисея!» Мама не обращалась никак к Арсюше года полтора. Звала разными «лапотунчиками», «Солнышками», но не по имени. А Нюша все прислушивалась: назовет – не назовет? Опять не назвала. Когда родился второй ребенок, то она уже совершенно спокойно относилась к выбору имени: полностью доверилась Андрею: ну, хочет он пушкинское имя – пожалуйста! Все ожидали Пистемею, а назвали просто Таня. И третьего ребенка назвали без выкрутасов. К тому времени Нюше уже все имена по-своему нравились.

Когда дети выросли, вдруг поняла, что ей очень хочется девочку Марусю и мальчика Сережу. Почему-то так никого не назвала. А как бы мама радовалась имени Сережа! Но оно, конечно, не для Арсения. И теперь уж что говорить.

4. И главное. Она родила трех детей в то время, когда и два было много. Не говорила до последнего. На седьмом месяце мама догадалась, не похвалила. Так распереживалась за загубленную жизнь дочери, что перестала разговаривать. Мама была очень похожа на Нюшу в проявлениях обид, недовольств, волнений. Или, наоборот, Нюша на маму. В результате именно с этим третьим ребенком сидела больше всего и спасла от многих напастей. Но тогда Нюша не понимала маму. Что она переживает? Ведь это ее жизнь и ее выбор! Поняла совсем нескоро, можно сказать, недавно.

Все приготовила и ушла

Нюше очень хотелось рассказать, как все произошло. Алексею можно, он слушал.

У мамы день рождения должен был быть в прошедшее воскресенье. Не дожила одного дня, в субботу умерла.

Готовилась к своему 77-летию пару недель, все продумала. Успела перемыть каждый закуток, плиту даже отодвигала, продуктов накупила, чтоб накормить, как любила. И почему-то мне все время говорила про субботу. Я так и запланировала. И у Лены, своего косметолога, была и говорю: в субботу – не могу, у мамы День рождения. Лена посмотрела на календарь: хорошо, приходи в воскресенье, одиннадцатого. И тут я поняла, что мама ошиблась. Не в субботу у нее День рождения, а в воскресенье. Почему же она все ждет субботы?

В пятницу ночевали не у себя, недалеко от родителей, а в мастерской у Андрея, в самом центре. С утра нужно было сделать много разного. Андрей зашел в банк рядом с мастерской, а я в машине ждала. И вдруг начинает смертельно раскалываться голова, тревожность несусветная, беспричинная. Не понимаю, в чем дело. Полезла в сумку за телефоном – забыла! Андрей садится в машину.

– Давай вернемся. Очень нужно! Телефон оставила!

Смотрю, неотвеченный вызов от папы. Сразу почувствовала. Страшно стало. Услышала папин голос в трубке. Он тогда даже не понял, что мама уже умерла, думал, что просто ей плохо, вызвал скорую (я потом увидела в справке, что мамы уже не было в это время). Помчались. Хоть и суббота, а вся Волгоградка стоит. Звоню. Скорая приехала? И слышу: мама умерла. Реву. Казалось еще, что-то можно исправить, вдруг задышит?

Приехали. Папа говорит: «Я ее просил, ну, подожди, сейчас скорая приедет. Мне будет плохо без тебя, но она не подождала!»

Алеша, я всегда боялась смерти, не могла подойти к умершему человеку попрощаться толком. А увидела маму и поразилась, какая она близкая, совсем не такая, как другие мертвые. Лежала очень прямо. В конце жизни она сильно похудела. И лицо покрылось мелкими-мелкими морщинками. Очень родное лицо. Ее. Потом, когда ее увезли и я увидела маму в морге, а затем долго могла смотреть на нее на отпевании, то она была уже «не моя мама», ее сделали чужой, а дома была мамой. Мне с ней рядом в ее квартире находиться было очень хорошо и нужно. Андрей меня все оттаскивал, думал, что мне будет плохо. А я хотела долго с ней быть. Все время.

– А мама болела?

– Семьдесят семь лет! Конечно, у нее было много болячек. Но на ногах. И все делала сама. Дача, огород на ней. В лесу в группе здоровья занималась. Бегали с палками. И продукты сама принесла к похоронам. Только фрукты меня просила купить на рынке. Я тоже так хочу умереть: на ногах и все успеть приготовить. Завидую. Я очень боюсь своей возможной немощи, и быть обузой не хочу. Ведь я ничего не умею. Я только за цветами и газоном смотрела на нашей даче. Не знаю, что теперь делать. У мамы клубника, огород, кусты. Если мне с работой, детьми, всякими поручениями Андрея так плохо, то как папе? У него столько болезней, специальная диета. Мама за всем следила… Не сплю.

– А когда сорок дней? Увидишь, пройдет сорок дней, будет легче. Уйдет вся эта влага, останется память о человеке.

– Знаешь, когда я рожала своего первого ребенка, то у меня был очень хороший врач, Александр Лазаревич Кабаков. В тот день почему-то никто не хотел рожать: лежала одна в предродилке. У него была возможность мной заниматься. В свои двадцать выглядела на пятнадцать. Жалкая была. Он меня за руку взял, даже сестру позвал показать, какие у меня детские ручки. Стихи стал читать. Стыдно, не помню какие. Было больно. Спрашивает: боишься?

– Боюсь.

– В метро ездишь? Видела, сколько там народу? Даже локтями пихаются. И каждого кто-то родил. И ты родишь, увидишь. Сейчас тебе помогу, и родишь.

Мне эти его слова много раз помогали. И рожать всех детей, и права на вождение получать, и со своей болезнью справляться. Действительно, ну ведь не у одной у меня такое. Мало кто не сталкивался со смертью близкого. Мне столько лет, а я первый раз столкнулась со смертью самого близкого человека. То есть у меня лучше, чем у многих, а я раскисла так. Со мной все-таки мама долго побыла, хоть мало. Боюсь. Все родители, папа, родители Андрея, – ровесники. Сейчас все как посыпется! Здорово, что мама успела увидеть дочку сына. Успела стать прабабушкой.

Мама всю молодость и большую часть жизни провела в безденежье. Хорошо, что в конце могла хоть что-то себе позволить: папа стал зарабатывать – Мосэнерго теперь монополист. И мы могли уже помочь, когда папа ушел на пенсию. Поездить успела. Немного, правда.

Мне так хотелось привезти ее в какой-нибудь праздник, 8 Марта, Новый год, в дорогой магазин, и чтоб ей только подносили всякие платья, а она показывала, чего хочется. Но, когда у меня появилась такая возможность, маме уже никакие вещи были не нужны.

Она даже научилась не ждать внимания. Так и сказала: «Не волнуйся, я знаю, как ты ко мне относишься. Не переживай, что не успеваешь часто заезжать, звонить. Я понимаю». Вот так.

Чувствуешь себя кругом виноватой: не сказала, не сделала, не успела.

– А про твою болезнь мама знала?

– Да. Про первый этап. Операцию, химию – не скроешь, а когда метастазы нашли, то уже не сказала. Их же не видно!

Болезнь

В ту пору она уже научилась быть счастливой сейчас, здесь. Была уже достаточно взрослой, чтоб различать, не смешивать. Андрей стал известным. Безденежье кончилось. Больше не надо было бегать по частным урокам. Уже чувствовала себя больше женщиной, чем матерью. Забыла вкус мяса, перестала лить сгущенку в кофе, долго приучала себя посещать спортклуб, разбавляла этот патологичный фитнес бегом в Кузьминском парке. Стала влезать в любую одежду, какую хотелось. Страшно обрадовалась, что и белый сарафан, подаренный в Париже младшей дочери, когда та училась еще в девятом классе, стал тоже ей доступен. Нравилось отгибать вшитую бирку и который раз убеждаться: 34. Заразительно проповедовала своим подругам необходимость fit program, демонстрировала последние полюбившиеся упражнения, эффективно подтягивающие самые слабые женские участки: заднюю часть рук, косые мышцы и «галифе». Могла уже сама разработать комплекс для любой женщины с учетом ее проблем.

И тут началось. Стала ощущать, когда делала скручивания при упражнениях на косые мышцы, боль, инородное тело внутри. Беспокоило. Может, пройдет? Ну, не идти же к врачу, даже не понятно, к какому! Стало хуже. Андрей уехал на очередную – налию (би, три, уже неважно). Когда он уезжал, то у нее сразу всплывало из «Девчат»: хочу халву ем, хочу пряники. Этот кинофильм, полюбив еще в детстве, когда только начинает проступать образ человека, с которым бы хотелось быть, готова была смотреть в зацикленном виде. Вместо пряников отправилась в Институт рентгенологии.

– Ничего страшного, но лучше сделать биопсию.

Сделала. По лицу врача поняла – серьезно. Никаких вариантов. Рак.

Мистика какая-то! Ходишь, деятельная, нестерпимой боли нет, что-то происходит, но это не особенно мешает. Меньше, чем насморк! Но все сразу вокруг меняется. И врачи серьезно смотрят.