Нарочно не придумаешь

Введение

Представьте себе, что вы сидите в «кинозале» своего подсознания и размышляете над тем, что бы такого интересного посмотреть. Выбор у вас бесконечен, от прошлого до грядущего, от слез до смеха, от горя до радости. Все ваше естество прибывает в нетерпеливом предвкушении чего-то. Время вдруг останавливается, и откуда-то ниоткуда появляется звук. Незримый «механик» внутри вас включает невидимый проектор, и экран вашего воображения вспыхивает причудливой историей, которую, конечно, даже если очень захотеть, нарочно не придумаешь. Итак…

Когда-то, для кого-то очень давно, а для кого-то совсем недавно, буквально вчера, на малюсенькой голубой планете, особняком болтающейся где-то на отшибе Млечного Пути, в огромном прекрасном королевстве в день, когда Сатурн только-только заглянул в десятый дом, на свет появился маленький мальчик. Надо заметить, что правили этой чудесной страной, состоящей из множества больших и малых княжеств, сразу несколько королей, любящих свой счастливый народ так, как никто никогда и в помине не любил. Они раздали людям все: поля и леса, реки и моря, недра земли и дары океанских глубин. Но самое главное, граждане королевства наконец-то после многих веков невзгод и лишений почувствовали себя свободными и счастливыми, способными строить свои судьбы самостоятельно. Правда, памятуя недавнюю страшную сечь, в которой практически все запредельные царства и королевства сообща вероломно пытались завоевать благословенную землю, огнем и мечом уничтожая все и вся на своем пути, и, как следствие, были изгнаны и добиты в своем зверином логове, правителями было принято решение огородить королевство глухой неприступной стеной. Но это не помешало, а может быть, даже помогло прекрасному, трудолюбивому народу чувствовать себя еще более защищенным и счастливым. Тем временем мальчик рос не по дням, а по часам. Отец его, выходец из небольшого, но древнего южного княжества, и мать, представительница более многочисленного северного народа, всячески заботясь о нем, прививали сыну чувства справедливости и братства, любви к Родине и стремление быть нужным и полезным всем. Время шло, короли старели, а юноша мужал. Вот уже подошел его черед пройти обязательную службу в королевской дружине, дабы закалиться и при необходимости быть готовым дать отпор любой орде, вознамерившейся покуситься на до боли любимую отчизну. К тому времени в государстве стали происходить медленные, но неотвратимые изменения. Вначале уже совсем старые короли направили часть дружины в далекий жаркий халифат, объясняя сие деяние братской помощью в уничтожении одной части населения другой. Спустя еще три года самый главный король королей безвременно почил, уступив место чуть более молодому владыке, имевшему смертельный недуг, который, несмотря на все старания лекарей и лучших знахарей, спустя два года также отправился к великому кормчему. Третий, совсем дряхлый король, усоп спустя тринадцать лун, так и не успев повернуть северные реки спять. Горе народа было безутешно. Накануне вступления отрока в ряды доблестной дружины совет правителей выдвинул относительно молодого и перспективного короля, полного бурлящей энергии в желании все кругом расширить и углубить, а также пообещавшего дать ничего не понимающим подданным «долгожданную» гласность и перестройку. Расширить и углубить так и не удалось, а вот смуту посеять во всем королевстве, это получилось даже с лихвой. Почин положил указ о запрете распития хлебного вина в кабаках и трактирах, а также продажи оного в торговых рядах и на ярмарках. К возвращению юноши с воинской повинности не в меру активный король уже успел порядком натворить делов. В свете новомодной «перестройки» он объявил, что теперь поданные могут работать по примеру заморских царств не на королевство, а каждый на себя. Поначалу всем идея понравилась, но когда внезапно пропали все продукты, даже брюква, начались роптания, готовые перерасти в бунты. Не обращая на такие «мелочи» внимания, венценосный реформатор, окончательно потеряв берега, посягнул на святое и незыблемое, а именно на власть.

– Не хочу, – заявил он, – быть главным королем. – Хочу быть единовластным царем, как это принято во всех цивилизованных царствах!

И, сломав тевтонскую стену, самодовольно водрузился на царский трон. Естественно, такой поворот событий ой как не понравился остальным королям, тем паче, что все четырнадцать княжеств, входящих в королевство, как один возжелали немедленного отсоединения с целью образования своих царств. Вся эта катавасия закончилась, как и ожидалось, весьма трагично. Новоиспеченного царька обиженные короли дружно заточили на полуострове Буяне, где он отдыхал от трудов своих праведных, приставив к нему дружину стрельцов. Сами же, окружив королевские палаты до зубов вооруженной армией, объявили народу о возвращении к старым порядкам. Но уже успевшее к этому времени основательно расшириться и углубиться население не вняло этому и громогласно выдвинуло своего собственного, народного и вечно хмельного царя, скандируя: «Бориску на царство!» Короли испугались народного гнева и сдались. С этого момента в королевстве, теперь уже царстве, наступили смутные, лихие времена. Все княжества в одночасье отсоединились, затеяв кровавые междоусобицы друг с другом, лихие людишки, взявшись за кистени, высыпали на большую дорогу, понаехавшие заморские негоцианты за полковрижки скупили через царскую свиту все ценное и бесценное. А народ? А что народ? Кто послабее, помёр, а остальные мало-помалу «перестроились». «Перестроился» и молодой мужчина, а может быть, «подстроился» или «пристроился», об этом сказ умалчивает, да это и не важно, ведь когда мы молоды и все дороги жизни у наших ног, единственным и неповторимым королем можешь быть только ты сам.

Тренькают прощальные аккорды гуслей. Экран медленно угасает. Прекращается стрекотание проектора, и наступает благодатная темнота, через которую, словно иллюзорные образы, проявляются и исчезают люди, события, смешные и грустные ситуации, забавные случайности и случайные, вызывающие смущение, забавы, в общем, все, что память человека скрупулезно отсеивает и бережно хранит. Вы открываете глаза и, медленно встав с любимого кресла, подходите к окну. Теплый весенний бриз врывается в ваши легкие чуть солоноватым пьянящим запахом распустившейся сирени. Спокойное, еще не прогретое море отливает оранжево-красным отражением заходящего солнца. Суетливые «короли» после дневного добывания «капусты» торопливо спешат в свои родные «дворцы». Странно, думаете вы, вроде прошло столько времени, многое поменялось, а многое и вовсе появилось, неизменными остались только люди и время, ведь настоящее – это дитя прошлого. Мужчина, вернувшись на свой «трон» и мимоходом потрепав дрыхнувшего пса, развалившегося тут же, у его ног, откинулся на изголовье и закрыл глаза. «Киномеханик», теперь точно знающий, на чем остановил свой выбор его единственный и неповторимый зритель, уже готовый, во всеоружии, замер в ожидании команды. Мужчина расслабился и улыбнулся. Занавес раздвинулся. Тишина! Камера! Мотор!

Серджиньо

Не знаю, откуда это пошло. Может быть, с Олимпиады-80 или с какого-то чемпионата по баскетболу, только на слуху всей районой тусовки это звучное имя одного Американского баскетболиста (более чем двухметрового роста) назойливо крутилось в наших головах.

Вот и Сережа Петько к своим пятнадцати годам был на две головы выше всех мальчиков своего восьмого «Б». Да, что там своего! Он был выше и параллельного восьмого, и двух девятых, десятых и даже выше физрука с трудовиком! В общем, катастрофа!

Но беда не приходит одна. У Серого, как до восьмого класса называли его пацаны, были неимоверно длинные руки. И не только руки! Все члены у него были длинные. Одним словом, наш Сережа был настоящим местным «Серджиньо»! Вот и прилипло к нему это прозвище.

Новоявленный «баскетболист» совсем не был рад такой «популярности». Тем более только год назад он отучил маму приходить за ним в школу, брать портфель и отводить его домой. Но она все равно ждала его у дома, стоя на перекрестке между внутренней и внешней (проезжей) улицей, откуда хорошо просматривался весь путь от школы до их дома.

Отца Серджиньо не знал. Мама о нем не рассказывала, а дядя Леша, младший мамин брат, который был уже студентом, говорил о нем не иначе как «козел». «Козла» на горизонте не наблюдалось, зато мама была! Еще в ранние Сережины годы, когда он был нормального роста (то есть, как все), маме знающие доктора рекомендовали следить за умственным развитием сына, объясняя свои пожелания тем, что современная медицина – «вещь темная». И этот «загадочный диагноз» вдвое увеличил силу удержания материнской руки «на пульсе».

Еще Сережу беспокоило то, что чем быстрее он рос, тем хуже видел. Уже к восьмому классу, линзы его очков достигли пуленепробиваемой толщины! И если приходилось снимать очки, то он становился настоящим «ежиком в тумане»… И с учебой у него все было далеко не гладко… Математика не считалась… Русский не писался… А физика с химией были просто табличками на дверях класса. Но зато Серджиньо был абсолютно добрым и всех любил! Он даже не испытывал ненависти к плохим старшим ребятам, которые его задирали. Но его кулаки (размером с их головы) не давали им возможности переходить границу дозволенного.

Еще Сереже нравилась Аня из параллельного класса. Она ему нравилась с первого, но почему-то за столько лет она даже не заметила этого. И вообще все девчонки как-то чурались его, что ли… Мама учила: «Сынок, ты не стесняйся! Женщины любят ушами. Расскажи своей Анечке что-нибудь интересное».

Ага, легко сказать! А что ей интересно? А если ей интересно то, чего он не знает?! Вот и не клеилось как-то Сережино общение с противоположным полом.

Дядя Леша тот тоже, как приедет в гости, так сразу предлагает разные стыдные вещи. С порога такой: «Ну, «Золотунчик», скольких «счастливиц» облапал?» – И ржет! – «Ты, – говорит, – Золотунчик, запомни: телки любят силу!» Совсем он очумел в своем Институте связи! Что, прикажете, драться с ними, что ли?

Летние каникулы застали Сережу в полном непонимании дальнейших жизненных действий… Экзамены на переход в девятый класс он благополучно завалил, и мама с чистой душой отвела его в ПТУ, учиться на повара. Правда, надо отдать ему должное, готовить Серджиньо умел и любил, особенно всякие вкусности. В этой суете полтора месяца лета проскочили незаметно. В середине июля, в один из жарких дней, когда Серджиньо гонял с оставшейся во дворе мелюзгой в футбол, пытаясь не наступить ни на кого из них, его мама вдруг выскочила на улицу и закричала: «Сережа, срочно иди домой! Есть серьезный разговор!»

Она всегда говорила «серьезный», когда хотела, чтобы он что-то сделал быстро… Но на этот раз разговор и правда намечался серьезный.

Началось с того, что дома был дядя Леша. Хотя приезжал он только по выходным и с утра, а сегодня была середина недели, и на дворе уже вечерело. «Ты с дядей поедешь отдыхать на море» – заявила мама, чуть только они переступили порог квартиры, и вдруг расплакалась. – «Да ладно тебе, Люсь! – Дядя Леша, махнул рукой…– Здоровый он уже парень! Смотри, дылда какая, в дверь не проходит!»

Сережа растерялся… Мама плакала, дядька в предвкушении потирал руки… «Не боись, племяш, не пропадем! Так оторвемся – век вспоминать будешь!» Серджиньо совсем перестал что-либо понимать. «Мам, а что случилось?» Он в недоумении переводил взгляд с рыдающей матери на веселящегося дядю…

«Я же сказала, вы едете отдыхать на море… – Сквозь слезы проговорила она. – Куда-то под Лазаревское…»

«Не “куда-то”, – пояснил дядька, – а в студенческий лагерь от моего института! “Буревестник” называется. Правда, я туда не попал из-за оценок, но твоя маман благосклонно нас спонсирует. Поэтому мы с комфортом разместимся в частном секторе. Мне дружбан наводку дал!»

Серджиньо из всего вышесказанного, наконец, понял, что он уезжает. И уезжает без мамы. Сначала ему стало грустно, и он тоже чуть не расплакался, даже в носу засвербило. Потом вдруг ему подумалось: «Это же, как у Даниеля Дефо в “Робинзоне Крузо”!» (Эту книгу он как раз недавно дочитал, правда, начал чтение еще в пятом классе, поэтому, что там было в начале, особо не помнил). Выходило все очень похоже: тоже море, ну, и свобода, конечно!

«Ты, сестра, не переживай! – Дядя Леша продолжал “успокаивать” маму. – Я из нашего Золотунчика мачо сделаю! Настоящего!»

«Я эээтого и боюююсь!.. – Завывала мама сквозь всхлипывания. – Сынок… – она на цыпочках подошла и обхватила Серджиньо за шею. – Будь аккуратней. Далеко не заплывай, слушайся дядю!»

«Мам, я и плавать не умею!» – Сережа окончательно был сбит с толку. – «Ну, вот и лады! – подытожил дядя Леша и засобирался. – Короче, Люсь, привезешь его завтра к девяти вечера на Курский вокзал! Встретимся в центре зала. И приодень парня, а то меня с двухметровым “первоклассником” в вагон не пустят». С этими словами дядя быстренько ретировался.

На следующий вечер, ровно в восемь, мама, как «бравый солдат Швейк» вела вновь испеченного «новобранца» к условленному месту в центре зала. Картина была эпичной. Худая, выше среднего роста женщина неопределенного возраста, в джинсах и с большой родинкой-бородавкой на носу со скоростью взлетающего «МИГа» тянет за руку огромного детину, сплошь увешанного мешками и баулами! Если бы эту сцену наблюдал раввин, он бы сказал: «Ой-вей, очередная еврейская семья затеяла переезд?!»

Дядя в девять не появился… Мама за весь этот час не находила покоя ни на минуту, и каждую секунду называя дядю всякими плохими словами, не отрывала глаз от больших вокзальных часов. В пять минут десятого она толкнула ошалевшего от обилия людей Серджиньо и раздраженно произнесла: «Все, сынок, пошли садиться… Твой дядя – дегенерат!» И с этими словами повела сынка-тяжеловоза на перрон.

Дядя Леша появился, когда мама вместе с проводницей пыталась запихнуть своего огромного «Робинзона» в вагон. Уже был дан третий свисток к отправлению, а тело все не входило. «Эй, мешочники, чего везем?! Чо, нэ лызит?!» – В модно обрезаных джинсах-шортах, в цвет им джинсовой безрукавке и с болтающейся на плече спортивной сумкой он походил на какого-то импортного актера. «Люсь, ну извини! С парнями на Академической в пивняке задержался, мы кроссворд разгадывали! Одно слово не билось…»

«Хватит!!! – (Мама резко отпустила «тело», и проводница приняла всю ответственность на себя). – Ты, Алексей, отвечаешь мне за сына! Своей тупой головой отвечаешь, понял?!»

«Сын», потеряв равновесие на последней ступеньке, начал стремительно увеличивать нагрузку на тренированные руки проводницы…

«Да, блядь! Держите его, сейчас наебнется!» – Заверещала та, и мама с дядькой бросились на помощь.

Когда наконец поезд набрал скорость, и Серджиньо вместе с дядей, окончательно потеряв из виду бегущую по перрону маму, рухнули каждый на свою полку, дядя Леша изрек: «Все, Золотунчик! Амба! Приключения начинаются!»

Серджиньо, погребенный под ворохом маминых баулов, со слезящимися от встречного ветра, глазами под запотевшими очками, уже представил себе эти «приключения».

«Вот, Золотунчик, смотри! – Дядя достал из сумки две бутылки пива. – Во-первых, “СВ”! Люкс, а не какое-то купе на четверых! Маман ради тебя, Золотунчик, на все пойдет. А во-вторых… – Дядя лихо откупорил зажигалкой бутылку и втянул пену. – Чай будешь?»

Сережа долго не мог уснуть. И не потому, что дядя храпит, мама тоже иногда храпела, к этому можно привыкнуть! Но вот в том, что полку не придумали под рост Серджиньо, конечно, конструкторы оплошали! Если голова – на подушке, то ноги надо либо согнуть и засунуть под себя, либо задрать вверх! На боку, если поджать ножки, свалишься: узко. Ну а если вытянуть ноги, то окажется, что ты уже сидишь. А как можно спать сидя? Но Сережа незаметно для себя все-таки заснул.

Резкий звук, а точнее – хлопок, вырвал его из сновидения, в котором они с мамой ехали за город на пикник. На пороге тускло освещенного ранним утром купе, в аккурат перед отражающем его попу зеркале, с полотенцем через плечо, стоял дядька и весело «скалился»: «Подъем, Золотунчик, хватит бездарно просирать время, в могиле выспишься!»

В могилу Серджиньо не хотелось, но и вставать ни свет ни заря он не привык. Дядька бодрой походкой, кинув на свою полку полотенце, прошел через купе к столику и вытащил из-под него один из баулов, которыми мама снарядила Сережу в «далекое» путешествие. «Ммм… так… Посмотрим, что твоя маман нам с собой сообразила пожрать… Ага, котлеты… О, целая жареная индейка?! Однако! – Он порылся глубже. – А это что? Ого, Золотунчик, смотри: кастрюля! Черт, во замотала пленкой… Золотунчик! Тут – борщ, е-мое! Да, Золотунчик, тебя хрен прокормишь!»

Позавтракав, как будто пообедав и поужинав за раз, дядя Леша сказал, что пора провести разведку боем – и ушел. Что за разведка? И вообще, что можно разведывать в поезде, если все вагоны одинаковые, Серджиньо не понял. Он поудобнее устроился на своей полке и начал смотреть в окно. Где-то через час, когда у «наблюдателя» уже совсем зарябило в глазах от бесконечно однообразных деревьев, мелькающих перед ним под монотонный стук колес, вернулся дядя.

«Так, Золотунчик, сиди на жопе ровно и не чирикай! Твой родный дядька идет делать нас сказочно богатыми. Тут, в соседнем вагоне, два фраера предложили в «преф» покатать. Сейчас я их прокачу с ветерком!»

Сережа опять понял только одно: «надо сидеть в купе», но он и так не собирался гулять! Тем более, что он побаивался встретить проводницу, которую его тело вчера чуть не расплющило (не специально) о перрон. Дядька вернулся, когда уже начало смеркаться, голодный и почему-то злой.

«Ты представляешь, какой не пер! – Рассказывал он, с ожесточением хлебая холодный борщ прямо из кастрюли. – К каждому “мизеру” в прикупе “говна пирога” приходит! А к этим фартожопым – все в масть лезет! – Он отложил ложку и громко хлопнул крышкой, о кастрюлю закрывая ее… – Деньги ёк, Золотунчик! Все двести “рябчиков”, которыми твоя маман нас щедро одарила для комфортного размещения, тю-тю!»

Он, не раздеваясь, повалился на полку, закинул руки за голову и закрыл глаза: «Туши свет и не ссы!» И уже сквозь сон промычал: «Пацаны что-нибудь придумают, не пропадем…»

Море ласково встретило их, выгружающихся на перрон со странным названием «Лазаревское». Пока Серджиньо вытаскивал баулы, дядя Леша как заводной носился туда-сюда вдоль платформы, кого-то высматривая. Ими оказались двое помятых дядиных друга-студента. Еще издалека они на всю станцию заорали: «Лелик, екарный бабай, мы номер вагона забыли!» – «А бошки из жопы вы достать не забыли?! – Заорал им в ответ дядька. – Мы уже думали, нам тут ночевать придется!»

Друзья, подойдя ближе и сбавив тон, начали оправдываться, перебивая друг друга: «Ладно тебе, Всего на полчаса опоздали. Вчера до пяти утра с телками на пляже бухали… Там у одной такие были – “Даная” отдыхает! Ты таких любишь!»

Дядя Леша, смягчившись, звонко хлопнул друзей по протянутым ладоням. «Вы тачку не отпустили? – Задал он им вопрос, закидывая на плечо ремень своей сумочки. – Да, знакомьтесь: это – мой племяш, Серж! Сеструха мне его в нагрузку “паровозом” прицепила. Пошли, а то пока ждали, вспотел, как собака! И с баулами ему подсобите, там закусона – на дивизию!»

В очень тесном и жарком такси Серджиньо наконец узнал имена дядиных однокурсников. Артурик, как называл его дядя, был низенький (еле-еле доходил Сереже до груди) и носатый. Зато Вася был высокий (но все равно чуть-чуть ниже его), с рыжими волосами и нереально голубыми глазами.

Дядя вальяжно, вполоборота раскинувшись на переднем сидении рядом с угрюмым волосатым водителем, в красках и с энтузиазмом рассказывал о своих вчерашних «приключениях». Все громко смеялись, а Сережа, зажатый с двух сторон на заднем сидении, страдал. Во-первых, в машине нечем было дышать, а во вторых, – серпантин (к встречи с которым его организм абсолютно не был подготовлен).

«Извержение» случилось внезапно. На одном, лихо заложенном водителем повороте мамины котлетки, еще с утра с аппетитом им съеденные, нескончаемым фонтаном устремились в пространство между водителем и дядей, на роскошно обложенный красным ковром и украшенный красивой пластмассовой розой рычаг переключения скоростей… Машина, вильнув, чуть не улетела в пропасть. А зеленый, в полуобморочный состоянии Серджиньо пополнил свой словарный запас огромным количеством незнакомых ему ругательных слов и выражений.

Сарай, а точнее – бывший курятник с одним окошком без стекол и двумя пружинными кроватями, разделенными проходом (бочком) между ними, удалось снять на тот «неприкосновенный запас» который мама, бережно вшивая Сереже в семейные трусы, сопроводила нравоучением. «Сынок, – сказала она, – это – на черный день! Зная твоего дядю, остолопа, уверена, что он обязательно наступит!» – И вот ведь, оказалась права: деньги пригодились!

Дядька, по-футбольному пнув свою сумку под ту кровать, что располагалась дальше от окна-дырки, плюхнулся на нее, и вся пружинная конструкция протяжно

заскрипела и завизжала. «А че, Золотунчик, вполне комфортабль! – Констатировал он, снизу вверх глядя на застывшего, словно памятник с упершейся в потолок головой, племянника. – В этих хоромах человек десять разместятся!»

Серджиньо, загипнотизированный лампочкой, болтающейся на проводе точно на уровне его глаз, растерянно спросил: «Дядь, а туалет где?»

«Удобства» обнаружились на улице, шагах в двадцати от «хором». Правда, с виду, они больше напоминали поставленный на попа гроб без двери и с ржавым ведром внутри. В «гроб» Серджиньо не поместился, поэтому пришлось пописать под растущим рядом деревом с какими-то красными ягодками. Но вопрос, куда ходить «по-большому», оставался для Сережи открытым.

«По-большому» они сходили в шикарный туалет с унитазом и водой на территории студенческого лагеря «Буревестник», куда дядька с друзьями, прихватив его с собой, отправились, как только мамины баулы были раздербанены, а припасы распиханы по всему курятнику.

Море Серджиньо тоже не слишком понравилось. Оно было очень большим, соленым и главное – холодным! Нет, если немного побултыхаться, то привыкаешь. Но вначале, когда только заходишь, такое впечатление, что описался на морозе: «сверху тепло», а внизу… И лучше плюхнуться сразу целиком, пока плавки не коснулись поверхности воды, иначе очень неприятно. В целом, если сравнивать, то ванна – лучше!

Дядя Леша целый день просидел в дендрарии с друзьями, они пили пиво, курили и играли в карты. Учитывая, что он и в Москве делает то же самое каждый день (мама часто об этом говорила), непонятно, зачем надо было тащиться в такую даль? Тем более, они ни разу не искупались!

Когда солнце начало садиться, Серджиньо, кидающий в море камушки, сидя на берегу, услышал: «Золотунчик! Ихтиандр наш потомственный! – Дядька призывно махал ему рукой из дендрария. – Пошли, пора к “суаре” готовиться! Заставлять дам ждать – не по-джентельменски!»

«Дамами» оказались три тети, которых Артурик почему-то называл «девушками». Девушкой «для Сережи» была Аня (ну или их соседка Света), она, конечно, – уже взрослая студентка, но очень красивая! Одну «девушку» звали Алена, и похожа она была на селедку: такая же длинная, худая, с выпученными глазами. Вторую – Ольга, эта наоборот, была короткая и кругленькая, как пирожок. А третья была ну очень большой тетей! Наверно, как два дядя Леши или четыре Артурика, она все время громко смеялась и была похожа на Сережину геометричку Нелли Кузьминичну. Когда все разместились в курятнике, по трое на каждой из кроватей, дядя, словно фокусник, вытащил откуда-то трехлитровую банку с чем-то жидким и мутным, немного похожим на чайный гриб, но только темнее.

«Ну, сеньориты, пришла пора стереть границы стеснения и дать волю веселью и страсти! – Он разлил содержимое банки в шесть граненых стаканов, заранее выставленных на табурете между кроватями. – А дабы страсть была сладка… Вуаля!» В его руке оказалась коробка шоколадных конфет, которые мама хранила с Нового года и говорила, что они – «для особого случая». Случай, видимо, был «особый», потому что Селедка захлопала в ладоши, Пирожок запрыгала на кровати, а Тетя громко заржала!

Дядя взял свой стакан: «Предлагаю поднять бокалы… – он занес свой над головой. – За присутствующих здесь дам! Гусары пьют до дна!»

И приблизив стакан ко рту, лихо влил все его содержимое в себя!

«Гусар» Артурик повторил за дядей, а Серджиньо так и остался сидеть с «грибом» в руке, не понимая, гусар он или пока еще нет… Его сомнения развеяла сидящая рядом с ним и занимающая полкровати «Нелли Кузьминична»: «А ты, малыш? – пробасила она. – Чего растерялся? Пей, сладенький! Это – как компотик!»

В своей жизни Сережа попробовал много разных компотов, мама их варила постоянно из-за витаминов. Одни были сладкие, другие – не очень, некоторые (например, из вишни) и вовсе с кислинкой. Но то, что в этот раз отхлебнул Серджиньо, сделав большой глоток, напоминало уксус в перемешку с микстурой, от которой у него был рвотный рефлекс! Слезы брызнули из глаз, а «гриб» – изо рта! Пирожок, которая сидела напротив Серджиньо, заверещала и попыталась уклониться, но стена курятника, с одной стороны, и дядя – с другой, решили ее участь!