Для друзей – просто Лекс
Елена Чара Янова
Александр Николаевич Санников (для друзей – просто Лекс) – выдающийся эпигенетик, променявший с лёгкой руки и мимолётной фразы талантливого до гениальности студента свою академическую карьеру на неопределённое будущее. К величайшему его удивлению, программа освоения нового, только открытого кремнийорганического мира нуждается в его, Лекса, талантах. А возглавляет её научное направление не кто иной, как тот занозистый очкарик, что ненароком сломал ему жизнь, а теперь собирает её вновь.
Елена Янова
Для друзей – просто Лекс
– Расскажите мне, младое дарование, что в вашем Санникове вы нашли такого выдающегося? Вряд ли пока целесообразно привлекать к освоению столь специфической экзопланеты эпигенетика. Ну-ну, голубчик, не сверкайте так глазами, вы сами разрешили мне быть с вами предельно откровенным, а вы для вашей должности, да будет мне позволено так выразиться, отчаянно, просто непозволительно молоды. Не обессудьте.
– Да я уже понял, возрастом мне теперь будут долго в нос тыкать, пока не повзрослею. Но вы не вполне разобрались в вопросе. Квалификация здесь значения иметь не будет. Упреждая ваш вопрос: Санников обладает уникальным свойством ума – у него надсистемное мышление. Грубо говоря, он способен выдвинуть теорию с виду абсурдную, но странным образом соединяющую несоединимое. А то я бьюсь с проблемой защитного купола уже несколько месяцев, и проблематика использования металлов кагомэ для производства нанитов очевидна: их сверхпроводимость не может обеспечить стабильности при развертке защитного купола свыше двух десятков квадратных сантиметров. И это я молчу про их себестоимость… А нам в перспективе нужно будет защитить целую колонию!
– И вы от него ждете…
– Жду. И вряд ли буду обманут в ожиданиях.
10
Александр Николаевич Санников («Для друзей – просто Лекс!») с видом прихлопнутого мухобойкой шмеля медленно опустил руку с зажатым в ней смартом. Над экраном медленно растворялась голограмма молодого человека с тонкими, аристократичными и чуточку хищными чертами лица, слегка надменным его выражением и в очках тонкой прямоугольной оправы, что уже во второй раз за последние несколько лет кардинально перевернул подающему надежды эпигенетику, ныне прозябающему на вольных хлебах, и мировоззрение, и жизнь.
Помнится, в первый раз, практически три года назад, одаренный студент-третьекурсник с его, Лекса, точки зрения, а по мнению кафедры нанокибернетики – юный гений, сидя в центре компании из таких же лоботрясов в затрапезной пивнушке, вещал о том, что полагаться в жизни надо исключительно на интуицию, мотивацию и авось. Что с Земли пора линять в колонии, что при универе научной карьеры не сделаешь, вон, на кафедре генетики живой пример обитает, практически гений-современник, только душевно очерствевший до прозвища «Сухарь» в неповоротливой и неторопливой академической среде Межпланетарного университета. Санников, коего непонятно каким ветром в студенческий бар занесло, знал свою заспинную кличку в среде студиозусов и чуть не подавился бокалом темного. Отметил, называется, возраст Христа, получил демонстративной поучительной сентенцией от юного ума да прям по темечку.
Он долго думал. Весь вечер цедил одну кружку пива, взвешивал за и против. Вспоминал, как надеялся на открытия, а получал смутные заверения в «перспективности». Четвертый десяток близился к середине, а вместо радости чистого познания и имени у него в копилке оказались небольшое брюшко, кандидатская, десяток статей, монография и теплое место под заботливой рукой профессоров, столь же заботливо ставивших свою фамилию вперед, а то и поверх его собственной. Как там говорил очкастый… «Ни вкуса к жизни в нем не осталось, ни вкуса к смерти не наблюдается. Не человек, действительно, а сухарик только».
Лекс рискнул. Понадеялся на мифический авось вкупе с интуицией и мотивацией, да через несколько лет скитаний по должностям и подработкам последние их крупицы подрастерял. И вот теперь, когда из разосланных по двадцати четырем путеводным звездам – научным центрам, вузам и прочим важным точкам – осталось три неотвеченных, три призрачных весточки надежды, еле заметных после двадцати одного отказа, но поддерживающих сумрачное тление углей в глубине сердца эпигенетика, тот, кто невольно разбил его жизнь, решил собрать ее вновь.
Его предложение Санникова немало удивило. Открыта новая, шестая по счету, экзопланета с потенциально пригодными для жизни человека условиями. Новость, прямо скажем, не сенсационная. Ну шестая, ну что дальше, пять колоний есть, еще одна будет. Зачем им эпигенетик? Но виду он не подал и прийти побеседовать согласился.
Однако, заходя в недра неприметного здания с заковыристой аббревиатурой на пятом транспортном уровне Московского мегалополиса и преодолевая три контура охраны, расспросов и бюрократии, Санников все равно немало волновался – едкого очкарика он не видел давно, и работать под началом неудобного юнца, будь этот подросший корифей научной мысли трижды неладен, эпигенетику катастрофически не хотелось. Впрочем, разве что чудо, и они сработаются?
Почти ничего не замечая вокруг, он дошел куда посылали, поглубже вдохнул, собирая из воздуха крупицы решительности. Выдохнул. Постучался в заветный кабинет. Оттуда раздался невнятный возглас несколько возмущенного характера, но Лекс решил интерпретировать его в свою пользу и вошел. Из-под стола торчала нижняя половина халата и ноги, верхняя вместе с халатоносцем утопала где-то под столом и вполголоса материлась. Лекс автоматически отметил шик и дороговизну туфель – натуральная кожа, элитная марка – и в душе взметнулся призрак голодной зависти. Он и будучи преподавателем на кафедре генетики себе такой обувки позволить не мог, а когда уволился, послушав эту торчащую из-под стола гениальную задницу, и подавно. Хотя если тут так платят, он вытащил свой главный собачий билет. Главное, чтоб не стал волчьим, грустно сыронизировал про себя эпигенетик.
Пока Лекс предавался сумбурным мыслям, его потенциальный работодатель извлек из-под стола закатившуюся туда небольшую металлическую капсулу, а заодно и себя вместе с ней на свет.
– Александр Николаевич. Наконец-то, – удовлетворенно отметил юный гений, отряхнул халат и протянул свободную руку.
Эпигенетик незамедлительно ответил и выдавил из себя натужное:
– Здравствуйте, Тайвин. Можно просто Лекс…
– Ни в коем случае! – отрезал Тайвин.
– Почему? – изумился Лекс.
– Потому что звучит как собачья кличка. А вы будете моим заместителем, – объяснил гений. – Временно, пока я на Земле, а как покину alma mater человечества в пользу Шестого – будете нашим координатором от Всемирной ассоциации наук по естественнонаучному направлению, я поспособствую. И персонал лаборатории изначально должен вас уважать, и обращаться к вам соответственно, а не подзывать панибратским прозвищем. Поэтому для начала выработайте самоуважение, а вслед за вами оно экстраполируется на окружающих.
Глядя на немало обескураженного эпигенетика, Тайвин привычным жестом поправил очки и соизволил объясниться:
– Давайте так. Обозначим приоритеты. Я тут, как меня называют, штатный гений. И я – приверженец политики максимальной открытости в работе. Никаких недоговорок, только факты. И еще момент. Как сказал один умный человек, лжи и недоговорок не должно быть не только фактических, но и психологических. Предельная откровенность.
– Это например как? – Лекс искренне заинтересовался, все еще донельзя ошеломленный открывающимися перспективами.
– Сначала дайте согласие на честность.
– Даю. А вы практически не изменились, – с удовлетворением отметил Лекс.
– Вы хотели пример? Например, я не изменился, потому что как был заносчивой высокомерной сволочью, так и остался? – спросил Тайвин и, не дожидаясь ответа, подтвердил: – Да. Разве что возвел эти полезные качества в превосходную степень. А чем вы похвастаетесь?
– Окончательно возненавидел макароны, – с неожиданной для себя честностью, которую от него и ждали, ответил Лекс. Ему концепция отсутствия лжи фактической и психологической понравилась, хотя он и не был уверен, что будет такую тактику использовать с кем-то, кроме самого Тайвина. Для эпигенетика предельная откровенность граничила с откровенным хамством и задевала его природную мягкость и социальную воспитанность. Но от гения он чего-то подобного и ожидал.
– Полагаю, здешняя столовая вас не разочарует, – мимоходом ответил Тайвин, теряя интерес к стороннему разговору, и Лекс понял: гений так и не вспомнил ни той пивной, ни разговора, что круто изменил жизнь благовоспитанному, но медленно потухающему в академической стерильной среде ученому. Вот оно как. Выходит, Лекс тогда принял нежелаемое, но горькое и правдивое за руководство к действию, а эта язва в очках и не в курсе? А если бы он в итоге не вспомнил про эпигенетика, и не позвонил?
Вот тебе и интуиция, мотивация и авось: присказка, что Лекс с легкой подачи Тайвина сделал своим жизненным девизом, оборачивалась другой стороной. Если бы не интуиция и мотивация, позвавшие его последовать зову сердца – он бы не уволился с кафедры. Не было бы голодных трех лет, когда он перебивался случайными заработками и пытался пристроиться то в одну лабораторию, то в другую. Не было бы ироничной и грустной инсталляции – повешенной в холодильнике за провод мышки от компьютера трехвековой давности. Не было бы месяца пустых макарон. Что, если бы не сработал «авось»? Долго бы он протянул, получив последний отказ из последнего научного центра? А если бы он не уволился, и Тайвин позвонил не ему сейчас, а тому Сухарю, что учил раздолбаев на кафедре генетики ее непосредственным основам? Ведь тот он послал бы и слушать не стал…
Лекс тряхнул головой и выкинул прочь сомнения. Судьба предоставила ему шикарный шанс отыграться за все пережитые перипетии, и упускать его он не собирался. Но и не уточнить не мог:
– Зачем именно я вам понадобился?
– Мне требуются вторые руки. А у вас, насколько я помню, широкие связи в Межпланетарном университете, развитая неприязнь к амбициозным бездарностям, коих там полно, и вы умеете проводить переговоры с людьми. А я мизантроп, интроверт и не любитель психологических штучек. К тому же, мне необходимо работать, а не бегать и искать перспективных сотрудников. Займетесь? Еще не растеряли знакомств?
Лекс сначала утвердительно кивнул, потом помотал головой, одновременно и пытаясь уложить в ней просьбу молодого дарования, и на вопросы ответить.
– Чудесно. – Вчерашний студент-очкарик, тем не менее, довольным не выглядел. – Кратко расскажу, чем мы занимаемся. Шестая экзопланета – не вполне обычный мир. Дело в том, что мы предполагаем наличие на ней высокоразвитой жизни на основе кремнийуглеродной органики, а этот факт принципиально изменяет подход к ее освоению и перспективе колонизации. По инициативе, при поддержке и финансировании Межмирового правительства создана Программа подготовки первопроходцев, научной частью которой мы с вами и являемся – как по мне, достаточно высокопарное название, не находите? Ну, не суть, подробно рассказывать не буду, достаточно понимать один простой факт: военных набрать несложно, а с нами проблема, причем только первая из многих. Начнем с обсуждения кадров, продолжим текущими прикладными направлениями работы…
Спустя полчаса Лекс вышел из кабинета Тайвина в полнейшем недоумении. Свою задачу и круг обязанностей он понял, как и главную проблему, и заключалась она отнюдь не в кадрах. Ответа на многочисленные поставленные вопросы пока не было, но намек Тайвин ему сделал более, чем прозрачный: для начала нужны физик-нанокибернетик, парочка специалистов по квантовой химии, в перспективе ксенозоологом бы неплохо обзавестись… Команда нужна. Коллективный разум.
И Лекс принялся обживаться в новой среде, думая, как подступиться к задаче «пойди не знаю куда, но найди примерно знаю кого», и вместе с тем искренне радуясь технологическим мощностям – особенно его взбудоражил двухфотонный электронный лазерный микроскоп Денка в модификации Колмогорова. Это ж можно теперь квантовой эпигенетикой позаниматься! У него давненько руки чесались.
И еще больше он радовался уже найденным кадрам, одновременно досадуя на острую их нехватку. Какой шикарный у Программы астрофизик! Ну и что, что сова и порядочный сноб? Зато работает по ночам и не мешает никому. А экзогеолог и инженер-проектировщик систем жизнеобеспечения и развертки будущей колонии? Да, оба экстремальщики, да, на гравициклах под транспортными линиями гоняют на восьмидесятом уровне, зато есть вероятность, что колонию можно будет развернуть просто и быстро, с помощью жилых и вспомогательных модуль-блоков, и практически на любой поверхности, если, конечно, эти два акробата себя поберегут.
На Тайвина он просто не мог надышаться – штатный гений оказался невероятно работоспособным, Лексу выдал неограниченную свободу действий, а сам постоянно пропадал в своем кабинете и лаборатории. Но что не отнять, и любые результаты работы проверял въедливо и досконально, умудряясь порой доставать Лекса почти до печенок. В ответ Лекс быстро научился претензии молодого таланта парировать, и пару раз, пока они окончательно не притерлись, доводил оппонента до крайней степени бешенства, что у Тайвина выражалось в ярких красных пятнах на скулах и тихой, но очень ядовитой манере общения на ближайшие несколько часов, пока не успокоится.
И все-таки что-то не давало Санникову покоя. Ему казалось, что проблема создания защитного купола для колонии на основе нанотехнологий не учитывает чего-то простого, и вместе с тем сложного и важного. И все больше Лекс откровенно недоумевал – зачем Программе его скромная персона? Переговорщиков в мире полным-полно, как и эпигенетиков, как и преподавателей в Межпланетке, любого бери, хоть с кафедры психологии, хоть с кафедры биофизики. С пропорциональным ростом недоумения росла и его активность – Лекс изо всех сил старался быть максимально полезным.
9
Для начала он посетил Межпланетарный университет – посмотреть, не развалилась ли в его отсутствие кафедра генетики, каковы нынче на вид и богатство внутреннего мира студенты, и что за сплетни на хвосте принесет ему Аннушка, секретарь ректората и его старая школьная подруга. Раньше он от ее суетливой болтовни отмахивался, считая себя выше низменных слухов, но поди ж ты, сейчас пригодится.
– Приветствую, сударыня! Не разлили ли вы поблизости от турникета литрушку масла? – с хитринкой подколол Лекс, появившись на входе в ректорат.
– И где ты пропадал? – недовольно подбоченилась Аннушка. – Три года ты мне письма по электронке писал мелким почерком, а теперь в одну наглую морду заявился? А кто со мной обещал торжественно напиться на мои тридцать пять?
Лекс потупился, выражая всем своим видом крайнюю степень раскаяния. Аннушка кротко вздохнула – вот что ты с ним теперь будешь делать – и спросила:
– Чего явился, блудный генетик?
– Эпигенетик, – привычно поправил Лекс, подхватывая пикировку. – Слыхала, новый мир открыли?
– Кто ж не слыхал, – отозвалась секретарь. – А что?
