«Афганец»: оставшийся в прошлом

Сон и зубная боль

У Семена, мужчины пятидесяти пяти лет, начальника службы безопасности частной фирмы, была годами отработанная привычка: он, придя на работу, сразу же готовил кофе, подходил к окну, раздвигал шторы и начинал смаковать его маленькими глотками. Недели две назад в этой церемонии произошли изменения: у него появился компаньон, с которым он не был знаком, но вызывал у него неподдельный интерес: в здании напротив в таком же офисе, как и у него, в это же время появлялась симпатичная девушка с чашкой кофе, отдувая с нее горячий пар. Она вежливо улыбалась, а перед тем как отойти от окна и задвинуть шторы, она махала рукой. Два дня как ее нет, и Семен испытывал легкую досаду: она хоть как-то скрашивала его одиночество. Это незначительное событие, конечно, не могло тронуть его душу так же, как легкий ветерок корабль в океане. Энергию для существования он черпал в прошлом: там у него осталось все лучшее, что может быть у человека, – любовь, мечты, надежды.

Несколько дней назад произошло событие, которое вовсе выбило его из колеи: ему позвонил друг, однокурсник, однополчанин, ныне действующий генерал России и сообщил ссылку в интернете на видеофильм, который потряс его.

Семен отошел от окна, приблизился к столу и рухнул в кресло за рабочим столом. Он включил видеофильм. Хотя смотрел его десяток раз, он не мог насытиться: фильм встряхнул его внутренний мир и нарушил его покой. Он думал, что все забыто и забито в угол под замок, боль о прожитом оказалась сильнее боли зубной, которая ни с того ни с сего появилась почти одновременно, и он с этим ничего не мог делать: врач-дантист помучил его неделю и отпустил, разводя руками и вытянув лицо в беспомощности:

– Не знаю, может, у вас нервы…

Он нажал на стрелку, чтобы запустить файл. Корреспондент с жидкой бородой, крупными чертами лица, покатым лбом и выдающимися бровями – настырный, бесстрашный – подал руку, поздоровался с афганским генералом и представился:

– Я – корреспондент российского телевидения. Зовут меня Петр.

– Очень приятно, – произнес афганский офицер с волевым подбородком, с крупными костями, что свидетельствовало о природной силе и расположенности к агрессии. – Меня зовут Халк. Как доехали?

– Нормально, через Эмираты, – журналист снял с плеча фотоаппарат.

– Меня покажут в России, и меня могут увидеть старые знакомые? – с довольным выражением лица с иронией предположил генерал.

– Наверное, – хмыкнув, сказал Петр с улыбкой. – Перейдем к делу. Меня в первую очередь интересует положение дел в вашей стране и мнение людей о событиях в то время, когда здесь были советские солдаты. Это сегодня – актуальная тема в нашем обществе. Идет какая-то переоценка того, что было.

– Хорошо, – сказал Халк, – Как раз-таки по этому поводу я бы хотел изложить вам кое-какую информацию исторического характера. Это может быть очень полезным для такой передачи. Вы согласны?

– Да, конечно, – согласился Петр.

Генерал кашлянул, готовясь к длинной беседе.

– Я инициировал нашу встречу с вами, потому что я, как многие афганцы, понял, что мы ошибались в оценке ввода ваших войск в нашу страну, и мы полны желания вернуться назад к сотрудничеству.

– А что изменилось? – спросил Петр.

– А вы ехали на такси, ничего не заметили? Народ голодный, необразованный, больной, а мировое сообщество молчит.

– А американцы что, не помогают? Ведь выделено, если не ошибаюсь, 40 миллиардов долларов.

Офицер громко рассмеялся. Он, сидя напротив за стеклянным журнальным столиком, в руке с волнением мял сигарету.

– Американцы? Хм. Они никому не помогают, если нет интереса, – он потер пальцы, имитируя деньги. – Они здесь не для того, чтобы помогать, а для того, чтобы создать плацдарм для агрессии против соседних стран.

– Даже так?

– Разве трудно сделать вывод: Ирак. Ливия, Сирия… Особенно обидно за Ливию. Непонятно, от чего защитили американцы народ Ливии: от бесплатной и самой дорогой медицины в мире, от бесплатного образования или пособий по рождению, учебе и старости? На этот вопрос вам никто не ответит. Возвращаясь к теме нашего разговора, скажу: сегодня как нет вашей страны, так и нет того Афганистана, – продолжил Халк уже ровным тоном, – есть разделенная по национальным признакам угнетенная страна – таджики, узбеки, пуштуны. И каждый из них считает себя хозяином. Посеяли преступность и коррупцию: полицейские днем охраняют закон, а ночью становятся бандитами – все хотят кормить свои семьи. А что натовцы? Им начихать на народы – они, загнав сюда 140 тысяч своих солдат, делают свое дело. Мы ошибались, и вы ошиблись. Теперь мы хотим, чтобы вы вернулись и помогли нам еще раз. Неблагодарно, да? Наверное, судьба.

Журналист вопросительно поднял брови.

– Да, да, – произнес Халк. – Вы нас предали. Это сделал Козырев. Сначала мы вас ненавидели за то, что вы вторглись к нам, а затем за то, что бросили нас, – пауза. Генерал договаривает глазами и мимикой: – Брежнев был хороший, дальновидный и хитрый политик, но его предали.

Петр усмехнулся.

– Вы мне не верите? – спросил генерал, мотнув головой. – О, эта Россия, некогда самая могущественная страна в мире, на которую смотрели с завистью. Омерзительная история с ее развалом. Я знаю то, чего не знаете вы: вашу страну развалили изнутри. Кто герой и кто предатель разбирайтесь сами. Лично для меня предатель за идеи – это герой, предатель по недоразумению – это идиот, предатель за деньги-это предатель.

Журналист, внимательно наблюдавший за новым знакомым, отметил, что последние слова он повторяет второй раз – значит, он знает что-то очень важное и нарочно напрашивается на вопросы.

– Да, да, именно так, – подтвердил свои слова Халк. – С тех пор утекло много воды. У вас есть поговорка: «Время – лучший судья». Факты сами говорят за себя. Вашу страну развалили ваши люди. Можно я покурю?

– Это я у вас в гостях.

– Ладно, – выпалил генерал, прикурив сигарету. Он сделал глубокую затяжку и отвел взгляд. Клубок сизого дыма заклубился перед его глазами и облачком поплыл по комнате. Петр задержал дыхание. – Я понимаю: любому это тяжело осознать.

– У вас есть доказательства?

– Давайте все по порядку, – начал афганец как бы издалека. – Россия – некогда самая могущественная страна в мире, образец национального подъема. И мне обидно, что моя страна стала одной из причин ее развала. Вы улыбаетесь, но это – чистая правда. Сначала посмотрим, с чего все началось, – он вытрусил пепел в чашечку. – В июле 1973 года Мухаммад Дауд пришел к власти в результате военного переворота. В нем принимало участие группа леворадикальных офицеров, и Афганистан был провозглашен республикой. Король Закир Шах, находившийся в то время в Италии, отрекся от престола. Официальной идеологией Дауда стали ислам, демократия, святость национальных традиций и обычаев. В экономике он начал национализацию: он симпатизировал России и начал социальные преобразования. Первая делегация, посетившая Дауда, была из России. Москва пошла навстречу, и все закрутилось по лучшему сценарию. США запротестовала и не дремала: запустила дезинформацию по каналам спецслужб, порочащую Дауда, мол, он потянулся к Ирану и США. И вот 27 апреля 1977 года грянул гром: Дауда свергли, и к власти пришли «марксисты» в американской обертке. Афганская революция! Почему я так говорю? Посмотрите. Подумать только: США подготавливает для внедрения в страну двух «марксистов», проучившихся не где-нибудь в Университете дружбы народов в Москве, а в недрах ЦРУ. Это – Тараки и Амин. Перед ними поставили задачу: сделать все, чтобы русские вторглись в Афганистан. Вспомните беседу Та-раки с Косыгиным в Москве: он с пеной у рта просит ввода советских войск. Косыгин явно заподозрил неладное и сказал категорично «нет», и он – единственный член правительства, который отказался подписать тот злополучный документ.

– И это все?

– Еще доказательства? – недоуменно спросил Халк. – Посмотрите на факты: Амин поступил в Колумбийский университет в 1957 году. В 1958 году туда же поступают учиться Олег Калугин, который в статье «Как мы захватили Афганистан», опубликованной 11 декабря 2009 года в американском журнале «Иностранная политика», написал о том, что приезжал в Афганистан в августе 1978 года вместе с начальником первого главного управления КГБ Владимиром Крючковым. Обратите внимание: 22 сентября 1978 года, буквально через несколько дней после этого, Мухаммед Тараки объявил всех мусульманских религиозных деятелей врагами государства. Подумать только: он это сделал в исламской стране! И через месяц в октябре 1978 года народ смял красный флаг Тараки и водрузил зеленый флаг ислама – вот так началось восстание народа. А Тараки забегался: в Москве стал просить с пеной у рта о вводе войск. Косыгин ему сказал «нет», а на заседании Политбюро его поддержал Кириленко. Но борьба за втягивание России в военный конфликт продолжалась. Не сумел один, пусть попробует другой. Амин убивает Тараки, и тогда нервы Брежнева не выдержали, и мы получили то, о чем мечтали США – войну в Афганистане. Этого мало?

Петр задумался, откинувшись на спинку кресла, и долго размышлял.

– Мне некоторые факты известны из книги Александра Ляховского – «Трагедия и доблесть Афгана», – сказал Петр, – где он в деталях проанализировал эти события: «Война из нескольких очагов распространилась на весь Афганистан – она неистовствовала на дорогах, в ущельях, в пустынях, в «зеленках», на древних караванных путях, в городах и кишлаках. Она не давала ни минуты передышки и все время держала людей в напряжении…». – А у вас откуда такая информация? – спросил он, снедаемый любопытством.

– Со мной недавно по пьянке общался один высокопоставленный американский друг, – ответил Халк. – И самое главное: он поделился со мной своими переживаниями относительно американской внешней политики. Интересно?

– И что там интересного?

– В мире идет большая игра, мой друг, в которой тяжело разобраться простому смертному, – продолжил Халк. – Все дело в американской стратегии на далекую перспективу. И в этой политике России отведена доминирующая роль.

Петр издал ироничный смешок.

– Что вы говорите! А система ПРО вокруг России ни о чем не говорит? А Донбасс?

– Вы не понимаете одну существенную вещь: американцы боятся только силы, со слабыми они не считаются никогда. Если Россия с ее ресурсами и мозгами объединится с Европой, то наступит закат американского доминирования. Возникает логичный вопрос: против кого американские ракеты в Европе? Ответ прост: против Европы! Убедительно?

– Логично, но тяжело в это верится.

– Смотрите, – вкрадчиво начал Халк. – Вам трудно представить, что будет с США, если объединятся Европа с Россией. А если к ним примкнет Япония? Поэтому США боится сближения этой линейки и никогда по своей воле не снимет внешнее управление с Германии и Японии, хотя, кто знает: сейчас это американцам становится все больше невыгодным. На Востоке они любой ценой попытаются объединить две Кореи, чтобы прочно сесть там, – черные непроницаемые глаза Халка впились в лицо журналиста, изложив свое понимание вопросов геополитики. – Так что американцы сегодня не знают, что делать с Россией: любить или ненавидеть, но рано или поздно им придется перейти эту грань. А пока ситуация другая как точно подметил ваш президент: «На голову нам сели, ноги свесили, жвачку жуют».

– Это все вам рассказал американский друг?

– Да. – ответил Халк.

– Он не боится разглашать то, о чем нельзя говорить?

– Нет. Он… умер.

Минутное молчание. Петр вскинул голову.

– Неплохая информация для размышления, – сказал Петр. – Давайте вернемся к нашей главной теме. Можете дать сравнительную оценку присутствию в вашей стране Западного альянса и Советского Союза? Ведь, чтобы строить будущее, надо хорошо знать прошлое. Так?

– Конечно, – произнес Халк. Сигаретный дым повалил изо рта и носа. – При шурави, когда Афганистан стал центром внимания мировых стран, мы возгордились и стали воевать против тех, кто здесь строил школы, институты, дома, электростанции. Вы ушли – прошло тридцать лет, но ваши дела здесь продолжают жить: политехнический институт, например, до сих готовит классных специалистов, кабульская электростанция, – он поднял взгляд на лампочку под потолком, – до сих пор снабжает Кабул током. И вы знаете, что в народе говорят: коммунисты – молодцы, капиталисты – подлецы, – он улыбнулся, обнажив зубы.

– Между прочим, сейчас у нас тоже капитализм, – подчеркнул журналист. – И наша помощь тоже может оказаться капиталистической.

– Понятно, время не стоит на месте. Но человек должен оставаться человеком всегда, и богатый должен помогать бедным. Это в ровной степени относится и к странам. Разве не так?

– Конечно, – журналист отвел взгляд. – К сожалению, я такие вопросы не решаю. Ну вот, еще раз, возвращаясь назад, скажите, пожалуйста, ваше личное мнение о советских солдатах сравнительно с американцами.

– О-о, сравнение не годится, – сказал генерал, – шурави ходили с автоматом на ремне, а натовцы – с ружьем наизготовку. Они сначала кидают ракеты, потом по одному выползают, как… Я понимаю: новые военные технологии – надо беречь солдат. Но если сравнивать в тех условиях, то шурави – это бесстрашие и высокий дух. Когда у них в окружении кончались патроны, он делали так, – он встал и выставил грудь. – Они не боялись смерти. В них было что-то превыше смерти – дух и великодушие. Они строили дома, больницы. Затем война.

– Вы говорите о великодушии шурави. В чем она выражалась?

– У них, э-э… – офицер задумался, сведя брови к переносице. – Ну, возьмем хотя бы проверку людей при спецоперациях. Они в глаза спрашивали, кто вы – друг или враг. Если отвечали, что друг, то отпускали. Наивно, да? У них была мораль, через которую они не могли переступить. Женщин вообще не трогали. Теперь же, – он склонил голову, – натовцы могут убить и ребенка. Получилось: мы убежали от волка, а напоролись на медведя – ваша поговорка. Мы хотим, шурави, чтобы вы вернулись – и точка, – он вопросительно уставился на журналиста. Решительный взгляд черных прищуренных глаз в ожидании ответа.

– Откуда вы знаете нашу историю и столько наших поговорок?

– Я готовился к встрече с вами, всю ночь не спал, – признался Халк без гордости. – Я три года учился в Университете дружбы народов в Москве.

Журналист развел пальцы одной руки:

– Я могу сбросить информацию, а решать будут политики. Как вы знаете, в таких вопросах нужно время.

По лицу видно, что Халку не терпится сообщить еще кое-что. – Можно, я расскажу вам еще одну историю, которая сидит у меня внутри, – он кулаком постучал себе в грудь, – для примера о высоком духе и… мужестве?

– Конечно.

Офицер подвинулся к журналисту еще ближе и выставил указательный палец – засветилось золотое кольцо на среднем пальце.

– Это случилось в майский жаркий день. Я был командиром отряда численностью сто человек. Перед нами поставили задачу: занять местность, где, по данным разведки, должна была пройти советская колонна. Мы, ничего не подозревая, шли вразвалку по знакомой тропе как подобает хозяевам… И вдруг пальнул пулемет. Шурави! Я удивился: как им удалось занять высоту и окопаться, обставив себя камнями? За день до этого мы здесь проходили как на прогулке. Я вычислил: это была небольшая группа десантников, которая заняла круговую оборону, чтобы перекрыть наше движение. Все стало понятно: они впервые опередили нас и для меня создали серьезную проблему. Мы залегли, прижавшись к земле. Я спрятался за скалой и видел, как на вершине в лучах солнца засверкали дули автоматов. Их было человек пять–шесть, не больше. Они нас продержали несколько часов, до тех пор, пока у них не кончились боеприпасы. В том бою я потерял человек двадцать. Надо было вам их видеть: они застыли, и наступила тишина. Когда кольцо вокруг них сжалось, я крикнул: «Все, шурави, ваша песня спета – готовьтесь к смерти». Наступил момент истины: они все встали в «афганках» светло-песочного цвета, в руках они держали гранаты. Я был в шоке: какое там сдаться, – генерал опустил голову. – В одно мгновение я изменился, появилось доверие, стена ненависти рухнула. Я хотел опустить оружие и пожать им руки: «Все, шурави, мы больше не воюем». И далее по тому маршруту мы сталкивались с такими малочисленными отрядами, и в итоге я добрался к назначенному месту без отряда – задание я не выполнил. Причиной всему был молодой офицер, лейтенант, который ориентировался в ситуации лучше всех. Я был готов найти его, растерзать и объявил вознаграждение за его голову. Война – это как шахматная игра. А русские хорошо играют и в шахматы, и в войну.

– Вы не договорили: что случилось с той первой горсткой десантников? – спросил Петр.

– Они подорвались и забрали с собой еще несколько моих воинов, – с грустью в голосе добавил Халк.

– А как звали того офицера, не помните?

– Помню, как его забыть, – он зашевелился и полез в карман. – Я о нем только и рассказываю моим сыновьям и внукам, – он достал из кармана удостоверение советского офицера с пятнами крови. – Вот его документы. Мои люди их подобрали на месте столкновения. Его звали Семен. Если он жив, передайте, пожалуйста, ему эти документы и скажите, что я его жду с новой миссией из России как брата. Правда, как брата. Я хочу, чтобы он помог нам в борьбе против тех. кто сегодня топчет нашу страну, и выполнил свой интернациональный долг до конца.

– То есть вы призываете его встать на тропу войны еще раз?

– Вы меня неправильно поняли, – сказал Халк. – Мы хотим мира и созидания без оружия. Мы хотим воевать против войны. Я хочу, чтобы он стоял рядом с нами, как символ шурави, и я уверен: это поможет объединить наши народы – пуштунов, таджиков, узбеков – и возродить прежний единый Афганистан. Я не знаю, почему, но хочется смотреть в глаза человека, которого не можешь забыть. Как я могу забыть – он сам пришел к нам в логово…

– Сдаться? – взгляд Петра стал напряженным.

– Нет, что вы! – возразил генерал. – Вы знаете, в Африке есть племя, мужчины которого, выйдя на охоту, следят за прайдом львов, когда они поймают жертву. Они изобрели оружие, чтобы отобрать мясо у львов.

– Какое?

– Внезапность, – афганец с четырехугольным подбородком впился глазами в журналиста, словно он нашел человека, которому можно открыть душу и сказать то, что его давно волновало, – внезапность. Они с шумом и резко нападают на львов и за какие-то секунды, пока львы не поймут, что случилось, отрезают лакомые куски мяса, кладут на плечи и спокойно уходят под растерянным взглядом облапошенных львов. Так вот, какое надо иметь мужество и хладнокровие, чтобы сделать такое с нами? Он…

Сзади скрипнула дверь, и черты лица Семена напряглись: карие глаза прищурились, высокий лоб наморщился. Он не хотел, чтобы его трогали в этот день, в это число месяца, который перевернул его жизнь с ног на голову.

– Семен Павлович, – раздался звонкий голос секретарши начальника, – вас просит шеф.

Семен даже не шелохнулся.

– Хорошо, милая, – ответил он почтительным голосом.

Дверь закрылась. Он зло ударил пальцем по клавише и выключил фильм.

Оставшийся в прошлом

Лицо шефа было озабоченным, круглые щеки местами зарумянились – в последнее время его бизнес серьезно страдал. По мнению Семена, причиной мог быть его роман на стороне, где ему приходилось тратить больше душевных сил, чем на работе. Но работники по большей части к этому относились с равнодушием: «Проблемы вождя племя не интересовали». Только Семен мог себе позволить с шефом беседу о морали и нравственности, тот терпел.

– Проходите, Семен Павлович, – вежливым тоном произнес Игорь, молодой хозяин со слабо выраженными бровями и русыми волосами, зачесанными назад. Бизнес ему достался по наследству. – Как ваш зуб, болит еще?

– Ерунда, – выпалил Семен.

– Павлович, – начал шеф и запнулся, поглаживая экран телефона указательным пальцем. – Я хотел у вас спросить… Хм… Женщины – это что за народ?

– Можно уточнить вопрос?

Игорь подтянулся в кресле, упираясь на поручни. В некоторые моменты он относился к Семену как к отцу.

– Жена меня уже не любит, но продолжает ревновать, а любовница любит, но делает вид, что ей все равно и вот уже два дня как пропала из виду…

Семена словно током пробило: он, ни о чем не думая, резко бросил взгляд на окно противоположного дома и увидел большой цветок, приросший к стеклу.

– Что-нибудь не так, Павлович? – спросил Игорь, заметив его обескураженное лицо.

– Да нет, – успокаиваясь, произнес Семен, возвращаясь на землю, по инерции продолжая думать о милашке с чашкой кофе, которая «развлекала» его несколько дней и исчезла два дня назад. – Все нормально. Я тебе в этом вопросе не советчик, Игорь Николаевич, – заговорил Семен монотонным голосом. – У меня проблемы из-за отсутствия женщин как таковых, а у тебя – от их избытка.

– Извините, Павлович, я что-то не подумал.

– Да, нет, браток, – Семен сел на стул, опустил голову и с минуту молчал, перебирая мысли. – Ты молод и относишься к золотой молодежи, и от вашего показного образа жизни общество не должно страдать.

– То есть?

– Я не судья, Игорь Николаевич. Ну, у тебя своя жизнь, у жены – своя, у детей – тоже. То есть у тебя семья есть, с одной стороны, а с другой – нету. То есть нет ячейки общества.

Игорь слушал внимательно, как будто он слышал такое в первый раз в жизни: отец с ним такую философию не обсуждал никогда.

– Ну ты даешь, Павлович, – посетовал Игорь, поглаживая челку. – Выходит, я – отброс общества.

– Я этого не говорил, – возразил Семен. – Вы респектабельный, богатый, умный человек. Отброс – это я: меня нету, я остался в прошлом. Я никогда ни к чему не стремился: ни к карьере, ни к деньгам – не на кого их тратить. От моего «я» остался лишь пепел: дунешь – и все улетит. Единственная цель – оставаться человеком. Никому не нужен и…

– А как же ваша авторитетная организация ветеранов с влиятельными руководителями, такими как Клинцевич, Разумов, Бочаров и кто там еще?

– Ну что вы! – остановил Игоря Семен. – Никто не может вернуть прошлое, друг мой. Поезд ушел. Честно сказать, не знаю, для чего живу, – он склонил голову, заглядывая глубоко в свою душу. – Я бываю счастлив только по ночам, когда мне снятся сны. Два дня назад мне приснился сон, что у меня есть дочь, которую я веду по необитаемому острову, причем она была одета в белое платье – запоминающийся цвет. Я смотрел сонник, хотя я не верю таким вещам, и там такая чушь для наивных… Все бы ничего, если бы не проснулся от боли в зубе, – Семен смолк, затем поднял голову. – У меня есть больная мать, которая выхаживала меня много лет после ранений. Теперь я ухаживаю за ней, это дает мне цель и терпение. С надеждой шагаю в завтрашний день, думая, что там найду утешение – но оказывается, что вчерашний день был лучше, чем сегодняшний.

Игорь встал и возвел руки кверху:

– Все, все, Павлович. Я прошу извинить меня.

– Ты спросил, я ответил, – все тем же голосом произнес Семен. Он нервно ущипнул седые поросли усов.

Игорь отошел к окну и долго ничего не говорил.

– Да, Павлович, ты говоришь правду. Как считает твое поколение людей: жизнь дается один раз, и надо ее прожить так… – Игорь забыл продолжение.

– …чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы, – продолжил Павлович и встал, чтобы покинуть кабинет начальника.

Игорь опешил:

– Подожди, Павлович, – произнес Игорь, – я вас пригласил по другому случаю.

Семен оглянулся и остановился в выжидательной позе.

– Нужно съездить в командировку в Ростов – опять проблемы: пошли претензии к нашей продукции. Я могу надеяться только на вас. Ваше благородство и убедительный тон делают свое дело. Вы даже не подозреваете, какая в вас сила обаяния. Извините, что пользуюсь этим.

– Надо так надо, – произнес Семен соглашательским тоном.

Он развернулся и вышел, прикрывая за собой дверь, но дверь снова начала открываться. Семен сделал шаг назад и сказал:

– Я не ответил на твой вопрос, Игорь Николаевич. Должен сказать, что твоя жена производит впечатление. Женщины – это вежливый народ. Даже когда уходит от тебя, может сказать вслед что-нибудь запоминающееся, вроде: «Счастливо тебе, скотина!»

Игорь рассмеялся.

– Спасибо за анекдот, Павлович. Берегите себя и вылечите ваш зуб, пока он вас не достал.

– Но если вам интересно, есть еще американское мнение о русских женщинах.

– Какое? – с лица Игоря еще не сошла улыбка.

– В России есть два вида женщин: жены для дома и семьи и женщины для любви, которых, по словам американца: «…их называют красиво «леди» или, не помню точно, «ляди», что ли».