Что такое свобода. Сборник КИФ-7

Редактор Наталья Сажина

Дизайнер обложки Полина Самородская

© Полина Самородская, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0056-6516-4 (т. 7)

ISBN 978-5-0056-6517-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От составителей

КИФ-7 означает «седьмой конкурс имморт-фантастики».

Центральной идеей в иммортализме является идея бессмертия не души, а физического тела. Потому что очень хочется жить. И не где-то там на облаке, а тут, на земле. И желательно жить нормально – без угнетателей и бандитов, без болезней и увечий, без старческой немощи и без других всевозможных страданий – в мире и согласии с окружающими людьми. Как сказал американский режиссер Вуди Ален, «я не хочу жить в сердцах своих почитателей, я хочу жить в своей квартире». Это и есть идея того самого «телесного» (академик Вишев говорит «практического») бессмертия, которое имеет в виду иммортализм.

Кроме иммортализма есть еще «русский космизм», «биокосмизм», «трансгуманизм». И несколько слов об отличиях между ними мы помещаем ниже.

Идея «бессмертного тела» совсем не сочетается с идеей «бессмертной души». Ведь задачу «бессмертного тела» должны решать современные естественные науки – больше некому (алхимики кончились, а эзотерики, экстрасенсы и черные маги – не умеют). Но религия, например, считает, что проблема бессмертия уже давно решена (не надо решать то, что уже решено) – душа ведь бессмертна – и тогда вредно это – хотеть «жить в своей квартире вечно». Тем удивительнее выглядит попытка объединить эти две идеи: «бессмертное тело» и «бессмертная душа». А ведь именно это и делали русские космисты в конце XIX века: Циолковский, Вернадский, Федоров, Соловьев и другие. Одна из их Мыслей состоит в том, что следует воскресить всех умерших (пример воскрешения подает Иисус Христос), а технологию этого воскрешения должны разработать ученые. Добились русские космисты того, что Церковь объявила их еретиками.

Если же смешать идею «бессмертия тела» не с «религией», а с «анархизмом», то получится не русский космизм, а другое – биокосмизм – такое литературно-философское направление появилось в России в начале XX века. А трансгуманизм – современный продолжатель мировоззрения биокосмизма – это смесь идеи «бессмертия тела» с идеей «неолиберализма», с идеей свободы. Иммортализм же, в отличие от предыдущих мировоззрений – это коктейль идеи «бессмертия тела» с идеей «социума».

В мировоззрении иммортализма общество очень важно. Не только каждый человек, но и все общество целиком – важно. Человеческие взаимосвязи, воспитание, культура. И тут выступает проблема свободы личности от другой личности, от общественных обязательств, от соблюдения культурных норм – либеральная свобода ставит личные интересы выше общественных. Свобода как фактор, разрушающий общество.

Поэтому иммортализм относится прохладно к той свободе, которую воспевает трансгуманизм – несмотря на то, что оба мировоззрения содержат общую идею «бессмертия тела».

Конечно же, если будет изобретен «эликсир молодости» и все люди станут жить долго, то проблема «я или общество» обострится до невыносимого предела. Нужно будет решать проблему свободы радикально. Но сейчас, когда люди живут в среднем семьдесят лет, эта проблема не так остра – ведь можно и потерпеть, это недолго, смерть избавит от всех мучений, и, с одной стороны, свобода сейчас считается чем-то очень хорошим – позволяющим делать выбор и жить без страданий, а с другой стороны кажется, что это фикция, выдуманная ценность, с помощью которой людей можно мотивировать на преступления друг против друга.

Итак, тема нашего сборника «что такое свобода». Приятного чтения.

Ватолин

«Сочинение о свободе»

За круглым моим окном ветер складывает тени от дворовых фонарей в узоры причудливого калейдоскопа, словно волхв, призывающий бурю, или сумасшедший, танцующий в пламени костра; такие сумасшедшие раньше водились на площадях больших городов; по их танцам, и пляскам пламени, предсказывали погоду и неурожаи, а иногда они корчили гримасы, страшно вопили и валялись в пыли и грязи. Это значило – грядет война.

Все это с последнего урока Истории. Потому и пишу, что раздумываю над этим всем. Вот задали нам тему Свобода, а были ли свободны те сумасшедшие плясуны на площадях? Наверное, они были не свободнее ветвей, танцующих на ветру, и даже ветер в моем дворе не свободнее пламени костра. Вокруг чего оно, кстати, пляшет, это пламя? Вокруг своих же поленьев, или что там горит в кострах? То есть, это пляска на костях, получается? По литературе мы проходили подобное выражение – пляска на костях. Значит, наживаться на чьей-то смерти.

А смерть, это свобода? Получается, что она, свобода. Ведь после смерти уже не умрешь, а это значит тебе все можно. И ничего не страшно. Всего-то один раз умереть.

Опять история:

учитель говорит нам, что в прошлом люди умирали совсем молодыми, в 80 или 100 лет, а то и раньше.

Вот это у них была несвобода. Пожили чуть-чуть, и того – умерли.

Что не умели они жить долго. А я думаю, они много чего тогда не умели, от того и жили мало. Курили, нефть жгли, мусорили там, повсюду воевали… Естественно: чего им жить-то долго при таком поведении? Да и правительство, небось, не позволяло. Хотя там сложно все, с правительством. Но, выводы:

Мы сейчас свободнее, раз не курим, не мусорим и не воюем! И живем 300 лет! А захотел «умереть» – иди, поспи в криокамере год, а то и два. Потом проснешься, живо забудешь, чего хотел. Опять ведь права пересдавать и компьютерную грамотность почти заново проходить.

Так что я считаю, у нас общество гораздо свободнее того, что было, как по Истории рассказывают. У нас если хочешь чего-то не такого, тебе сразу говорят, Польза или Вред от этого. Если Польза, то можно, если Вред, то зачем тебе вред, ты же не осел? Так что со свободой у нас все нормаль. Разве что до 15-го класса не все родители это понимают. Раз говорят, что Польза: побыть девочкой, мальчиком, трансом и не определившимся, значит нужно побыть. Два года всего-то! Зато мы обучаемся вести себя как другой пол. А свобода в том и есть – перехотел мой братик Вася быть сестренкой Василисой, вот и перестал. Это его выбор. Раз Польза, значит можно.

А раньше люди этого видимо не понимали.

Вообще раньше смешное какое-то время было! Родители говорят, много запрещали всего, а что не запрещали, то было много Вредно.

Я тоже слышала во дворе.

Вот, например:

говорят, когда-то давно люди ходили медленно. Был даже такой глагол – бродить.

Бродить, брести, значит неспешно двигаться куда-то, подчас не имея цели.

Представляете? Двигаться, не имея цели! Неспешно!

Это же все равно, что пить напиток ради удовольствия – пить. Или есть ради удовольствия есть! Представляете?

Но кто вообще употребляет питательные таблетки ради удовольствия?

Братик Вася как-то наглотался питательных таблеток… Так страшно было! Его раздуло и чуть было не разорвало, но доктор успел! А так бы не было Васи. Лежал бы у докторов под наблюдением в криокамере, и ждал бы, когда придет его очередь, и изобретут, как его спасти.

А очередь там длинная. №2 говорит, в миллион лет.

А №1 говорит, меньше.

Но все равно: сейчас как дело происходит? Я сажусь на велосипед, беру Спаниеля с собой, надеваю наушники, и задаю программу:

мимо школы – парк – колесо обозрения – парк – пустырь – дом. И еду, спокойно слушаю музыку. А раньше нужно было думать, куда ты едешь. И нельзя было задать, что нужно.

Все время приходилось решать что-то.

Разве это свобода?

Говорят, даже собаки раньше не знали, что делать. По Истории говорят, были даже такие дома, где собачек и кошечек держали-ждали, когда найдут их хозяев. А хозяев не было. Представляете?

Сейчас Спаниель бежит только со мной рядом. Ему не надо искать, что делать и теряться. Он воспитанный от рождения, не как братик Ваня. №1 говорит, лучше бы мы еще Овчарку завели, или пару Такс, чем Ванечку. Ванечка хороший, но грубый и плохо слушается.

Хорошо, когда Ваня был Василисой. Милашка такая была. Кудри заплетать любила, а мне – косички.

№2 говорит, это в нем проснулся дедушка-визажист.

А визажист должен быть мальчиком, парнем. Так гласит программа. Вот и Василиса со временем решила, что она – Ванечка. Вредно быть не тем, кем Полезно.

Это знают все.

А раньше?

Раньше, нам по Истории говорили, и №1 это подтверждает, люди часто не знали, что им нужно. Жили как хотели, и получается, что хотели много вредного. Конечно они умирали совсем молодыми. Ванечка у нас часто хочет наесться того, что Вредно, или что-то сделать такое Вредное. Сейчас его воспитывают специально, чтобы от плохого отучить.

А раньше не было таких воспитателей. Вот и не было свободы.

Тут и говорить нечего.

Какая свобода может быть, когда не знаешь, чего хочешь, а хочешь того, что вредно?

Иногда я завидую роботам. Нашим, домашним. Они по-настоящему свободны. Вот робот-уборщик. Мы зовем его Нафаня. Не знаю, почему. Мне уже не интересно. Раньше спрашивала, а сейчас – все равно.

Вот Нафаня. Ему задали программу, и он убирается. Не надо думать, решать, выбирать… Анализ на уровне инстинктов. Как у Спаниеля. Только у Спаниеля их немного убавили, этих инстинктов, при рождении. А у Нафани их и не было, лишних.

Едь себе по полу, катайся, никого не задевай, никому не мешай, и все. Даже музыку слушать не нужно. Нафане и так хорошо. Вывод:

роботы тоже свободны.

Один мальчик, родители которого забрали его и переехали в деревню (странные родители, не хотели, чтобы он на два года сменил пол, как все), этот мальчик как-то поспорил на уроке Информатики с учителем. Сказал, что все роботы – рабы. В рабстве у людей. И что дай мы, люди, компьютерам волю, жить на Земле стало бы лучше.

«Словно с Луны свалился» – ответил ему учитель. И мы рассмеялись. Луны же не существует.

По Истории нам раньше рассказывали, что раньше несвободные люди Земли верили, что есть Луна-планета, и что вообще есть другие планеты. И что на этих планетах живут странные существа, а на некоторых – не живут.

Сейчас-то мы знаем, что Луна – это рекламная проекция парка развлечений, а ее обратная сторона – музыкальный альбом старой афро рок-группы, боровшейся за права афро. Назвали их в честь Флойда Афро Великого. Но играют они как-то странно.

В общем, странный мальчик задал глупый вопрос, но я сейчас задумалась.

Всем известно, что есть всего одна планета – Земля. Звезды это для красоты, Луна для рекламы. А роботы для работы. Но ведь люди тоже работают. №2 говорит, что люди всегда работали, а №1 говорит, что некоторые люди никогда не работали и работать не собираются. Я спрашивала учителей, и они говорят:

да, работать приходится. Ведь нужно же платить за Солнце. Тех, кто не платит за Солнце, всегда переселяли в Зимние Страны, куда-то, где часто или всегда ночь. И люди всю жизнь работали, чтобы жить было тепло и всякое прочее. Но, получается, до сих пор люди не совсем свободны.

Значит, странный мальчик был не так уж и глуп со своим вопросом: свобода нам еще не принадлежит, получается.

Выводы:

люди научились различать, что Польза, а что Вред, и не делать Вред. Но не все еще готовы делать только Пользу, следовательно, до полной свободы нам остается не так уже много, а именно:

первое) делать, что Полезно, не задумываясь;

второе) работать, чтобы у нас было больше роботов, которые смогут за нас платить за Солнце;

третье) мы должны меньше думать и/или желать Вреда, тогда всем станет легче жить;

Главное) хорошо учиться и делать все как можно правильнее, чтобы все радовались и не проказничали.

Тогда люди скоро станут совсем Свободны!

Заключение: жить до 300 лет это норма сегодня, а завтра? Если человек избавится от любых зависимостей, разве он не станет от этого свободнее и счастливее? Уверена, что станет.

Дима Дорофеев

«Ангел по имени Ло»

Она была не такой, как все. И даже имя у нее было необычным: Ло. Просто Ло, без всяких намеков на фамилию или на что-то более полное. На вопрос «почему» Ло лишь улыбалась и пожимала плечами. Своими худенькими плечиками с выпирающими краешками изящных ключиц. И вскоре он перестал задаваться этим вопросом. Действительно, какая, в конце концов, разница, почему именно Ло? Главное, что она была с ним. Его Ло…

Так он называл ее: моя Ло. И хотел так же думать. Но порой, глядя в ее пронзительно зеленые глаза, начинал сомневаться: может ли она принадлежать вообще кому-либо. Потому что Ло была самой удивительной девушкой из всех, кого он когда-либо знал. Хотя, существовали ли в мире другие девушки, сейчас или раньше, если с ним была Ло? С самыми красивыми ямочками над ключицами и самыми удивительными глазами в мире.

Они познакомились… А действительно, как они познакомились? Кажется, это было на какой-то вечеринке. У общих знакомых. Тематической музыкальной вечеринке… Или нет! Точно, нет. В ресторане! В том самом, всем известном ресторане. В тот самый вечер, когда несколько коллективов гуляли на корпоративе. Хотя, стоп! Тоже нет. На скамейке в парке? На пробежке?..

Вдруг выяснилось, что он совершенно не помнит обстоятельств их встречи. Просто однажды в его мире вдруг появилась Ло. Нет, он прекрасно помнил свою жизнь до нее, но вот ЧТО произошло…

Странно, что он понял это только сегодня. А ведь они с Ло вместе уже целых… Сколько? Сколько они уже вместе? Месяцев? Недель? Может быть, лет? Он вытер покрытый испариной лоб. Какое-то нехорошее предчувствие сдавило в тисках его грудь. Да что же за день сегодня такой?!

Рядом в кровати сонно пошевелилась Ло. Он посмотрел на девушку, совсем по-детски вытянувшую губы трубочкой, и невольно улыбнулся. Все нехорошие мысли и предчувствия сразу куда-то улетучились без следа. Вообще, рядом с Ло никто просто не мог быть несчастным. Даже если она молчала, даже если просто пила свой любимый фреш или пыталась сделать серьезное лицо. От этой удивительной девушки исходила невидимая, но физически почти ощутимая аура. Тепла, доброты, нежности и чего-то еще, чему нельзя подобрать слов на любом из известных языков. И это была его Ло.

Видимо почувствовав, что ее разглядывают, Ло смешно наморщила спинку носа, а потом приоткрыла левый глаз. И тут же быстро закрыла снова, сделав вид, что все еще спит. Это была своего рода игра. Теперь он должен «разбудить» ее. И, если он добьется успеха, а она «проснется», то завтрак готовит сегодня она. Только сделать это надо нежно. И каждый раз непременно по-новому. Ему очень нравились эти утренние игры, и он неизменно выходил из них победителем, хотя мог бы с удовольствием готовить для любимой хоть каждый день. Тем более, что Ло с аппетитом уплетала и его подгоревшие блинчики, и манную кашу с комочками, и «резиновые» сырники. Да и вообще что угодно, приготовленное его руками.

Он еще немного полюбовался усиленно притворявшейся спящей девушкой, а потом в голову пришла озорная идея… Когда третий пальчик очаровательной ножки был со всех сторон обцелован и обсосан, как леденец, Ло сдалась. Взвизгнув, как ребенок, она вырвала пятку из его рук и, развернувшись на спину, притянула его к себе. И пробуждение затянулось…

Вдруг опять что-то тревожно кольнуло в сердце. Заниматься любовью с Ло – это каждый раз заниматься любовью с новой женщиной. Даже не заниматься любовью, а просто полностью растворяться в этом существе рядом, каждой клеточкой, каждым атомом. Вот и в этот раз все было так же. Так же, но как-то… острее. Все: и ее впившиеся в спину ногти, и дыхание, и ее финальный всхлип-выкрик; все было каким-то… Каким-то… отчаянным?

Автор иллюстрации Анна Юдина

И, слушая, как она гремит на кухне посудой, готовя завтрак, согласно условиям игры он никак не мог отделаться от этих невнятных предчувствий. Если бы Ло была сейчас с ним, а не там, за стенкой, от дурных мыслей, конечно же, не осталось бы и следа.

Он рывком воздел себя с постели и направился на кухню. Звук открываемой рамы заставил его сердце превратиться в ледяную глыбу. Такой обычный, насквозь знакомый утренний звук. Но не в этот день…

На кухне никого не было. Он бросился к широко открытому окну и посмотрел вниз. Там, как обычно, мирно шли люди, гудели машины, работали магазины. Город жил своей жизнью. Ничего тревожного, ничего из ряда вон выходящего.

Вдруг что-то мягкое осторожно коснулось головы. Он машинально провел рукой по волосам и посмотрел на руку. На ладони осталось маленькое перышко нереальной для этого мира белизны…

Дима Дорофеев

«Молния»

Я неспешно плыл. По длинной-длинной, казавшейся нескончаемой трубе куда-то вперед, к яркому свету. Свету, который был одновременно и светом огня за печной заслонкой в доме у бабушки, и ночником, который зажигала мама у твоей кровати в детстве, и даже волшебным свечением светляка, которое ты однажды увидел в траве у ночной реки, когда отец впервые взял тебя на рыбалку. Свет, который был Светом.

И, хотя вокруг меня не было никакого намека на воду, я именно что плыл. И не видел в этом чего-то необычного и сверхъестественного. А потом свет часто замигал, будто собравшаяся вот-вот лопнуть лампочка, и я неожиданно вынырнул в темноту, учащенно дыша и слушая оглушительный стук собственного сердца.

Собственно, темнота была лишь относительной. Я обнаружил себя сидящим на покрытой белой простыней кровати и при этом совершенно голым. Все тело нестерпимо чесалось и зудело, из локтевых сгибов торчали какие-то прозрачные трубки, наполненные прозрачным же содержимым, а горло царапала непонятная хреновина, по-видимому, засунутая мне в рот. От нее-то я с превеликим наслаждением и избавился в первую очередь. Гофрированная пластиковая штукенция полетела на пол, а куда-то в нос ударил мерзкий запах лекарств.

Следствием этого явились пренеприятнейший писк, издаваемый стоящим возле кровати компьютером (?), к которому хреновина присоединялась гибкими шлангами, и появление в дверях комнаты (палаты?!) некоторого количества людей в белых халатах. Впрочем, я и до них уже догадался, что угодил в больницу. Кажется.

А на этом мои знания заканчивались. Причем, заканчивались совсем. Я не только не имел понятия, что со мной случилось, и как я здесь очутился, я даже не знал, кто я, откуда и как зовут мою собаку. Если она у меня, конечно, была когда-нибудь. Полнейшее ничто до самого момента моего, гм, пробуждения. То, что эскулапы называют мудреным термином «амнезия». А когда я увидел еще и жуткие незажившие ожоги, покрывавшие меня с головы до пят, стало совсем «хорошо и весело». Чисто кино, блин. Но вот отчего-то совсем на радует быть в этом фильме главным героем.

По всем рассказам выходило, что меня, вы не поверите, шарахнуло самой настоящей молнией! Ну сами посудите, а как я еще мог оказаться в центре выжженного круга земли и травы, будучи сам обожженным лишь чуть меньше, и без единого клочка одежды? Ответов на этот, как и на все остальные вопросы, к сожалению, никто не знал.

Затем как-то все закрутилось совсем необычно. Ожоги затянулись на удивление быстро. Хотя это, на самом деле, не так уж и удивительно, способности к регенерации у всех разные. И если кого пережитый стресс загоняет в продолжительную болезнь, то кому, напротив, он неплохо подстегивает жизненные силы. Удивительно то, что на коже не осталось никаких следов. Вообще. Ни единого рубца! Врачи лишь удивленно цокали языками и пытались найти какие-нибудь аномалии в анализах. Правда, тщетно.

Идти мне было некуда (наверное), так и я остался при больнице. Не то сторож, не то санитар, не то все вместе. Кусок хлеба и казенная койка в подсобке.

Автор иллюстрации Анна Юдина

Никто не запрещал мне приходить и разговаривать с больными, такими же безнадежными, каким казался когда-то и я. Как никто и не думал, что они вдруг станут выживать и поправляться. Первым это заметил травматолог, который слишком часто дежурил и при этом не употреблял алкоголь. Один случай – это лишь случай, а вот полтора десятка – это уже, как ни крути, упрямая статистика. Признаться, я и сам поначалу отнекивался, а потом принял. Что называется, «под тяжестью доказательств». В конце концов, отсутствие рубцов на моем теле теперь становилось чуть более понятным. А новые анализы с супер-пупер точными реактивами также не фиксировали особенностей и отклонений.

Потом появились журналисты из газет, потом телевидение. И я стал кем-то вроде местной знаменитости. Этакий недомессия. Не знаю, как еще назвать. Супергерой, блин, поневоле. Тот самый чувак из дешевого комикса. Кажется, один парень даже сел писать про меня сценарий. Феерическая чушь, как по мне. Но каждому свое безумие. Я же просто хотел жить спокойно и продолжать разговаривать с людьми. По капле узнавая себя настоящего в беседах и поведанных историях. Простых и жизненных. Особенных. Человеческих.

После этих историй приходили сны. Нет, не страшные и пугающие, наполненные болезнями и страданиями. Сны о свете уличных фонарей и дневных проемов, о лучах маяка, о мерцании звезд.

А потом пришли они. «Собирайся, скажет,»1 – кажется, так пел когда-то один знакомый мне по прошлой жизни певец. Или мне это только почудилось.

– Старого мошенника ничем не проймешь, а? – произнес совершенно незнакомый мне, но меня явно знавший, лысый тип с наколками на пальцах. И добавил, обращаясь к своему дружку такой же насквозь криминальной наружности:

– Нет, ну ты посмотри: ни следа не осталось. Что, опять людей дуришь? (А это уже мне.) Сколько со «спасенных» содрал, падла? Хватит теперь с долгами рассчитаться?

Второй типус тем временем многозначительно щелкал дорогой зажигалкой в опасной близости от заштопанной больничной занавески. Щелк, щелк, щелк… И тут я вспомнил. Вспомнил все.

Как катался по траве, полыхая живым факелом из-за покрывавшего меня слоя бензина, а рядом щерились эти скоты, которых я кинул на деньги. И, как ни странно, это конкретное воспоминание меня совершенно не трогало. Как дочитанная до конца и закрытая книга. Как фильм на флешке, который спокойно можно удалить.

Это уже неважно. Важны лишь люди. Нет, не эти двое (Башка и Федот, тут же услужливо подсказала вернувшаяся память). Те, другие. Которых я кинул/облапошил/надурил (нужное подчеркнуть…) в своей никчемной до недавних пор жизни. И внутри сразу стало как-то легко и понятно. Теперь я знал все. Паззлы сложились в картинку.

Я счастливо улыбнулся и шагнул к ним, широко распахнув руки, словно для объятий. Этого они явно не ожидали, и оба непроизвольно дернулись в сторону. Нужную. Так мы и вышли. Трое в одно и то же окно последнего этажа. И полетели. Они вниз, а я вверх, к свету, который ждал меня с прошлого раза. К свету, который был Светом. К новой жизни. К свободе.

Дима Дорофеев

«Сила любви»

Она уже больше не плакала, будто слезы иссякли навсегда, лишь тихонько всхлипывала, скорее, по инерции. Как заводной механизм в старых детских игрушках, который не останавливается, пока ключик не сделает положенное число оборотов в обратную сторону, даже если цыпленок/робот/лягушка уже опасно приблизился к самому краю стола. А он, нежно и, одновременно, крепко обняв ее за плечи правой рукой, прижимал к себе, шепча в ухо какую-то успокаивающую ерунду, лишь бы только что-нибудь говорить-говорить-говорить и не разреветься самому. Его левая рука изо всех сил сжимала-тискала край покрывала, а из прокушенной губы показалась капелька алой крови.

…Как же им повезло – найти друг друга в этом огромном диком мире! Таким двум удивительно близким душам. Или даже, возможно, половинкам одной души. Всего за какой-то месяц знакомства они уже знали друг о друге все, будто прожили вместе целую жизнь. А даже если чего не знали, то чувствовали, понимая друг друга даже не с полуслова, а с одного только взгляда. Так бывает в жизни лишь единожды. Не в каждой жизни. Только у редких счастливчиков.

И именно он обнаружил это. Уплотнение в ее левой груди. В тот самый вечер, когда они впервые занялись любовью. И именно он настоял, чтобы она сходила врачу, несмотря на все ее уверения, что для женщин это самое что ни на есть обычное дело. Доктор назначил ей дополнительные обследования, а потом поставил диагноз. Или вынес приговор. Короткое, но такое страшное слово. Всего лишь три буквы, которые разделяют все на «до» и «после». Рак.