Пароль «Форт-Боярд»

© Алекс Фрайт, 2018

ISBN 978-5-4493-2503-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Дверь камеры хлопнула за спиной. Никто больше не скажет ей: «Стоять. Лицом к стене. Руки назад». Коридор, такой гулкий под шагами надзирателя, уже не казался мрачным. Решётка сдвинулась в стену, и Аста переступила порог, жмурясь от дневного света, вливающегося в окно.

Контора встретила её освобождение не то что бы недружелюбно – враждебно.

– С твоими талантами у нас делать нечего, – злобно бросил ей майор, отмечаясь корявым росчерком в журнале.

Он вяло махнул ладонью конвойным. Уселся за стол, нехотя придвинул к себе тонкую стопку бланков и взял шариковую ручку. Дежурный в следственном изоляторе явно гордился своей значимостью, время от времени бросал на неё неприязненные взгляды и сосредоточенно елозил ручкой по бумаге. «Придурок», – отстранённо подумала она, наблюдая, как на пропуске в святая святых комитета медленно появляются падающие набок буквы. Почерк у него был ужасным.

Майор перегнулся через подлокотник кресла. Короткопалая лапища распахнула дверцу сейфа и достала опечатанный пакет. Сквозь прозрачный пластик она видела мобильный телефон со снятой крышкой аккумулятора, измятую пачку сигарет с надорванным верхом, поцарапанную зажигалку, треснувший тюбик губной помады, несколько мелких отечественных купюр… больше ничего не было. Аста расслабилась – сим-карту искали не там.

– Было гораздо больше, – тихо сказала она.

– Чего?!

– Денег.

– А платить за твой санаторий в камере государство из своего кармана должно?

– Не надо путать свои карманы…

Крепкий, розовощёкий прапорщик не дал договорить:

– Не ерепенься!

Она не стала спорить. Не глядя, черкнула подпись в протоколе изъятия. Ей возвращали всё, что нашли во время обыска, ворвавшись в купе поезда – все её личные вещи на данный момент. А деньги… это сейчас не главное…

– Чтоб ноги твоей у нашего порога больше не было. Работу на заводе каком-нибудь поищи, или дворником устройся. Хотя… – на лоснящемся от самодовольства одутловатом лице майора мелькнула похотливая гримаса, – ещё элитной девкой по вызову сможешь подработать со своей внешностью.

Прапорщик мерзко хохотнул и отступил в сторону. Она промолчала, а дежурный бросил перед ней на край стола пропуск и нажал кнопку в стене. Толстая дверь слева скрипнула железом, открывая путь из заключения.

– Давай-ка, в кабинет к генералу. Тоже хочет сказать тебе на прощание пару ласковых.

– Угу, – не удержалась Аста, сузив глаза. – Приятно было пообщаться с вежливым человеком.

– Вали отсюда, – майор показал ей неприличный жест. – Вот туда иди и не возвращайся.

Она ещё на подступах к приёмной главы контрразведки увидела на двери кабинета полковника Хижука не до конца соскобленные остатки кругляша из жёлтого пластилина. На душе было совсем паршиво – если в камере в подвале этого здания какие-то отчаянные мысли приходили в голову, то в этом до боли знакомом коридоре они быстро улетучились. Уже на самом пороге кабинета генерала она споткнулась и едва не упала.

Генерал Горбацевич долго морщил лоб, разглядывая её то так, то эдак. Потом встал, хлопнул ладонью по личному делу, открытому на первой странице, придвинул ближе уже заполненные казённые бланки.

– Жаль, что так вышло. Голова у тебя светлая, но… – он развёл руками. – Нам всем будет лучше друг без друга. И свечку поставь где-нибудь в церкви за куратора твоей группы, что оказался педантом и чихнуть боялся без указания сверху. Все дела оставил в таком порядке, что тебя даже звания лишать не пришлось, а в данном случае твои погоны – отягчающее обстоятельство.

– Понимаю… – невесело протянула она. – Каждая удачная разработка – легенда. Каждая неудача – срок.

– Не надо мне тут сравнивать мокрое с квадратным, – оборвал он её и покатал по скулам желваки, начиная медленно багроветь грубым лицом.

– Мне незачем оправдываться, – глухо ответила она. – Я люблю свою страну, но мне приходилось выполнять дурацкие приказы.

– Дурацкие?! – генерал врезал кулаком по столу. – Оно и видно, что от тебя любой, даже самый прозрачный намёк, как горох от стенки отскакивает. Сейчас ты уволена, а потребуешься – найдём, где угодно. Доходчиво изъясняюсь?

– Хватит! – Аста стиснула зубы и вздёрнула подбородок. – В следующий раз я не вернусь!

– Уверен, решать придётся не тебе, – в его голосе прозвучала явная угроза. – Ну, рискнёшь не подписать?

Тяжёлый взгляд Горбацевича был очень и очень неласковым: у него не только щеки – глаза начали наливаться кровью. Аста повертела ручку в пальцах.

– А что, есть другие варианты? – угрюмо спросила она.

– Не думаю… – процедил генерал.

Плотная бумага с грозными печатями была настолько красноречивой, что дальше некуда, а предложение заявления об увольнении по состоянию здоровья – простым и циничным. Таким же, как у функционеров КПСС четверть века назад – что-то вроде «генеральная линия руководящего органа, сложившаяся в мире обстановка на текущий момент никоим образом не пересекаются с вашими умениями и подготовкой…». Ей было предложено уволиться самой и подписать документ, обязывающий соблюдать максимальный уровень секретности. Проще говоря, пинок под зад сопровождался требованием намертво прикусить язык.

Краем глаза она взглянула на бланк подписки о неразглашении, где первым пунктом чётко оговаривалось, что нигде, никогда и никому она не имеет права сообщать о факте своей работы в комитете госбезопасности, никогда не сможет выехать за пределы страны и обязана навсегда забыть над чем работала лично она или её коллеги. Другие пункты Аста даже читать не стала – была уверена, что где-то в конце обязательно будет указано о прелестях государственной измены и не менее пугающих перспективах высшей меры.

Пальцы дрогнули, но подпись вышла аккуратной и твёрдой.

– Быстро ты, – хмыкнул генерал.

– Не тот случай, чтобы раздумывать, – она смотрела под ноги.

– Что ж ты такая ершистая-то всегда? – криво усмехнулся он и протянул ей неровно вырванный из блокнота листок с единственной строчкой из цифр. – Держи рекомендацию. Захочешь в следственном комитете поработать – звони по этому номеру. Скажешь от меня.

– Неужели мысли разрешите оставить? – она хмуро крутила между пальцами пуговицу.

– А, может, тебя ещё разок под замок определить? Догадываешься, куда? – вскинулся Горбацевич. – Вот тогда вместе и посмеёмся над бывшим капитаном Таболич Астой Валерьяновной. Усекла?

Аста откашлялась, надеясь, что тоже скажет в ответ генералу что-нибудь неприятное, такое же злое и гадкое – не получилось. Горло не издало ни звука. Тогда она попыталась разгладить ладонями воротник измятого пальто, которое не снимала в камере, чтобы не окоченеть до смерти – вышло ещё хуже, чем с прощальной речью. После всех этих неудач она обречённо махнула рукой, гордо поправила несуществующий шарф и молча развернулась к Горбацевичу спиной. С третьей попытки затолкала листок с номером телефона в карман и вышла из кабинета, нарочно хлопнув дверью так, что в приёмной испуганно подпрыгнула на стуле студентка-практикантка, ожидающая аудиенции у всесильного генерала. Затем она спустилась по широким ступеням главного входа и сделала первые шаги в обычном мире, который был закрыт для неё на целый месяц.

– Вот и конец… – прошептала Аста, после длительной полутьмы камеры ощутив в себе возможность сфокусировать взгляд на ярких рекламах у магазинов и их отблесках в лужах на тротуаре. – Я уже и забыла, как это – быть свободной…

2

Город промок насквозь. От реки в неоновые сумерки узких улиц вползали плотные щупальца тумана. С неба вновь сеялась мелкая морось. В мутной пелене дождя тускло вспыхивал жёлтым пятном светофор на перекрёстке и неярко помаргивала вывеска у входа в кафе, отбрасывая призрачные отражения на мокрую брусчатку.

Креспин толкнул дверь. Над головой тренькнул колокольчик, сообщая нескольким посетителям о приходе очередного продрогшего гостя. Он окинул небольшое помещение быстрым взглядом и уверенно направился к дальнему столику. Бросил мокрый плащ на спинку стула и смахнул с брови капельку воды. Пожилой мужчина, сидящий в углу полутёмного зала, напомнил ему известного диснеевского персонажа: маленький, щуплый, трость на спинке кресла и очки в простой оправе. «Прямо Скрудж Макдак», – хмыкнул он про себя. Затем без приглашения устроился в кресле напротив и неохотно пожал протянутую вялую руку. С первого взгляда у него сложилось впечатление, что его визави не здоров – какой-то чудной тип с помятым и пожелтевшим лицом.

– Кофе, – он призывно махнул официантке.

Тщательно размешивая ароматный напиток и сливки в крохотной чашке, он посмотрел странному заморышу прямо в глаза. Тот ответил ему тем же, на долю секунды перестав быть убогим и безликим. У старика, плавно покачивающего на узкой ладони бокал с коньяком и представившегося вчера поздно вечером в телефонном звонке Францем Витольдовичем Бубеном, взгляд отнюдь не был больным: твердый взгляд, по-змеиному безразличный, холодный и неподвижный. Глаза за стёклами очков выразили любопытство, затем ожидание, наконец, предупреждение. Но лишь на мгновенье. Через секунду он опять стал тем же человеком, который и произвёл первое впечатление – сморщенным гномом.

– Значит, просто Хромой? – заинтересованно спросил он. – К вам так и обращаться?

– Именно, – подтвердил Креспин.

– Позволите узнать почему?

– Вам знакома притча о хромом и слепом?

– Это о библейских сторожах виноградника?

– Нет. О пожаре в Багдаде.

– Я, значит, по вашей терминологии – слепой?

– В моей трактовке. Ведь это же не я к вам обратился, – он усмехнулся.

Франц Витольдович уставился в бокал, прикусил губу и задумался о чём-то своём.

Креспин не мешал ему размышлять, закурил и сквозь призрачную дымку сигаретного дыма ненавязчиво рассматривал маленького человечка напротив, пытаясь понять истинность его намерений. Ему позвонили, как делали уже неоднократно в любой стране, представились, назвали имя, звук которого не вызвал у него ничего, кроме доверия. От Марка Гензера кто угодно мог позвонить в любое время суток и о чём угодно попросить. И не важно, что сейчас этот жирный увалень лежит в коме в одном из госпиталей Бейрута, получив в спину две пули от подручных полковника Хижука – скукоженного человечка рекомендовал он, и для него этого было более чем достаточно. Ещё тот произнёс верную в данный момент кодовую фразу, известную только ему и Марку. Правда, он не знал, насколько далеко простираются его возможности, но выслушать заказ на доставку и оценить возможные варианты её осуществления никогда не отказывался.

– Вполне вероятно, что вы назовёте моё предложение безумным, – Франц Витольдович аккуратно опустил на полированную столешницу бокал, от содержимого которого так и не пригубил. – У меня полно возможностей доверить дело общеизвестным профессионалам в моей стране, но оно настолько серьёзно, что я пришёл сам.

Креспин кивнул, наклонив голову немного вперёд, как делал всегда, концентрируя внимание. Он прекрасно понимал собеседника: анонимность была для него обыденностью, и он не знал настоящих имён девяноста девяти процентов своих контактов, не говоря уже о заказчиках. Репутация, провались она пропадом, обязывает, а она у него была безупречной – не стоило портить её лишними знаниями. Он сделал глоток кофе, затянулся, выпустив дым в сторону, и удовлетворённо кивнул.

– Догадываюсь. Что вы желаете получить конкретно от меня?

– Мне нужно от вас… Нет, не так.

Он резко выпрямил худую спину, выудил из кармана мобильный телефон, пробежал пальцами по дисплею и подтолкнул устройство к собеседнику.

– Давайте сразу перейдём к главному.

Креспин скосил один глаз вниз. Фотография. Резкие, костистые черты высокого мужчины в генеральском мундире. Снимок был отличного качества, сделан на хорошую камеру с небольшого расстояния, вероятно, вечером, так как на гладко выбритом подбородке была заметна пробивающаяся щетина.

– Председатель. Необходимо, чтобы с ним случилось несчастье. И оно никогда не случится, пока вы не вмешаетесь, – старик понизил голос до шёпота.

– Простите, – Креспин в ответ покачал головой и резко затушил сигарету в причудливой пепельнице. – Это уже давно не мой профиль.

Старик криво улыбнулся и медленно, как хороший напиток, смакуя собственную неторопливость, потянул пальцем снимок на дисплее выше, открывая ещё одну фотографию – в этот раз молодой женщины с откровенно растерянным взглядом. Креспину все стало предельно ясно ещё до того, как женское лицо показалось полностью. Настолько ясно, что у него свело скулы, точно от оскомины. Он помрачнел и окинул быстрым взглядом небольшое помещение, где кроме нескольких посетителей за дальними столиками и высокой девушки у барной стойки, которая вошла через минуту следом за ним и сейчас задумчиво болтала соломинкой в стакане с коктейлем, не было посетителей, заслуживающих внимания. Официантку и двух пухленьких девчушек-студенток, поглощённых пирожными, в расчёт принимать не стоило, а вот к паре крепких мужчин, сидящих спиной к стене и бросающих исподлобья взгляды на их столик, наверняка следовало отнестись с опаской. Ещё один клиент заведения, крупный, со сломанным носом и квадратной челюстью вроде слесарных тисков, напоминал бывшего боксёра. И то, что он сидел у окна, и то, как с отсутствующим видом просматривал статью в спортивном журнале, не ускользнуло от внимательного взгляда, позволив со стопроцентной уверенностью связать его с первыми двумя. Эти трое, скорее всего, вошли или раньше, или одновременно с его собеседником. И то, что несмотря на дождь, нудно моросящий с самого утра, внутри кафе было практически пусто, заставило его насторожиться больше обычного. Он не исключал и вероятности того, что ещё парочка здоровяков оттирает продрогших прохожих от входа в заведение. Креспин знал, что и сам бы поступил также. И Сангушек, и Хелен, и Кайра, и Марк, и некоторые другие, с кем не раз оказывался спиной к спине, встречая подкрадывающуюся смерть, действовали бы так же. Впрочем, рыжеволосой хохотушке и спортсменке Хелен не повезло – все её 185 сантиметров роста и двадцать семь лет жизни уместились в пяти буквах на куске гранита. Он стиснул зубы, выбрав первым объектом крепыша со сломанным носом, и решил, что тот умрёт первым, если ему вздумается остановить его у двери.

– Если бы я считал по-другому, – хилый собеседник напротив как-то виновато моргнул, – то обратился бы не к вам.

– И чего вам всем неймётся? – буркнул Креспин.

– Всем?

– Вы не первый, кто спешит на это свидание.

– Просто поторопите её для меня.

– Её?

Тонкие пальцы с распухшими суставами отбарабанили по столешнице похоронный марш.

– Его смерть. Чувствую, задержалась она где-то.

– Многие пытались провернуть нечто подобное.

– Не вышло?

– Не вышло, – спокойно подтвердил он старику, – и у других не получится.

– А у вас? – вкрадчиво поинтересовался тот.

Креспин посмотрел влево на крепкую парочку, потом вперёд на «боксёра», а затем на барную стойку. Рассеянно окинул взглядом округлые колени девушки с коктейлем, тонкую талию, грудь, мягкие черты лица. Отвёл глаза в сторону, когда она заметила его и нагло подмигнула в ответ.

– Да, – твёрдо ответил он, – если бы взялся.

– Но вы не возьметесь?

– Нет.

– Не тот профиль?

– Не тот.

– Давно?

Креспин невольно, каким-то взглядом постороннего наблюдателя представил себя в маскировочном костюме. Вот он выбирает позицию на склоне невысокого холма, поросшего редким, колючим кустарником; вот он на всякий случай аккуратно протирает оптику, и мягкий уплотнитель прицела прилипает к коже, отсекая глаз от солнечного света и пота, способного скатиться со лба в самый неподходящий момент. Патрон досылается в патронник, затвор закрыт привычным движением, перекрестье находит цель, медленно ползёт вслед за ней, пальцы правой руки делают четыре щелчка боковой поправки, сверяясь с заранее выбранными маячками и баллистическими таблицами в памяти……

Он прищурился и неторопливо рассмотрел странного собеседника ещё раз, словно в прицел: от пуговиц дорогого костюм на иссохшем теле до морщин на втянутых щеках. Ответил насмешливой улыбкой на немигающий взгляд за стёклами очков и небрежно сказал:

– Так давно, что не уверен был ли этот профиль на самом деле.

– Придётся вспомнить, – уродец ухмыльнулся и двинул мобильный телефон к нему ближе. – Специально для вас приготовил. Занятное чтиво.

Если бы Креспин не умел скрывать эмоции, то от первого же взгляда на дисплей его лицо бы вытянулось, напряглись и побелели скулы, а затем на щеках проступили бы красные пятна. Даже гладкий лоб, может быть, покрылся бы испариной. Но чёткие строки текста, что расплылись, поползли одна на другую, и пелена, мгновенно затуманившая разум, заставила его только слегка приподнять одну бровь. «А ты не просто урод, старая полумёртвая мразь, – подумал он и вскинул взгляд, в котором от бешенства, что миг назад плескалось через край, осталась лишь одна неприметная искра. – Неужели сам не боишься?».

– Действительно, – он едва заметно скривил уголки губ в презрительной гримасе и почесал переносицу. – Занимательная у персонажа биография. Весьма интересная для определённых кругов, скажем прямо. Автора не подскажете?

– Генерал Кужель.

– Сволочь…

– Какой бы сволочью он ни был, но по-своему пытался быть честным. Уцелев во всех этих военных мясорубках, принялся искать дочь. Безрезультатно. Контора надёжно хранила свои тайны даже от него, и он сдался… а потом Хижук, и тоже по-своему, решил проявить инициативу, оборвав последнюю ниточку. Вот тогда вы вышли на Кужеля, а я случайно узнал подробности этой истории.

– Причём здесь она?

Креспин не назвал имя, но Бубен прекрасно понял, кто не был упомянут, и какого ответа ждут на риторический вопрос.

– Все проще простого: умирает председатель – она остаётся жить, – сказал он. – Это единственное условие.

Старик снисходительно улыбнулся и пролистал текст обратно, пока вновь не добрался до фотографии женщины. Франц Витольдович не собирался распространяться, что Кужель ничего подобного он него не требовал – это была его личная инициатива, подкреплённая собственными предположениями. И пока эти предположения оказывались верными.

– Видите, я с вами откровенен. Конечно, в определённых рамках… но не принимайте эти слова близко к сердцу. Мне бы совсем не хотелось, чтобы они прозвучали и нанесли непоправимый вред этой особе.

Тщательно скрывая ненависть, Креспин скосил глаз на дисплей – такой потерянной и отчаявшейся он и запомнил Асту в аэропорту Бейрута. Побелевший от ярости кончик пальца смахнул её фотографию, вновь открывая лицо мужчины в генеральском мундире.

– Как он должен оставить нас сиротами?

– Вы знаете об этом намного больше меня, – в голосе собеседника просквозило безразличие.

– Желаете, чтобы он страдал перед смертью?

Теперь с той же злостью и снисходительностью усмехнулся Креспин, а щека Франца Витольдовича, похожая на жёлтый пергамент с тонкими синими прожилками, вдруг задёргалась. Он прижал её рукой и кивнул:

– Я надеюсь на это.

– Срок?

– Представьте себе гипотетическую ситуацию, – старик справился со щекой. – Кто-то смертельно больной не довёл в своей жизни одно главное дело до конца, и времени, чтобы исполнить задуманное у него больше нет.

Тут он неожиданно вспомнил про коньяк, прикоснулся бескровными губами к янтарной жидкости, бесцельно повозил пальцем вокруг телефона и отвернулся к окну, за которым в неоновом свете вывески, ярко блестела мокрая мостовая, словно покрытая лаком. Одинокий прохожий, на миг задержавшись у входа, торопливо зашагал дальше, и Креспин убедился, что снаружи у ненавистного собеседника топчется ещё парочка телохранителей – это, как минимум.

– Врачи дают мне не больше нескольких месяцев, – глухо сказал старик, сжав высохшие пальцы в кулак

В отражении его морщинистого лица в стекле проступила такая скорбь, что Креспину показалось, что тот уже сделал последний шаг и выбирает, перед кем предстать – перед апостолом Павлом или самим дьяволом.

– Кому мне передать отчёт о доставке? – спросил он.

– Я не собираюсь умирать раньше, чем получу от вас требуемую услугу. Не надейтесь, – тоска покинула голос Франца Витольдовича, и он забулькал ехидным смешком. – С вами свяжутся и недостающие подробности заказа передадут завтра. Наша общая знакомая будет ждать ваших действий, и я всегда отвечаю за свои слова.

– Я тоже, – процедил Креспин сквозь зубы и поднялся. – Приятного вечера.

Старик смахнул с рукава несуществующую пылинку, погладил впалый висок и промолчал.

Колокольчик над дверью кафе невесело звякнул, провожая его под холодный дождь. Через пару сотен шагов он свернул в пустынный переулок и подошёл к тяжёлому джипу, припаркованному вплотную к бордюру. Положил ладони на мокрую крышу машины и посмотрел в узкий проход между домами. Затем взглянул в ту сторону откуда пришёл, достал из бумажника фотографию и склонился над ней, прикрывая от дождя. Молодая женщина на снимке с лёгкой улыбкой смотрела на него и щурила глаза от солнца, приложив ладонь козырьком над бровями. Он осторожным движением пальца разгладил надрыв на уголке фото и провёл пальцем по её губам.

– Остался тот, кто все это начал, Анхар. Как ты хочешь, чтобы он умер?

Стекло задней двери дрогнуло и слегка опустилось. Из образовавшейся щели потянуло ароматом сладкого восточного табака. Потом щёлкнула ручка.

– Мокнуть зачем? – спросил женский голос. – Садись уже наконец.

Он обошёл машину, распахнул дверцу и забрался в салон. Худой ливанец на водительском месте поднял руку в жесте приветствия. Рядом с его коленом торчал автомат складным прикладом вверх. Он сдвинул оружие чуть в сторону, чтобы не мешало, и обхватил ладонью рычаг передач.

– Трогай, – бросила ему женщина и толкнула коленом Креспина. – Ну, кому ты понадобился в этом проклятом городе?

– Обычная рутина, – ответил он. – Очередной ублюдок из-за занавеса.

– Ты называешь это обычным предложением?! – поразилась она и свела брови вместе. Глаза недобро сверкнули.

Она взмахнула сигаретой. Горящий кончик описал дугу и приблизился к её губам, вспыхнул, выхватив из полутьмы напряжённую скулу, закаменевший подбородок и подрагивающее веко. Плащ на ней был расстегнут. Глубокий вырез тонкого свитера открывал татуировку над левой ключицей – рассерженный скорпион с поднятыми клешнями. Лицо тоже не выражало приветливости.

– Рассказывай, – сказала она и вновь затянулась.

– С самыми пикантными подробностями, – насмешливо уточнил мужчина на правом переднем сидении.

Он подмигнул ему в зеркальце салона. Его вытянутая физиономия с острым подбородком наоборот излучала доброжелательность, а слегка выпуклые глаза поблёскивали весельем в свете от приборной панели. Креспин хлопнул его по плечу.

– Готовь доставку, Сангушек, – сказал он.

– За кем в этот раз? – раздражённо спросила женщина.

– За Астой, – спокойно ответил Креспин. – Статус изменился.

– Я тебе не рассказывал, но твоя русская не читала Достоевского. Странная она, – молчаливый до этой секунды ливанец хмыкнул, провёл пальцами по прикладу автомата и неожиданно спросил: – Добровольцы нужны?

– Она не русская, – возразил Креспин, – и я привык действовать один.

– Черт… – женщина грязно выругалась. – Я уже успела о ней забыть.

– И я был удовлетворён, когда получил отбой по прошлой доставке, – задумчиво протянул Сангушек. – Уверен, рыжий Хаубе тоже не расстроился. Утверждает, что сейчас стало очень сложно перевозить покойников. Практически невозможно. Да и сам рыжий в последнее время какой-то чудной стал, оглядывается по сторонам, точно боится чего-то до смерти. Разонравился он мне окончательно.

– Никакого отбоя – куча дерьма никуда не делась.

– Не поскользнуться бы на этой куче… А если поискать другой контакт за занавесом? Исключить из цепочки Хаубе, подождать и попробовать копнуть глубже?

– Насколько глубже? До выстрела в её затылок? – Креспин скривился. – Думаю, если я скажу нет – не согласишься.

– Её все равно убьют, – злым голосом заметила женщина. – Так пусть тихо и мирно уходит из жизни в одиночку, и никаких следов в нашей памяти.

– Дело не в этом, Кайра, – он отвернулся и принялся бесцельно разглядывать ночной город сквозь дождь.

– Какой статус в этот раз? – прошипела она ему в затылок.

Креспин промолчал. Сангушеку не нравилось, что со своего места не удаётся заглянуть ему в глаза, и тогда он обеспокоенно посмотрел на Кайру. Та раздражённо дёрнула плечом, глубоко затянулась и растёрла окурок в пепельнице.