– Греки сидят дома, – ответил Нивос Родеф. – У них прекрасная страна – сущий рай на земле, нужно быть безумцем, чтобы с Эгейского моря тащиться куда-то в далекую Сибирь к чертям на кулички, да еще летом.
– Так что же их всех гонит из своих прекрасных стран? – повторил свой вопрос Грек-философ.
– Я думаю тело, – сказал слепой.
– А почему не душа? – удивился Нивос Родеф.
– А ты вспомни беседу Сократа с Симмием из платоновского "Федона". Сократ во всем обвиняет тело. Он так и говорит, что тело наполняет нас желаниями, страстями, страхами и такой массой всевозможных вздорных призраков, что из-за него нам невозможно о чем бы то ни было поразмыслить. Я думаю, что нам некогда думать об истине, тело нас загоняет в суету сует, и здесь ничего не поделаешь, вместо того, чтобы сидеть на одном месте и предаваться нашим размышлениям, мы срываемся, как угорелые, и мчимся за тридевять земель, чтобы опять окунуться в другую суету. Ведь как говорил Сократ, что даже войны происходят ради стяжания богатств, а стяжать их заставляет нас тело, которому мы по-рабски служим, по вине тела у нас нет досуга для философии.
– Ты хочешь сказать, что если постоянно предаваться философии, то можно освободиться от заботы о теле? – с сарказмом спросил его Нивос Родеф.
– Какое там! – воскликнул удрученно слепой. – Тело и тут находит нас, шепчет нам на ухо всякие непристойности, сбивает с пути истины, путает, приводит в замешательство и смятение, и мы оказываемся не в силах разглядеть истину. Сократ доказывал, что достигнуть ясного знания о чем бы то ни было можно, только отрешившись от тела и созерцая вещи сами по себе самой по себе душой. Он говорил, что только после смерти мы можем что-то познать нашей чистой душой, а при жизни это невозможно.
– А у кого вообще нет души, – спросил нигилист Нивос Родеф, – тому, значит, заказана дорога к истине?
– Это невозможно, у нас у всех есть души, – убежденно заявил слепой.
– В этом я очень сомневаюсь, – позволил себе заметить Нивос, – вообще-то я не верю не только в бессмертие души, но и в ее наличие.
В этот раз на защиту идеи слепого встал Грек-философ.
– Наличие души в теле доказывается хотя бы тем, что иногда душа остается наедине с собой, без тела. Ведь когда мы предаемся своим мыслям, то забываем о своем теле. Получается, как бы парадокс, если хочешь погрузиться в размышления, постарайся забыть о своем теле. Если сознательно ограничивать связь души с телом, то можно избежать заражения его природой, а это принесет нам избавление от безумства тела, в результате чего мы обретаем возможность соединения с бестелесными сущностями и способность познать собственными силами все беспримесное, что и является истиной. По мнению Сократа, нечистому касаться чистого не дозволено.
– Какая галиматья, – воскликнул Нивос Родеф. – Если мы не будем поддерживать свое тело в хорошем состоянии или хотя бы питать его, то, уверяю вас, никакая душа в нем не удержится. Она мгновенно умрет вместе с телом. Смею вас заверить, что, прежде всего, мы с вами представляем тела, и в нас нет никаких душ и быть их не может.
В это время в прихожей залаял Диоген. Залаял он оттого, что рядом с ним заколебался воздух, и из пустоты, неведомо как, появился человек, весь укутанный в черный балахон. В руках он держал посох и миску для подаяния, на которой извивались три толстых червяка. Старик смущенно кашлянул и постучал три раза посохом о пол.
– Кого это еще принесла нелегкая, – сказал Нивос Родеф.
– Тьфу-ты, – выругался слепой. – Я хорошо помню, что закрывал дверь на заложку. Пойду, открою.
Но надобности в этом уже не было, закутанный в балахон старец входил на кухню.
– Нижайше прошу прощения за мое беспокойство, – сказал он. – Я осмелился вас потревожить лишь для того, чтобы принести вам слова моей благодарности и вернуть то, что принадлежит вам по праву.
– Но как вы сюда попали? – удивился хозяин квартиры. – Ведь дверь была запертой.
– Еще раз приношу извинения за мое вторжение, но мне нужно вам вернуть ваши души, – молвил старик, пропустив мимо ушей вопрос слепого.
– Какие еще души? – воскликнул обалдевший хозяин квартиры.
– Вот эти, – ответил старец, протянув миску.
– Что там? – спросил слепой у друзей.
– Какие-то безобразно мерзкие черви, – ответил Грек-философ.
– Да он над нами издевается, – воскликнул пришедший в негодование Нивос Родеф.
– Еще раз прошу прощения, позвольте вам все объяснить, – быстро заговорил нищий. – Вчера в электричке мой баранеголовый сынок Амон случайно похитил ваши души. Обещаю вам его за это сурово наказать. Вечером его дружки собирались проиграть их в карты, но я вовремя появился, отнял их и вот с извинениями возвращаю их назад.
– Кого "их"? – опять не понял слепой.
– Ваши души.
– Этих червей? Вы хотите сказать, что наши души похожи на червей?
– Какие есть, такие и возвращаю, – с достоинством ответил старец.
– Да ты что, не видишь, что он издевается над нами, – опять вскричал Нивос Родеф, обращаясь к слепому.
– И все же вы должны их принять, – настаивал старец в балахоне, протягивая им миску, – без них вам никак нельзя обойтись.
Нивос с силой ударил по миске снизу вверх, отчего души взлетели к потолку. Две души быстро нашли своих хозяев и прямо в полете вонзились в них подобно буравчикам, растекаясь по их телам. Третья же слепая душа шмякнулась на посудный шкаф и завалилась в щель между ним и стеной.
– А ну живо катись отсюда, старая развалина, – закричал Нивос Родеф, – пока я не выбросил тебя из окна с пятого этажа.
В мгновение ока старик растаял в воздухе как дымка. Обалдевшие философы, видевшие это чудо, потеряли дар речи.
– Что произошло?! – вскричал встревоженный слепой.
– Э-э-э…
– Ме-е-е…
– Да что такое, – занервничал Гомер, – я же ничего не вижу, не забывайте мне объяснять ситуацию, с вашими "бе", "ме" и "кукареку", трудно разобраться, что происходит в мире.
– Он опять исчез, – наконец обретя дар речи, произнес Грек-философ.
– Как исчез? – не понял слепой.
– Опять испарился, как прошлый раз в электричке.
– Ну и дела-а! – удивился слепой. – А где те черви, которые он хотел нам подарить, утверждая, что они являются нашими душами?
– Они тоже исчезли.
– Вместе с ним? Ну и дела-а! А вы хорошенько поищите его в квартире, может быть, он где-нибудь спрятался.
– Да кого там спрятался, на наших глазах он превратился в дымку, словно сгорел, – подтвердил слова Александра Нивос Родеф. – У меня даже мороз по коже пробежал.
– Что-то неспроста этот старик последнее время стал нам являться, – заметил Грек-философ. – Как бы он на нас какой беды не накликал. Не мешало бы нам, всем троим, сходить в церковь помолиться.
– Ты совсем помешался, – воскликнул Нивос Родеф. – Ты хочешь, чтобы я, атеист, отправился в церковь молиться неизвестно кому и чему? И впрямь, кое у кого крыша поехала от этих потрясений. Я вижу проявление у тебя явных признаков демонологии.
– Лучше уж быть демонологом, чем отъявленным нигилистом, – молвил Грек-философ, – и ни во что не верить. Как можно быть таким слепым: видеть чудо и утверждать, что ничего не случилось. Вот уж истинно о ком говорят: неверующий Фома.
– Я не отрицаю того, что произошло здесь, – отвечал Нивос Родеф, – но до тех пор, пока мы не сможем объяснить это явление с научной точки зрения, не стоит этому событию предавать большого значения.
