– Вот будешь послушной девочкой, расскажу! А пока иди-ка отсюда со своей тряпкой и нечего мне тут грязь по полу размазывать.
И я раз за разом ухожу побеждённая, но не сломленная. И год за годом надеюсь однажды всё же узнать, что же такого удивительного в обычной пыли. Сегодня я решаю выведать этот секрет у Инессы, которая явно крайне довольна завершением ссоры, выйдя из неё победительницей, и порхает по квартире, как пушинка, несмотря на свои внушительные габариты.
– Ты больше её слушай. Лишь бы её вещи не трогали – она всё что угодно скажет! – даёт мне тётя довольно краткий и банальный ответ.
– Так что же это получается, – обиженно надуваю я губы. – Нет ничего такого в пыли? Но ведь ты сама постоянно твердишь, что всё в этом мире имеет свою силу!
– Это обыкновенная грязь. Ты лучше не глупостями себе голову забивай, а иди уберись у неё, пока Анфиски дома нет.
Понурив голову, я иду в комнату тёти, выбросив почерневшую свечу и вооружившись веником и сырой тряпкой. Пыли кругом и правда лежит такой слой, что, кажется, из неё можно соткать целое одеяло. Но в одном тётушка Инесса права – Анфиса ох как не любит, когда кто-то трогает её вещи, а посмотреть в её шкафах и комодах как раз всегда есть на что.
Она давно славится собирательством всякой ненужной мелочи, вроде нелепых разукрашенных фарфоровых статуэток, которые занимают все пять боковых полок её шифоньера. Комод заставлен старой косметикой, нечищеными потемневшими колечками и серьгами, брошками и браслетами, а под золочёной рамой овального зеркала висят старые выцветшие открытки, письма, чьи-то фотографии и записки. Копаться здесь можно бесконечно долго и всё равно каждый раз находить что-то новое, что-то неизведанное и интересное.
Я долго ползаю под кроватью, собирая на волосы клочья пыли и сдвигая там старые коробки из-под обуви и связанные кипы книг, которые так никто и не распаковал после переезда, когда со стороны прикроватной тумбочки неожиданно раздаётся слабый гул.
О, этот неприятный звук, к сожалению, мне хорошо знаком. Сначала он начинается как едва различимый шум, а после перерастает в настоящий стон, полный мольбы, если к нему долго прислушиваться. Но делать этого вовсе не стоит, как и вестись на этот зов.
Когда я была совсем маленькой и ещё училась в первом классе, то однажды мне не посчастливилось из любопытства забраться за тумбочку тёти Анфисы. Я играла в одиночестве в её комнате, потому что только здесь лежал достаточно толстый махровый ковёр, на котором было тепло сидеть. Стояла такая лютая зима, что я, как сейчас помню, дальше этого ковра вообще никуда не уходила. Там у меня были разбросаны куклы, обрывки ткани для их новых нарядов и старые растянутые резинки для волос, с помощью которых куклы обретали свои кривые косички.
И когда слева от меня вдруг раздался этот протяжный и лёгкий гул, я совсем не ожидала ничего подобного. Куклы выпали из рук, сердечко заколотилось в груди. А дома из взрослых была только Ольга, которую тогда даже взрослой толком назвать нельзя было – на год и девять месяцев меня старше, а мозгов едва ли больше. Она сама сидела в нашей детской и листала книжки с картинками, слюнявя палец.
Позвать её у меня почему-то даже язык не повернулся. Но неожиданно захотелось посмотреть, что же там так страшно и в тоже время завлекательно гудело за тумбочкой.
С трудом отодвинув рассохшийся предмет мебели, я во все глаза уставилась на чёрный лаз, который уводил куда-то в неизвестность. В нём гудел тёплый ветер, именно этот звук и доносился из-за тумбочки в минуты тишины в комнате.
Всё это было очень странно, ведь стена между спальней тёти Анфисы и кухней была не такой уж толстой, чтобы там хватило места для полноценного тоннеля, но тем не менее он там был.
Интересно, куда же он ведёт? Тогда я задумалась над этим вопросом совершенно серьёзно. И больше остального меня возмущало то, что никто в гнезде мне раньше о тайном лазе не рассказывал. Это было возмутительно! И, подбадривая себя подобными мыслями, я смело поползла в темноту прохода на четвереньках.
К моему удивлению, тоннель не только не заканчивался, но и начал по-змеиному извиваться, постоянно куда-то сворачивая и то сужаясь, то расширяясь. В конце концов, когда я содрала себе уже все ладони о шершавый металл, впереди появилась решётка. Судя по всему, это была вентиляция, и я без каких-либо проблем толкнула дверцу, выпадая наружу.
Повезло, что пол оказался недалеко и был устлан чем-то мягким. Приглядевшись, я поняла, что лежу в горе игрушек всех цветов и размеров. Они были свалены вдоль стен большой темноватой гостиной, посередине которой сама собой покачивалась колыбелька с оглушительно кричавшим младенцем.
Ничего себе! Поднявшись на ноги, я оглядела комнату. Никак не ожидала, что тётя Анфиса любит забираться в чужие квартиры! Да ещё и таким непростым путём…
Гостиная утопала в игрушках, окон нигде не было видно, а из коридора тянуло тёплым воздухом, который был пропитан совершенно отчётливым запахом кипятившихся пелёнок.
Ничего не было слышно, кроме криков ребёнка, но подходить и успокаивать его мне вовсе не хотелось. Ещё не хватало возиться с чужим младенцем! Да ещё и так противно вопящим.
Осторожно ступая по горе мягких игрушек, я выглянула в коридор. Эта квартира была большой, мрачной и насквозь провонявшей каким-то резким запахом, который шёл буквально от всего – игрушек, мебели и, кажется, уже и от моей одежды тоже. На кухне явно кто-то суетился, стучал деревянными щипчиками по кастрюле, кипятя пелёнки, и меня, к счастью, не услышав.
Почему-то я чувствовала, что встречаться с хозяином или хозяйкой квартиры не следовало. Кто вообще будет рад тому, что в его жилище забрался чужой ребёнок посреди дня?!
Потому я и намеревалась лишь немного походить здесь и быстрее убираться обратно, пока меня не заметили.
И всё же, для чего тёте Анфисе нужен ход в эту квартиру?
Осторожно проскользнув в коридор, я вдоль стены прокралась в соседнюю комнату, которая оказалась спальней. Монструозного вида деревянная кровать занимала практически всё свободное место, а остальная его часть утопала в куклах одного со мной роста.
Было в них что-то жутковатое. То ли глаза казались слишком живыми, то ли головы и правда поворачивались вслед за мной. Я бродила между куклами, удивляясь точным чертам лица, подмечая даже родинки и аккуратные реснички, которые заботливый мастер сделал своим игрушкам. Все они напоминали юных девочек и мальчиков, одетых в пышные платья и костюмы, с перевязанными лентами волосами и с корзинками или муляжами фруктов в руках. Подойдя вплотную к одной из кукол, я пристально посмотрела ей в глаза, пытаясь понять, были ли слёзы тоже нарисованными или из этой игрушки действительно сочилась влага.
И в тот момент плачущая кукла медленно моргнула.
Я взвизгнула коротко и резко от неожиданности, отпрыгнув в сторону.
Куклы были живыми!
Эхо предательски разнесло мой крик по всему коридору, и тотчас на кухне загремели брошенные на столешницу щипцы.
Меня услышали!
Едва успев подхватить свои тапки, я бросилась к кровати, надеясь спрятаться под ней. Грязи и пыли там, конечно, было целое море, но я, зажав нос, всё равно упрямо пробиралась дальше, пока не упёрлась головой в невидимую в темноте преграду.
Когда необъятная хозяйка показалась на пороге комнаты, я уже забралась так глубоко, что едва могла дышать и что-то видеть. Разместившись в итоге где-то между свёрнутым в рулон ковром и пустыми коробками, от которых шёл чудовищно ядовитый запах химии, я могла видеть лишь узкую полосу света над полом.
Наверное, это было к лучшему, ведь женщина, которая вошла в комнату и остановилась возле кровати, напугала меня до мурашек одними своими босыми ступнями, покрытыми какими-то отвратительного вида струпьями, гнойниками и болячками. Её жёлтые потрескавшиеся ногти выдавались вперёд, а толстые икры были испещрены вздувшимися венами и варикозными звёздочками. Ни у кого я никогда прежде не видела таких ног, и отчего-то мне думалось, что её лицо должно быть ненамного приятнее их.
Закрыв себе рот и нос ладонью, чтобы случайно не наглотаться пыли и не чихнуть, я вообще не шевелилась, слившись с темнотой. Судя по скрипящим половицам, хозяйка была крупного телосложения. Она медленно обошла всю комнату, и её тяжёлое грудное дыхание было хорошо слышно даже под кроватью. Будто хищник вынюхивал добычу с хриплым рыком, клокотавшим в глотке.
Хоть бы не вздумала наклониться! Хоть бы ушла как можно скорее!
В гостиной на одной ноте плакал ребёнок, но хозяйка будто его не слышала. Она перекладывала своих кукол, судя по шелесту их одежды.
Неужели ищет меня? Думает, я укрылась среди её жутких игрушек? А когда закончит их осматривать, то и под кровать заглянет? А вдруг если и правда так!..
На кухне громко зашипела закипевшая вода, вылившаяся прямо на плиту. Встрепенувшись, женщина тотчас бросилась к своей позабытой на огне кастрюле с пелёнками.
Это мой шанс! Нужно убираться отсюда, пока действительно меня не поймали!
Стараясь не шуметь, я выбралась из-под кровати и беззвучно выскользнула в коридор, всё время поглядывая на распахнутую дверь кухни в самом конце квартиры.
Обстановка здесь, конечно, была странная. Как оказалось, на всех стенах в коридоре висели старые чёрно-белые фотографии, где все виденные мной в спальне куклы были усажены на лавки, диваны или в кресла, как живые люди, и смотрели прямо в объектив.
Я передёрнула плечами от волны мурашек, пробежавшей по лопаткам. Прокравшись в гостиную, я хотела было выдохнуть, но не тут-то было. Младенец в колыбели внезапно закричал таким дурным голосом, словно его ошпарили кипятком. Он выводил рулады, переходившие в истерику, и почти сразу же с кухни вновь послышались торопливые шаги.
Да что же это такое! Нырнув, как в бездонный омут, в кипу игрушек, сваленных у ближайшей ко мне стены, я замерла без движения. И в тот же миг на пороге возникла хозяйка. Она шагнула к люльке и стала молча укачивать малыша, но тот всё никак не желал замолкать.
Сквозь щёлку в своей крепости я оглядела комнату и бросила тоскливый взгляд на противоположную стену, где меня дожидалась раскрытая решётка вентиляции. Теперь до неё было не добраться. Пока хозяйка здесь, я вряд ли сумею прокрасться мимо неё незамеченной.
Что же делать? Закусив губу, я стала выжидать. Не мог же этот ребёнок кричать без остановки целый день, в самом деле! Но, как выяснилось через десять томительных минут, мог. Потому что время шло, а младенец не успокаивался. И моя надежда тихо выбраться из этой ужасной квартиры таяла на глазах.
Вечно сидеть на месте тоже было нельзя, и я, осторожно раздвигая игрушки, стала по стеночке на четвереньках ползти по периметру комнаты, прикрываясь мягкими слонами, медведями и зайчиками. Когда до решётки оставалось преодолеть всего пару метров, хозяйка вдруг с хрипом вскинула голову, шумно втянула носом воздух и обернулась. Я замерла, как мышь под веником, забыв даже, как нужно правильно дышать. Закрывавшая меня от взгляда женщины кипа игрушек, давала очень плохой обзор. Но одно я разглядела точно. У обернувшейся в мою сторону хозяйки квартиры не было лица – только огромная пасть, из которой высунулся длинный синеватый язык, и где поблёскивали ряды острых чёрных зубов, тянувшихся до самой глотки.
От страха я онемела, чувствуя, как сердце отплясывает в груди сумасшедший ритм.
Что это за существо?! В чьём логове я оказалась?!
Когда меня за локоть внезапно схватила сухая холодная ладонь, выводя из ступора, я едва не задохнулась от ужаса. Но рот мне тут же зажала другая рука. Это была тётя Анфиса, которая, мерцая в полумраке своими крупными глазами, сидела рядом, тоже спрятавшись в горе мягких игрушек, и взгляд её был едва ли менее испуганным, чем у меня.
