Фергаст

© Норман Райт, 2021

ISBN 978-5-0053-8491-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

В погоне за мечтой

Я, Батчер Реджинальд Додсон, вступил на службу к пиратскому капитану Говарду Хэтчеру в октябре 1761-го, и на тот момент мне исполнилось пятнадцать лет.

В ту холодную октябрьскую ночь, когда обессиленный я уселся на дно ямы, у меня и родилась эта идея. Помню как пальцы моих дрожащих рук, уже отказывались сжимать лопату, а перчатки порвались и пропитались кровью от рваных мозолей. Я помню ту боль и зверскую усталость, словно это было вчера.

– Ты чего? – спросил меня мой соработник в таком нехитром деле, как рытье по ночам могил. Звали его Хьюго Харкинсон – пожилой, сгорбленный под тяжестью своей нелегкой судьбы старик. Лицо его было жухлым, измятым, словно крайняя плоть, а пальцы рук – отвратительными, и делали их таковыми огромные ногти и утолщенные костяшки суставов. В обще и целом, Хью был уродлив и вместе с тем – одинок. – Поднимайся, Батч, мы еще не закончили. У нас еще две могилы.

– Плевать я хотел! – крикнул я, закрывая лицо руками. – Больше не могу. – Я вытер льющийся со лба пот. От меня валил пар и смешивался с ночным ледяным туманом кладбища. Тело знобило. Лихорадило. – Мне нужно передохнуть. Можешь дать хоть минуту?

Хьюго уселся рядом. Он снял с головы потрепанную временем и бродячими собаками, (с которыми старик всегда спал), шапку и обтер ею свою морщинистую как у столетней черепахи шею. Обтер ею и облысевшую макушку. Затем Хью вернул шапку на ее прежнее место и стал аккуратно, с истинным знанием дела, забивать трубку табаком. Он всегда это делал аккуратно, и наблюдать за этим процессом, можно вечно.

– Это не возбраняется, Батч, – согласился старик. – Отдых всем нужен. Лишь покойникам он не нужен.

– Покойникам уже ничего не нужно, – заметил я и отвел взгляд от трубки Хью и от того, как быстро исчезает табак в ее, почерневшей со временем чаше. – Иногда я даже завидую, что не на их месте. Лежат себе и ни в чем не нуждаются. Ничего им не надо.

Тогда Хьюго подкурил табак, выдул в пространство дым и пожал плечами.

– А я бы и после смерти от бабы не отказался, – усмехнулся Хью. – И покойники порой мечтают о женской ласке. – После этого, Хью пропел тихим голосом:

Не жди своей смерти, дабы узнать,

что хочет мертвец и пить и гулять.

Времени даром, смотри, не теряй,

Покуда ты жив, и пей и гуляй!

Как только старый Хью закончил петь, он вдруг искривился от боли в паху.

– Черт бы драл эту грыжу! – вскрикнул Хьюго и выронил трубку. – Восемь лет уже мучает! Господь!

– К доктору вам надо, – посоветовал я уже десятый раз. Но Хью никогда меня не слушал. Да и врачам он не доверял, оттого и довел себя до такого состояния. Однажды он будет рыть могилу и сам помрет в ней. – С этим шутить не стоит.

Через пять минут, боль Харкинсона поутихла, и его блестящее от пота, раскрасневшееся лицо, наконец, перестало ужасать меня своей гримасой. Только самому дьяволу известно, что испытывает этот старый трубокур, когда паховая крыжа ни с того ни с сего сжимает его хозяйство своей мертвой хваткой. Скорее всего, эту боль невозможно игнорировать или сохранять при ней спокойствие. Я частенько видел, как Хью вдруг падал на колени и несколько минут сотрясал небеса гневными ругательствами. У старика там все огнем горит, а он при этом еще успевает и о бабах говорить!

– Ну, ты как? – спросил я Хьюго.

– Легче, – ответил он и стал искать на земле выпавшую из рук трубку. Табак весь рассыпался. Пришлось забивать снова. – Грыжа с кулак! Ей Богу, скоро сам вырежу ее и выброшу собакам на съедение! Только станут ли они жрать это.

– Вот-вот.

Затем мы сидели молча. В яме было сыро. Свет от керосиновой лампы дрожал в глазах Хью. В них все еще были слезы. От боли в паху. Сухие губы старика все еще дрожали. Он откинул голову и закрыл глаза. В этот момент я увидел у него на веках слова. Странно, но я никогда их там не замечал. Ни разу за все те два года, которые мы проработали вместе. На правом веке было написано слово: «Вижу», а на левом, слово: «Всё».

– Хью, откуда у тебя эта татуировка? – спросил я. – И что она означает?

Тогда Хьюго рассказал мне о пиратских кораблях и их промыслах. Рассказал, как работал матросом на одном из таких кораблей и там обзавелся столь болезненной отметиной. Означала она, что наш старина Хью, держит глаз востро, даже когда спит.

– Корабль наш назывался Мурена, а капитаном на нем был Дэвид Нортон, – продолжал старик делиться своими мрачными воспоминаниями десятилетней давности. – Слыхал, может о таком?

Я ответил, что нет, не слыхал.

– Кровожадный был человек, – рассказал Хью. – Никого не щадил! И дьявол рядом с ним показался бы более великодушным. Стена в его каюте была украшена головами врагов. Так же Нортон залил капитана, у которого отнял Мурену, в гальюнную фигуру.

– Страшный человек! – ужаснулся я.

– Если остальная команда питалась сухарями да солониной, – продолжал Хью, – то наш капитан, ел исключительно человечину.

– А что с ним стало? – спросил я. – С Нортоном.

– Скверная смерть постигла нашего капитана, – ответил Хью. Грыжа его больше не беспокоила, и он мог вдоволь насладиться табаком, глядя на сверкающие осколки в черном небе. – Кабацкая шлюха, которую кто-то из матросов привел ночью на корабль, вонзила спящему Нортону шило в ухо. Да, Батчер, все однажды отправляются под ноготь Билли Бонса. То есть умирают. Кто на корабле, кто в петле. Кто от туберкулеза, а кто от ножа. Но пираты умирают чаще. Лишь чудом, мне удалось избежать виселицы. И за это я благодарен Господу.

Еще, Хьюго в ту ночь рассказал мне, как много денег бывает у пиратов. Если б не то легкомыслие, с которой пираты их тратят, каждый из них уже ездил в каретах и давно имел свой собственный корабль, а не прислуживал на чужом.

Тогда я и загорелся. Всего пара месяцев, и мы с Маргарет сможем уехать отсюда и купить огромный дом. Подумать о детях и возможно, открыть свою маленькую ферму. Я даже почувствовал шерсть псины, между пальцев своей натруженной руки. Бадди. Так будут звать нашего пса. Он радостно лижет мою ладонь, когда мы идем к реке на рыбалку. Затем, когда мы с женой садимся под тенью раскидистого дуба, пес убегает играть в поле. Теплый ветерок треплет волосы моей Маргарет, а она нежно целует меня туда, где Хью последние несколько лет, усердно выращивает свою грыжу. У меня в зубах соломинка. Над головой посвистывают птицы. Они радуются. Я тоже очень рад.

– Трупы разбойников месяцами не снимают из петли, – сказал Хьюго и оборвал мои мечтания. – Разве тебе не доводилось этого видеть? Там, на площади. Пойди, погляди.

– Я видел. – Что-то зыбкое, еле уловимое, медленно растаяло в моих руках. Мне и в голову не могло прийти, что ждет пиратов после смерти. Они враги государства, и вряд ли их похоронят с почестями. Оставят в петле на съедение воронам да коршунам. – Маргарет этого не перенесет.

– Вчера к нам в бухту зашел один корабль, – рассказал мне Хью. – Черная петля красуется на красном фоне. Это его флаг. Флаг Фергаста! Но я туда не сунусь. И тебе не советую, Батч.

– Почему же?

– Потому что это пиратский корабль и капитан на нем – Говард Хэтчер, а он – полный идиот! – ответил Хью. – Их всех ждет виселица. Всех, кто ступил на эту дорожку, ждет виселица. Помяни мое слово, Батчер. Несметные богатства, это конечно хорошо. Ты можешь купить что угодно. Кого угодно! Ты можешь пить, пока не повстречаешься с самим Флинтом, упокой Господь его трижды проклятую душу. Я знаю, Батчер, чего ты хочешь. Ты еще молод, и ты хочешь гулять, сорить деньгами, иметь самых красивых девок, что ошиваются в борделях. Я знаю, я сам был молод. Но ты должен понять, что не все в жизни можно решить деньгами. Даже самыми большими.

Конечно, я все это понимал, жаль только что Хьюго – человек с которым мы проработали столько лет, все еще видит во мне желторотого птенца, жаждущего безмерно пить и купаться в женщинах. У меня есть Маргарет, ради нее, я и готов ступить на кривую дорожку. Но не ради выпивки и разнузданной жизни.

– А разве Говард Хэтчер набирает команду? – спросил я вдруг.

– Не знаю, – уныло ответил Хью. – Даже если так, то кто в здравом уме пойдет к нему на службу. Только тот, кому не дорога своя шкура. С таким как Говард Хэтчер, корабль и месяца на плаву не продержится. Сгинет!

– Откуда ты знаешь, Хью? Ты ведь никогда не плавал с Говардом.

– Да ну его.

Затем мы снова замолчали. Молча Хью докурил свой зловонный едкий табак, молча мы, поднялись и молча продолжили рыть могилу. Я все думал о Фергасте. Что это за название такое? И что вообще значит это слово. Но спросить у Хью, так и не решился – слишком уж он был не в духе.

Мои ладони по-прежнему кровоточили. Спина все еще болела. Желудок от голода прилипал к позвоночнику. Однако усталость мою словно ветром сдуло. Так и было. Именно ветром перемен. Ветром, пропитанным морской солью. Ветром, раздувающим паруса нашего корабля, полного денег и золота.

Лишь к утру мы, наконец, покончили с рытьем могил и получили свои деньги. Мистер Харкинсон предложил мне пропустить по стаканчику бренди в ближайшей таверне, но я отказался. Это глупо, с таким трудом зарабатывать деньги и так легкомысленно ими распоряжаться. К тому же зная, что дома ждет голодная семья.

– Как знаешь, – сказал Хью, и мы разошлись.

Всю дорогу до дома, я озирался и ожидал, что вот-вот на меня нападут. Многие были в курсе, что в это время кто-то возвращается домой с деньгами, отпахав всю ночь. Я бы так не тревожился, если б однажды не столкнулся с карманником. Но ему не удалось ограбить меня, и с разбитой бровью, он скрылся во тьме грязных дворов. Я не узнал этого человека. Возможно, он был лишь гостем наших краев. Возможно, он являлся когда-то пиратом и был исключен с корабля и теперь вынужден побираться, и, пряча от всех свое лицо, грабить одиноких путников. В любом случае, смерть его будет голодной и скверной.

К своей Маргарет я вернулся, когда начало светать. Весь перепачканный могильной грязью, я отпер дверь своим ключом и проник в дом.

Дом наш был старым и очень холодным. Еще он был сырым. Штукатурка осыпалась от стен. Полы прогнили, поэтому на второй этаж мы и вовсе старались без особой надобности не подниматься. Там хранились книги моей покойной тетушки Барбары Хазли. Так же там хранились ее пропахшие старостью вещи и ее блуждающий в полном унынии дух. И запах ее подмышек. Это все что осталось после нее. И после моих родителей, которых я никогда не знал.

Маргарет спала. Золотистые локоны ее волос разметались по всей подушке, стройная нога обхватила одеяло. Супруга проснулась, когда я потный и зловонный забрался к ней. У меня даже не было сил снять башмаки.

– Деньги на серванте, – сказал я своей супруге и уснул.

Я не чувствовал как Маргарет поцеловала меня перед тем как уйти на рынок, где она работала торговкой рыбы. Я не почувствовал как Маргарет заботливо сняла с меня всю грязную одежду и теплой водой умыла мои мозолистые руки. Я спал.

Мне снилось море. Мне снились деньги и сытая жизнь на тихоокеанском побережье. Я слышал наших с Маргарет детей, дочери и сына. Красавица Николь и отважный Кристофер. Так звали наших детей в моих мечтаниях. Они играли в саду, а их громкий смех проникал в открытое окно нашей спальни. Летний ветерок трепал шелковую тюль. Нежные солнечные лучи заливали всю спальню. Лучи падали мне на лицо, но я никак не хотел открывать глаза, хотя уже проснулся. Шумело море. Ноздри щекотал свежий воздух. Ласковые пальцы Маргарет гладили меня по волосам. Я не хотел покидать это место. Я хотел остаться там навсегда. Возможно, это и есть тот рай, о котором все говорят.

Когда я проснулся, был уже вечер. Все что я видел во сне, рассеялось в затхлом сыром воздухе нашего худого жилища. Солнце сюда не проникало даже летом. Здесь всегда царил мрак. Маргарет все еще не вернулась с работы. Нужно было подниматься, растопить камин и приготовить поесть.

Со стоном я поднялся. Я привык опускать ноги на холодный пол и сегодня мои ступни, как и всегда, коснулись ледяных наструганных досок.

Маргарет вернулась домой к девяти вечера. К тому времени я растопил камин и сварил рагу из козлятины с картофелем. Мне не терпелось поделиться с супругой своими мыслями по поводу пиратства и нашей дальнейшей судьбы. Сердце мое так и рвалось из груди, когда я раздумывал с чего начать и вспоминал все то, что мы пережили с этой мужественной девушкой.

Я вспомнил как, однажды подрабатывая в порту грузчиком, повстречал ее и сразу полюбил. Полюбил ее зеленые как море глаза, нежную улыбку и абсолютную невинность, чистоту и доброту ее души. Звали эту девушку Маргарет Паркер, и она была торговкой рыбы. Как и многое в этом городе, ее также постигла нищета. Ее карманы, как и желудок, зачастую были пусты, а руки и ноги, еще чаще, дрожали от изнурительного труда.

В перерывах между работой, я наблюдал за Маргарет. Она об этом не знала. А может и знала. Просто позволяла любоваться ею.

– Я сделаю тебя самой счастливой и богатой, – произнес я, когда, наконец, решил подойти к прилавку Маргарет. – Ты никогда не будешь голодать и нуждаться, в чем бы то ни было. Если, конечно, согласишься выйти за меня замуж.

Девушка рассмеялась, и я полюбил ее сильнее.

– Я согласна, – произнесла Маргарет, слегка смутившись. – Мне не нужны богатства. Просто будь всегда рядом, если согласен жениться на мне.

– Обещаю тебе, что буду всегда рядом, – сказал я, и как же скоро, нарушил свои обещания.

Свидетелем нашего бракосочетания был лишь дух святого Патрика, в честь которого был назван собор. Именно там, мы с Маргарет узаконили свои отношения и поцеловались, уже мужем и женой.

Затем мы поехали ко мне домой. Да, в нем было сыро и мрачно. От стен отваливалась штукатурка, краска на дверях потрескалась, окна покрылись пылью. Еще, повсюду была плесень. Но с приходом в дом, моей жены Маргарет, он вновь стал теплым. В горшках на подоконниках зацвели цветы, которые увяли после смерти тетушки Барбары, а сад на заднем дворе, снова наполнился жизнью. Все стало хорошо.

Но богатства, которые я сгоряча наобещал Маргарет, все никак не обрушивались на нас. Чтобы не умереть с голода и нищеты я, помимо рытья могил, работал в порту грузчиком. Труд был изнурительным и не благодарным, а денег за эту работу едва хватало на жизнь.

Ночами, мы с моим приятелем Хьюго Харкинсоном, копали могилы. Учитывая смутные времена и захлестнувшее страну пиратство, работы в данной сфере хватало. Пиратов вешали, а те в свою очередь, резали гвардейцев. Кроме того, люд безжалостно косили холера и голод. Озверевшие нищие убивали богачей, те, с не меньшим размахом и хладнокровием, жгли нищих в трущобах.

Умирали много, умирали каждый день. А живым, оставалось лишь тащить свою непосильную ношу и завидовать тем, кто кормит сейчас червей в земле.

И сегодня ночью, я собирался рассказать своей Маргарет о моей идее. Когда мы ложились спать, она спросила, не иду ли я сегодня на кладбище, но на тот момент, я уже раздумывал забыть туда дорогу.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал я. – Прежде всего, я, хочу попросить у тебя прощения.

Маргарет повернулась ко мне, и я вновь утонул в ее глазах.

– За что, я должна тебя простить? – спросила она.

– За то, что не оправдал твоих ожиданий, – ответил я и почувствовал, как мои глаза обдало жаром, а горло сдавила чья-то ледяная рука. Рука обиды. – У тебя по-прежнему ничего нет. Ни платьев не штопанных, ни украшений не ворованных, ни еды не испорченной.

– У меня есть ты, – прошептала в ответ Маргарет, и я так сильно разозлился на себя, что едва не зарыдал. – Кроме твоей любви, мне ничего не нужно. Только твоя любовь, обогреет меня и накормит.

В тот вечер мне довелось осознать, насколько я был счастливым человеком рядом со своей женой. Она единственное, что осталось в моей жизни. Я терял всех, будто был проклят! Смерть бродила неподалеку от меня, где-то совсем рядом, и ее зловонное дыхание всюду меня сопровождало. Смерть уже однажды побывала в моем доме, еще раз, я не допущу. Я пинком ее буду гнать!

– Любимая, – произнес я и почувствовал, как мой голос дрогнул. Это была неуверенность. Неуверенность, которую испытывают многие на пороге выбора, – что мне делать, оставить все как есть, и дальше быть гонимым слишком несправедливой жизнью, или рискнуть и получить все? Посмотри, как мы живем.

– Милый. – Маргарет поцеловала меня в щеку, и этот поцелуй кольнул мое сердце будто шпагой. – У нас еще все впереди. Просто дай времени все расставить на свои места. Мы оба работаем. Этих денег нам хватает. Мы не стоим у порога работного дома. Мы не обворовываем могилы. Мы не просим милостыню и не едим собак.

– Но однажды у нас будут дети.

– Будут, – улыбнулась женщина, пронзив своим поцелуем мою мозолистую ладонь. – Самые красивые, и самые счастливые на всем белом свете!

– Я не хочу, чтобы они однажды спросили, а почему мы так бедны. Почему их одежда – рваная холщёвина, а в их тарелках, вместо фруктов, картофель и сырая луковица. Но больше всего, знаешь, любимая, – мне стало еще больнее, – я не хочу, чтобы они пошли по нашим стопам.

Маргарет заплакала. Еле слышно, как всегда. Чтобы никто не стал свидетелем ее слабости. Чтобы никто, как в детстве, не угостил ее пощечиной за излишнюю сентиментальность. Слеза, оставляя за собой мокрый след, помчалась по щеке женщины, и исчезла в волосах. В ее памяти возник рыбный базар и изнуренная тяжелой работой девочка-сирота. А еще те хлесткие пощечины, которыми воспитывала приходского ребенка надзирательница дома девочек.

– И я не хочу, – прошептала Маргарет, прогоняя страшные воспоминания детства.

– Я собираюсь устроиться на корабль. – Это прозвучало не так, как я репетировал.

– К пиратам?

– У нас нет другого выбора, – взмолился я. – Я схожу лишь раз. Заработаю денег, и мы навсегда уедем отсюда. Всего лишь раз. Обещаю.

– Но это преступление, – произнесла Маргарет, вытирая слезы с лица. – Тебя посадят, если поймают. Или даже повесят! Я не переживу этого. Любимый, ты не должен рисковать собой! Нами!

– Я подпишу контракт всего на четыре месяца, – упрямствовал я. – Всего четыре месяца, и у нас будут деньги. Я привезу тебе сапоги из крокодильей кожи!

– Милый! – ужаснулась Маргарет. – Сапоги не стоят твоей жизни. Будь они хоть из человеческой кожи. – Немого обождав, Маргарет добавила: – Вчера на площади казнили еще двоих преступников. Они и сейчас там висят. Это настоящий кошмар! И они будут висеть там не один месяц, прежде чем их кости бросят в хлев к свиньям.

Пиратов казнили на виселице под одобрительные возгласы горожан. Трупы самых отъявленных из преступников, бывало, оставляли болтаться в петле месяцами, в качестве устрашающего напоминания для ступивших на шаткую тропу контрабандизма.

Ушедшие в пиратство лишь раз, рисковали навсегда утерять возможность вернуться в родные края, в родные стены дома, где прошло их детство. Матерям, которые казалось, еще совсем недавно учили своих маленьких сыновей разговаривать и ходить, оставалось лишь убиваться у эшафота. Тела разрешалось снимать только тогда, когда старые стервятники, доклюют последнее.

– Любимая, мы купим большой дом, – настаивал я, пересказывая свой сон. – Он наполнится смехом наших детей. Дети будут бегать с одного этажа на другой. Будут играть в цветах твоего сада. Всего четыре месяца. Это не долго, милая моя. – В горле моем стоял ком, слезы дрожали на ресницах. – Я устал нести зарплату и озираться. Эти темные сырые переулки кишат теми, кто не прочь поживиться легкими денежками, а отнять их у запинающегося о свои ботинки от усталости, сама знаешь, проще простого. Я больше не могу жить в страхе и голоде.

Я поцеловал руку жены и умоляющим взглядом впился в ее глаза. Если она скажет «нет», завтра придется вновь возвращаться на кладбище и снова копошиться в сырой яме. Если же позволит, то с самого утра я буду околачиваться у корабля Говарда, и напрошусь к нему в ряды.

– Ты будешь вынужден убивать. – Маргарет сказала то, чего я действительно боялся. Я боялся, что мне придется убить человека. Просто взять и отнять самое дорогое, что у него есть. Возможно, своим бесчеловечным поступком, оставить сиротами детей, а жен вдовами. В такие моменты, мне казалось, что предпочтительнее хоронить людей в земле, нежели в открытом море. – Пираты это нелюди и убийцы. Они убивают и умываются по утрам кровью пленных.

– Любимая, от цинги умирают больше, нежели от пиратской рапиры.

Маргарет не стала слушать мои слабые доводы, она просто отпустила меня. Я видел, как ей было тяжело это сделать. По лицу женщины блуждало сомнение, будто она провожает меня в последний раз.

– Пообещай, – сказала Маргарет, – что будешь защищать себя и не уподобишься тем, что размахивают оружием лишь ради забавы.

– Обещаю, моя любимая. – Я не знаю, почему пообещал. Я прекрасно понимал, что иду добровольцем на пиратский корабль, с целью грабить богачей и их корабли. Не думаю, что они все с распростертыми объятиями будут ждать на своем борту шайку пиратов. Я понимал, что однажды мне придется сражаться, как бы я не оттягивал это время, оно непременно настанет. Тогда я возьму в руки оружие и преступлю закон. Впервые в своей жизни. – Думаю, мне даже убивать никого не придется. Пиратов и без того, все боятся.

– Ты не пират. – Маргарет больше не плакала. Она улыбалась. Она, как и прежде была бедна и не ухожена, но счастлива. – Ты мой муж. Будущий отец наших детей. Самый красивый и самый любимый, мне человек.

Скрипя душой, я произнес:

– Я тебя люблю!

Маргарет ответила как всегда тихим и нежным голосом:

– И я тебя люблю!

Я обнял истощенное голодом тело Маргарет, и мы занялись любовью.

Глава 2

Трюмные крысы

Поцелуи Маргарет были мокрыми от слез, когда ранним утром, мы прощались в саду. Она была так прекрасна. Я не выдержал, и снова взял ее на скамье под яблоней, где так любила читать моя усопшая тетушка. Мне казалось, что я больше никогда не смогу насладиться своей супругой, поэтому хотел выпить ее всю.

Затем, когда наша мимолетная близость внезапно оборвалась, я поднялся, застегнул брюки и отправился в бухту. Я не мог более находиться с Маргарет, иначе, мне пришлось бы остаться.

Жители только начали просыпаться, но большинство все еще спали. Я спустился вниз по главной улице, мимо грязных лавок, закрытых ставен, мимо домов, фасад которых трескался и обрастал сухими ветвями плюща. Через эти заросли я видел кирпичную кладку. Все дома были старыми, а улицы грязными.

Мне нравилось утро. Это было то время, когда всюду царит тишина и спокойствие. В воздухе не витает запах рыбы, помоев и конского навоза. Лишь туман стелется по земле. Солнце едва коснулось крыш домов, а собаки только вылезли из-под моста и позевывали у крыльца лавки мясника. Они всегда получали угощение от владельца лавки мистера Донована, но иногда и сами становились угощением, когда бездомным алкоголикам нечем было закусить.

Блеклая вывеска цирюльни мистера Альбертсона слегка поскрипывала, когда легкие порывы ветра тревожили ее покой. Ставни дергались, точно за них все пытался заглянуть безликий призрак, а заросшие сухим сорняком металлические ножницы над дверьми, и сейчас норовили свалиться кому-нибудь на голову.

Теперь, когда мои ноги несли меня вниз по этим улицам, где прошло мое детство и которые стали мне так дороги, я мысленно прощался со всем и чувствовал все очень остро.

Проходя мимо похоронного бюро, что стало мне рабочим местом, у меня вдруг возникло желание вернуться туда и оставить свою идею раз и навсегда. Уже к вечеру, я мог заработать моей милой Маргарет на платье, о котором она так мечтала последнее время. Владелец бюро – мистер Питерсон, не был плохим человеком. Он очень уважал меня. Когда многие сидели без денег, я был обеспечен работой. Многие, даже более опытные, просились на мое место, но мистер Питерсон всем отказал.

Я немного постоял у старенькой потертой двери, но войти внутрь так и не решился. Я не смог отказаться от своей мечты – осчастливить Маргарет. Сколько мне потребуется вырыть могил, чтобы заработать на дом? Мне и в жизнь не выкопать столько. Скорее наши с Маргарет легкие сожрет туберкулез, прежде чем мы позволим себе уснуть в сухом новом доме.

И мои ноги понесли меня прочь от похоронного бюро. Мои ноги несли меня туда, где распростерла свои объятия моя зыбкая, неуловимая мечта.

Вот промелькнула мясная лавка мистера Брюггета. Этот добродушный верзила неоднократно помогал мне, угостив свиной вырезкой. Он рассказывал, что дружил с моим отцом, которого я никогда не видел и не знал, и именно мой отец, когда то посоветовал мистеру Брюггету заняться этим ремеслом. В любом случае, когда наступали голодные времена, мистер Тильд Брюггет никогда не отказывал мне в мясе. При этом он говорил, что мой отец, был бы неплохим компаньоном, не сожри его туберкулез в работном доме.