– Не знаю, на что ты рассчитываешь, но у меня абсолютное недоверие к этим органам. Да и ты теперь увидел их с истинной стороны.
После этого Лия подошла к одной из двух перпендикулярных решетке стен и, на мгновение замерев в изготовке, начала бегать между ними в своем не сильно подходящем для спорта платье. Делала четыре быстрых летучих шага и, отталкиваясь руками от синей облезшей краски, разворачивалась обратно. Не знакомый с предысторией наблюдатель справедливо мог бы посчитать девушку сумасшедшей, что и сделал выглянувший на шум частых шагов полицейский. И без того не сильно уважавший заключенных человек теперь окончательно утвердился в пренебрежительном и даже презрительном отношении к этим двоим. Помотав головой и поставив на них очередной воображаемый крест, он отвернулся обратно к карточной игре с дежурным, освещаемой экранами телевизоров, но создаваемый забегом девушки шум резонировал с магазинным гулом и отвлекал от досуга. К тому же вот-вот должен был вернуться старший полицейский и потребовать объяснений за такое буйство доверенных им младшему офицеру узников. Расстроенный мужчина поднялся со стула и, наполнившись презрением ко всему независимо мыслящему в этом мире, подошел к камере. Порывы воздуха от бегающей туда-сюда Лии обдавали пылью его чистое перед законом лицо. Полицейский внимательно измерил взглядом сидящего посередине скамьи и смотрящего на него исподлобья Платона и перевел все свое внимание на запыхавшуюся и выбившуюся из сил вспотевшую девушку. Словно гипнотизирующий маячок она перемещалась перед ним из стороны в сторону, никак не реагируя на столь пристальное внимание. Самоуверенный полицейский по привычке пытался найти ответы у себя в голове, прежде чем о чем-то спросить, чтобы просто потешить самолюбие уже известными ему фактами и отговорками, но в данной ситуации логичных объяснений происходящему не находилось. Эту парочку приняли уже несколько градусов солнца назад, запрещенных веществ при них не обнаружили, а любая совершенная до ареста вмазка уже давно должна была отпустить. Смирившись с образовавшимся логическим тупиком, он спросил:
– Что ты делаешь?
– Пытается пробежать триста метров, чтобы не умереть, – ответил за девушку парень.
– С чего она взяла, что умрет?
– Примерно каждые четыре градуса у нее случается приступ, который может убить, если ее не перевезти на несколько сотен метров, – ответил парень.
Он сидел напротив стоящего по другую сторону решетки полицейского, регулярно на миг закрываемого бегавшей взад-вперед девушкой, со звучным хлопком ладоней отталкивающейся от стен.
– Это какой-то хитрый план? – удивился блюститель порядка. – Очередное вранье, я вижу. Но я не понимаю, что за ним скрыто. Разве что вы думаете, мы поверим и выведем вас на улицу, где вам легче будет сбежать? Но это же глупость… Или там вас уже поджидают «Дети свободы»? Но, насколько я знаю, в наш город они еще не проникли.
– Господи, да она не обманывает! – разозлился Платон.
– Я же говорила, что он не поверит. – Лия обратилась к парню, игнорируя стоящего в метре от ее зоны пробежки мужчину в форме.
Дыхание ее сбилось, волосы намокли от пота, а глаза закрывались из-за тугой головной боли.
– Если кому-то действительно станет плохо, без симуляций, то мы вызовем скорую, – оскорбленно процедил сквозь зубы мужчина. – А пока что успокойтесь и не устраивайте тут цирк.
Из принципа продолжавшая бегать внутри тесной клетки Лия не останавливалась, пока полицейский не вернулся к себе, и, выиграв это мелкое противостояние, как только он скрылся в соседней комнате, упала на лавку без сил, повиснув на плечах Платона. Ее неровное дыхание ласкало ухо парня солнечным прикосновением – влажным и жарким, как в любой градус на улице. После долгого заточения начинаешь ценить такие, казалось бы, простые, само собой разумеющиеся вещи, как яркое небо, мягкие солнечные лучи и наполняющая воздух свобода. Но осознание это приходит слишком поздно, и парень, обнимая горячую уставшую девушку, мог только ностальгировать по теплому вседоступному солнцу, которое теперь заменила Лия. Влюбленного Платона радовал и придавал сил хотя бы такой скромный факт, но что было у девушки? Что должно было наполнять ее жизненный сосуд стимулом выживать? Уж точно не любовь к парню – до этого было еще далеко. Оставалось надеяться на ее внутренние резервы и волю к жизни.
– Ну как ты? – спросил Платон, когда дыхание девушки стало ровнее.
– Голова болит, – ответила с одышкой она. – Не сильнее, но ровно так же, как перед бегом. Это слишком медленная скорость, нужно что-то быстрее.
Ситуация становилась критической. Ангелы-хранители не собирались отрабатывать свой хлеб и спускаться с насиженных мест под землю, в сырость и грязь подвала. Эти бравые выскочки из рая нахватали себе подопечных и даже делали вид, что пекутся о них. Но только до тех пор, пока люди находятся в поле их видимости. И стоит им попасть в беду, как хваленых ангелов и след простыл, остается одна лишь подвальная пыль. Отвергнутые жалкой небесной трусостью глаза Лии пролили беспомощную слезу. Она скатилась вниз по щеке и дальше на руку Платона. Можно было видеть, как вместе со слезами капля за каплей утекает и жизнь Лии, оставляя пространство неизвестному демону, мигренью пульсирующему в голове. Без стука и приглашения он почти незаметно подкрадывался все ближе. И вот раздался грохот двери, заставивший девушку испуганно дернуться. Но шел он не изнутри, а снаружи.
Вернулся старший полицейский и, тяжело дыша после спуска вниз, подошел к единственному в участке столу. Сидевшие на входе дежурный и молодой офицер энергично отдали честь и доложили обстановку. Сначала эта рутинная информация пропускалась старшиной мимо ушей, но с каждым новым словом вызывала все больше злобного удивления на его лице. Находясь в проходе перед дежурным столом, он мог видеть весь крохотный полицейский участок и начал коситься на двух задержанных студентов.
– Это недопустимо! – проговорил полицейский, но слова его ближе к решетке растворились во всепоглощающем гуле.
Младший что-то ему ответил, завязался короткий разговор, о содержании которого можно было только догадываться, но, судя по их недовольным лицам, ничего хорошего он не предвещал. Привыкшие к безделью в спокойном районе города полицейские источали явное раздражение из-за свалившейся на них невесть откуда работы.
– Надо с этим заканчивать, – смог прочитать Платон по губам местного начальника и решил воспользоваться моментом.
– Это наш шанс, – подбодрил парень Лию, уже с трудом державшую голову прямо.
К их камере подошли оба полицейских, оставив самого молодого и словно приросшего к стулу дежурного перед экранами с трансляцией уличных камер. Уже хорошо знакомый молодым людям офицер с надменным выражением лица держал в руке найденную у Платона книгу и всем своим видом намекал, что с такой уликой никто не отвертится, а покорный слуга народа получит похвалу или премию от начальства.
– Так, ладно, выходите на допрос, – сказал старшина театральным голосом, какой молодые люди запомнили еще при аресте. – Вы должны будете дать показания и выслушать обвинения.
Он открыл длинным ключом тяжелый замок на решетке и в какой-то момент замер, присмотревшись к кускам осыпавшейся краски на противоположных участках стен. Только тогда пытавшаяся спасти себя бегом на сверхкороткие дистанции девушка обратила внимание на свои посиневшие руки и через мучительную боль в голове улыбнулась. Перекошенное лицо походило на какое угодно, только не на улыбающееся, но Платон уловил направление мыслей Лии и помог довершить начатое ее образцовой ухмылкой – уже на своем лице.
– Это еще что, черт подери? – вспылил офицер и подбежал к стене внутри камеры, не обращая никакого внимания на арестантов.
– Я же вам говорил, она носилась тут как ненормальная, – ответил младший сотрудник.
Но удивленный мужчина уже не слушал его ответ, в ужасе оценивая причиненный участку ущерб и пытаясь придумать, как быстро все залатать. Он ходил между стенами, оценивая количество предстоящих работ, пока подчиненный выводил молодую парочку из камеры подталкивал в направлении стола.
– Так, давайте-ка живо в дежурку, – скомандовал полицейский, положив не занятую книгой руку на открытую кобуру.
Ведомые его приказом студенты перешли в указанную крохотную комнатушку, расположенную между камерой и выходом из этого душного, гудящего, высасывающего всю душу подвала. Угнетенные узники растерянно проковыляли до стола, оперевшись на его холодный железный край. Платон изо всех сил держал подавленную болью Лию, едва стоящую на ногах. Возможно, бег действительно продлил ей жизнь, но постоянно носиться из угла в угол никаких сил на хватит, к тому же на допросе никто не позволит ей этого делать. Вся надежда была на скорый приступ и последующий за ним вызов машины скорой помощи, но девушка, поймав подходящий момент, решила выкроить себе шанс и загодя симулировала потерю сознания – обессиленно упала на стоящий посередине стола ряд мониторов. Обученная в детском доме всяческому притворству, она сделала это очень реалистично.
Платон попытался удержать и поднять девушку, но, получив от нее намекающий удар по ноге, перестал мешать собственному спасению и начал подыгрывать, подтолкнув Лию еще дальше на стол. Стоявшая по другую сторону от массивных экранов кружка горячего чая опрокинулась на дежурного, отчего тот отпрыгнул в угол. Державший же руку на кобуре молодой полицейский наконец поверил в серьезность происходящего, швырнул злополучную книгу к лежавшему на полу рюкзаку Платона и доверчиво бросился к телефону в закуток за столом.
В момент этой сцены старший полицейский продолжал безвольно озираться на стены открытой камеры, переходя между ними в бессильных попытках налиться чувством мести и злобы. Когда младший офицер максимально ослабил свое внимание, принявшись набирать телефонный номер, девушка начала действовать.
– Телевизоры! – крикнула она изо всех сил, но от боли и начавшегося приступа голос был едва различим.
В обычной ситуации Платон не успел бы среагировать, но теперь действовал инстинктивно, пытаясь помочь Лие. Ради своего спасения его смекалка вряд ли сработала бы как надо, но, когда дело коснулось девушки – смысла всей его жизни, – нужные действия сами приходили на ум, будто диктуемые какой-то древней, могущественной и пережившей все великие катаклизмы силой. Не задумываясь, он мигом навалился на стоявшие в ряд телевизоры и с нечеловеческой силой потянул их в сторону единственного прохода между столом и стеной. Груда стекла и пластмассы с грохотом свалилась на пол, преградив путь двум зажатым в углу полицейским. Уже раскусивший хитрый замысел со лжеприступом офицер бросился вперед, но соединенные толстым проводом телевизоры продолжили падать прямо ему под ноги, отбросив молодого стража порядка в угол к оттирающемуся от кипятка дежурному.
В этот момент девушка из последних сил бросилась в соседнюю комнату к открытой решетке камеры предварительного заключения, в которой все еще рассматривал осыпавшуюся краску старший полицейский. Наполненный злобой и чувством мести, он не мог не услышать грохот и соответствующе ответить на него, но Лия с невероятной ловкостью, присущей только выросшим по законам улицы людям, навалилась на железную дверь и инерцией своего движения с громким лязгом захлопнула ее прямо перед лицом выбегавшего офицера. Четким движением она повернула ключ в замке и, отпрянув назад всем телом, увернулась от высунувшихся через решетку рук. Как грозные щупальца, они лезли из запертой камеры, но дотянуться до упавшей на пол девушки с ключом уже не могли.
Увидев ее последний обессиленный бросок, Платон набрался еще большей силы и перевернул пустой стол на двух других служителей власти. Тот из них, что был в офицерской форме, выхватил пистолет и попытался выстрелить в бунтующих заключенных, но удачно зацепился рукой за железный край опрокинутого стола, и пистолет полетел на пол. Туда же отправились сбитые столом офицер и молодой испуганный дежурный, хотевший только, чтобы вся эта сцена поскорее закончилась, и неважно, кто победит. На его помощь никакой из сторон рассчитывать не приходилось, но пустой, хоть и железный стол офицер был в силах поднять и сам, без поддержки зажатого в угол стажера, так что Платону требовалось действовать очень быстро. Как человек, попавший в экстренную ситуацию, он не осознавал свои движения, которые больше походили на отточенные, идеальные действия, чем на панику молодого напуганного студента.
Первым делом он схватил висевшую на стене связку ключей, а затем валявшийся на полу рюкзак. Закинув в него злосчастную книгу, он уже собирался броситься к Лие, но заметил блестевший под ногами железный предмет. Отливающий синим ламповым светом курок, серебристая рукоятка и ствол образовывали компактный, но такой весомый в любом споре аргумент – табельный пистолет, только что выпавший из рук офицера. По-прежнему стараясь ни о чем не думать, Платон взял его в руку и, закинув за спину рюкзак, бросился к лежавшей на полу Лие. Для убедительности он размахивал оружием, чтобы охладить пыл зажатого у стены офицера.
Напуганный блеском мелькающего дула, молодой полицейский уже не так рьяно пытался выбраться из-за обрушившегося на него стола, впрочем, не факт, что при всем желании он бы успел вскочить на ноги и преградить путь парню, выносящему из камеры девушку. Всего несколько шагов до свободы, и вот беглец уже открывает толстенную, явно бронебойную входную дверь. Относительно свежий воздух и солнечный свет единым фронтом бьют в нос и в глаза, но Платон на своих плечах вытаскивает Лию наружу, сажает на ступеньку ведущей к тротуару цокольной лестницы и перебирает большую, звенящую связку ключей. За мгновение до того, как дверь полицейского участка начинает грохотать изнутри, он успевает подобрать нужный ключ и провернуть его в замке, закрывая разъяренных офицеров в подвале. Вместе с девушкой оказывается на свободе, в огромной, залитой солнцем трехмерной вселенной, запертой по другую сторону крохотной, но бесконечно огромной в своей неподвижности камере заключения, чьи двадцать квадратных метров в относительном измерении невозможно сравнить с бессмысленными масштабами всего остального мира.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
